Зелёный мозг

Хотя вперемежку в этой шеренге стояли и единичные экземпляры: один из них соответствовал облику префекта, отца Хуана, рядом с ним… Виеро и все мужчины из лагеря.

Хуан протолкнул ружье в щель в борту.

— Нет, — сказала Рин. — Подожди. Посмотри на их глаза, как сверкают их глаза. Они могут быть нашими друзьями… может быть их напоили наркотиками или… — Она замолчала.

«Или хуже», — подумал Хуан.

— Возможно, что они заложники, — сказал Чен-Лy, — один верный способ узнать, кто они — застрелить одного из них. — Он встал, открыл ящик с оборудованием. — Вот тяжелый…

— Положите назад! — рявкнул Хуан. Он вытащил из щели ружье, закрыл герметично борт.

Чен-Лу сжал губы, размышляя: «Эти латиноамериканцы! Такие непрактичные. — Он положил ружье с разрывными пулями в ящик и сел. — Можно было выбрать в качестве мишени одного из менее важных людей. Зато могли бы получить важнейшую информацию. Хотя настаивать на этом сейчас бесполезно, все равно ни к чему бы не привело бы. Не сейчас…»

— Я не знаю, как вы двое, — сказала Рин, — но в нашей школе нас не учили убивать своих друзей.

— Конечно, Рин, конечно, — сказал Чен-Лу. — Но разве там наши друзья?

Она сказала: — Пока я не буду знать наверняка…

— Вот именно! — сказал Чен-Лу. — А как вы собираетесь узнать это наверняка? — Он указал на фигуры, стоящие сейчас позади них, так как течение их опять отнесло к берегу с нависающими деревьями и лозами. — Это тоже школа, Рин — те джунгли. Ты тоже должна извлечь из этого хороший урок.

«Опять двусмысленность, опять двусмысленность,» — думал он.

— Джунгли — это школа прагматизма, — сказал Чен-Лу.

— Абсолютные суждения. Спроси их о зле и добре? У джунглей один ответ: «Все, что имеет успех, хорошо.»

«Он говорит мне о том, чтобы я приступала к соблазнению синьора Джонни Мартиньо, пока бедный дурачок еще не отошел от шока, — думала она. — Довольно верно — опасность, шок или страх — каждый из этих факторов имеет свой резонанс.»

Она обратилась к себе: «Ну, а какой резонанс это оказывает на меня?»

— Если бы это были индейцы, я бы знал, почему они устроили нам этот парад, — сказал Хуан. — Но это не настоящие индейцы. Мы не можем сказать, как эти создания мыслят. Индейцы бы сделали такое шоу, чтобы запугать нас, говоря: А вы будете следующими. Но эти создания… — Он покачал головой.

В грузовике наступило молчание: давящее одиночество, усиливаемое зноем и гипнотической выставкой на береговой линии.

Чен-Лy откинулся назад и задремал. Он думал: «Пусть жара и бездействие делают свое дело.»

Хуан пристально рассматривал свои руки.

Никогда еще жизнь не загоняла его в такую ловушку, где как страх, так и бездеятельность заставляли бы его заглянуть вглубь себя. Это чувство и страшило, и привлекало его.

«Страх — это наказание сознания, вынужденного смотреть на себя, — думал Хуан. — Лучше я займусь чем-нибудь. Но чем? Ну, хотя бы, спать.»

Он боялся спать, потому что сны отравляли отдых.

«Пустота… какая же может быть награда: пустота,» — думал он.

Он чувствовал, что где-то в своем прошлом он достиг сияющей вершины, лишенный всяких осложнений. Период, когда у него не было сомнений. Действие… игра… рефлекторные движения — вот что такое была жизнь. Сейчас все это находилось там, открытое для внутреннего анализа, открытое для изучения и пересмотра.

Но он чувствовал, что где-то во внутреннем анализе может быть предельная точка, что где-то внутри его молчат воспоминания, которые могут бросить его в бездну.

Рин откинула голову на спинку сиденья, она смотрела высоко в небо. «Кто-то скоро начнет искать нас, — думала она.

— Они должны… они должны… они должны.»

«Этот ритм иллюзий долженствования, — думала она. Она глубоко вдохнула, удивляясь, где могла зародиться эта мысль. Она заставляла себя обратить внимание на небо — такое синее… синее… — пустое пространство, на котором может быть написано все, что угодно.»

