Под Солнцем Матроса Селкирка

- Теперь, когда лагерь внизу, - произнес Дуглас, - надо бы по ночам на всякий случай дежурить. Если вдруг еще раз...

- Вот я и подежурю сегодня ночью, - сказал Грант.

Мартелл обиделся.

- И я тоже могу подежурить.

- Завтра подежуришь. У нас еще масса времени.

Некоторое время все молчали. Потом Грант сказал:

- А лучше бы нам выкинуть это из головы. Был ли тут кто или не был, это совершенно все разно, надеяться можно только на "Торнадо". Кроме него никто уж больше не прилетит, так не бывает.

- И все-таки это странно, - не унимался Мартелл. Он даже привстал, чтобы удобнее было жестикулировать. - Прилететь только на несколько часов, неизвестно зачем! Ну скажи, Грант, как специалист: за каким-таким чертом корабль садится на планету, если тут же снова улетает? Ты понимаешь, я даже не о том, что нас не спасли, просто интересно, что это за корабль такой?

- Не знаю, вроде бы действительно такого быть не должно, - чистосердечно ответил Грант. - Только не забывай, что это не земной корабль. А кроме того, эта часть Вселенной нам совершенно неизвестна. Здесь могут происходить самые непонятные вещи.

- Ойкумена, - пробормотал Дуглас.

- Ойкумена, - повторил Грант. - А вообще-то лучше бы нам всем побольше молчать. От разговоров только аппетит распаляется.

- Ладно, - проворчал Мартелл, - давайте молчать и не двигаться. Что нам остается?

Они замолчали.

Сейчас еда разбирала всех троих, дала силы, но если продолжать в том же духе, запас продуктов кончится через несколько дней. Тогда наступит не жизнь впроголодь, как в первые две недели на Хуан-Фернандесе, а настоящий голод. И ничего нельзя сделать на этой бесплодной каменной планете, чтобы раздобыть хоть что-нибудь, пригодное для еды. Когда за ними прилетит "Торнадо", экипаж найдет... Нет, решил Грант, с завтрашнего дня надо будет снова перейти на строжайшую экономию. Крошечная порция на каждого, как можно меньше движения... Они уже знают: по-настоящему голод мучает только первые несколько дней. Потом наступает притупление всех чувств, вялость, апатия... Ничего уже не хочется...

Невыносимо обидно такое растительное существование, и все-таки это жизнь, а не смерть.

Грант взглянул на товарищей. Оба лежали, закрыв глаза, словно это помогало еще больше экономить силы. Выключив защитное поле, он встал и направился к "Арго".

Катер был совсем крошечным: шлюзовая рубка с тремя креслами, отсек с радиоаппаратурой. Плотно закрыв за собой дверцу отсека, Грант опустился на место радиста. Пришло время очередного сеанса контрольной связи. Минуту спустя к спасательному кораблю умчался сигнал вызова.

Когда пришел ответ, Грант почувствовал, как сильно колотится сердце. Контрольная связь осталась единственной ниточкой, соединяющей их с привычным миром, и казалось просто чудом, что здесь, на громадной каменной глыбе, какой по сути дела была планета Хуан-Фернандес, могут звучать голоса людей, ведущих нормальную, деятельную жизнь.

- Привет, Карел! - сказал Грант. - Какие новости?

Карела Стингла он знал, они вместе проходили практику на учебном полигоне пять лет назад, и сейчас Грант чувствовал радость от того, что не только слышит голос, но и может представить лицо человека, говорящего с ним. Знал он также и двух других членов экипажа "Торнадо", и это было лишним подтверждением старой космической истины, что Вселенная бесконечна, но мир тесен.

- Идем на максимуме, - ответил Карел, - Все в порядке. Задержки не будет.

Видно было, что он изо всех сил старается подбодрить Гранта.

- Новости есть, - сказал он. - Есть новая гипотеза о том, что представляет собой Голубая Дымка. Гипотеза, понятно, основана на вашем приключении. Хочешь послушать? Только она мудреная, а я не специалист.

Грант послушал и быстро понял, что он тоже не специалист.

- Что еще нового? - спросил он, раздумывая, рассказывать ли Карелу о происшествии в долине.

- Капитан Фалин, тот, что два года назад потерпел крушение на необитаемой планете в системе ТМ-82, шлет вам всем привет и добрые пожелания. Если нужны его советы, можно через "Торнадо" устроить с ним связь.

- Спасибо, - сказал Грант, - но вроде бы мы и сами знаем, как нам жить. Поблагодари. При встрече мы с ним обменяемся впечатлениями.

- Что же, - бодро произнес Карел, - тогда вычеркни из календаря еще один день. Не так уж много осталось. У вас самих ничего нового?

- Что может быть у нас нового? - сказал Грант, решив, наконец, ничего не говорить. Увиденный им корабль, огоньки в долине и ночной шум вполне могут принять за голодные галлюцинации, нервное расстройство и встревожиться за них больше, чем следовало. - Ведем растительный образ жизни.

- Бывает хуже! - бодро сказал Карел. Немного подумав, не очень уверенно добавил: - Грех вам жаловаться. Ведь вы же планету открыли!

- Ладно, завидуй, - ответил Грант и вдруг пожаловался, хотя, в общем-то, не собирался этого делать: - Ты не представляешь, Карел, до чего невыносимо лежать, лежать и ничего не делать. И знать, что ничего от тебя не зависит.

Видимо, Карел был готов рано или поздно услышать такую жалобу. Во всяком случае ответил он без запинки:

- Ты стихи в уме сочиняй. Наверняка же влюблен в кого-нибудь!..

- Это идея, - одобрил Грант и снова представил энергичное и загорелое, как ему казалось, лицо капитана Карела Стингла, мысленно сравнив его с изможденными лицами Дугласа и Мартелла.

Он закончил сеанс связи, вернулся к палатке, снова включил защитное поле, вытянулся на земле рядом с неподвижными Дугласом и Мартеллом. И медленно, невыносимо медленно потянулось время. Если считать в сутках Хуан-