Взгляд ее устремился дальше, он шел в горы, вдоль западного горизонта. Горы росли и уменьшались там, когда река несла ее по своим синим стремнинам.

«Это те вещи, о которых мы не должны думать, потому что они переполнили бы нас эмоциями, — думала она. — Эти вещи ложатся на нас ужасной ношей.» Рука ее сползла и захватила руку Хуана. Она не смотрела на него, но давление своей ответственности было больше, чем рука, держащая ее руку.

Чен-Лу увидел это движение и улыбнулся.

Хуан напряженно всматривался в проходящий мимо берег.

Грузовик дрейфовал по замысловатому течению между свисающими занавесями лиан. Течение вынесло их за изгиб, открыв перед ними великолепие трех деревьев Фернане Санчес: ослепительно красных на фоне зелени. Но взгляд Хуана был обращен на воду, где совершала свою работу река, медленно подрезая запутанные корни в глинистом берегу.

«Ее рука в моей, — думал он. — Ее рука в моей.»

Ладонь ее была влажная, близкая, податливая.

Поднимающиеся волны зноя обволакивали грузовик мертвым воздухом. Солнце превращалось в пульсирующее горнило, которое ползло над ними… медленно, медленно склоняясь к западным вершинам.

«Руки вместе… руки вместе,» — думал Хуан.

Он начал молиться на ночь.

Вечерние тени начали сглатывать углы реки. Ночь вздымалась вверх из траншеи медленного течения к сверкающим вершинам.

Чен-Лу зашевелился и сел, когда солнце нырнуло за горы. Аметистовые испарения заката создавали эффект пространства гладкой рубиновой воды перед грузовиком — как будто текла кровь. Наступил такой момент в темноте, когда казалось, что река прекратила любое движение. Затем они окунулись в промозглую пелену ночи.

«Это время для робких и ужасных, — думал Чен-Лу. — Ночь — это мое время — а я не из робких.»

И он улыбнулся, когда две тени на передних креслах перед ним слились в одну.

«Животное с двумя спинами,» — думал он. Это была такая забавная мысль, что он приложил ладонь к губам, чтобы не рассмеяться.

Вскоре Чен-Лу сказал: — Я посплю, Джонни. Твоя первая вахта. Разбуди меня в полночь.

Тихие звуки возни из передней половины кабины сразу же прекратились, затем возобновились.

— Хорошо, — сказал Хуан, и голос его был хриплым. «Ах-ах, эта Рин, — думал Чен-Лy. — Такой хороший инструмент, даже когда она не хочет им быть.»

Глава 8

Сообщение, хотя и интересное своими нюансами, мало что прибавило к общей информации Мозга о человеческих существах. Они прореагировали на парад на берегу шоком и страхом. Этого и следовало ожидать. Китаец продемонстрировал свою практичность, которую двое других не разделяли. Этот факт в дополнение очевидным попыткам китайца склонить двух других к интимной связи — это может иметь значимость. Время покажет.

Тем временем Мозг испытывал что-то родственное другой человеческой эмоции — беспокойству.

Троих в машине уносило все дальше и дальше от пещеры над бездной реки. В систему сообщение-вычисление-решение-действие входил серьезный фактор задержки.

Сенсоры мозга еще раз просмотрели повторно выложенный на потолке пещеры рисунок послания.

Машина приближалась к серии стремнин. Находящиеся в машине могут погибнуть там и будут безвозвратно потеряны. Или они могут возобновить попытки взлететь на судне. Здесь и скрывался элемент тревоги, требующий тщательного анализа и взвешенного решения.

Машина пролетела один раз.

Вычисление — решение.

— Вы сообщаете группам действия, — скомандовал Мозг.

— Скажите им, чтобы они схватили машину и находящихся в ней до того, как они достигнут берега. Схватить человеческих существ живыми, если возможно. Специальный приказ, если некоторых из них нужно принести в жертву: сначала надо взять китайца, затем скрытую королеву, а позже другого мужчину.

Насекомые на потолке затанцевали и выстроили рисунок послания на потолке, зажужжали элементы модуляции, чтобы зафиксировать их, а затем отправились в предрассветное пространство выхода из пещеры.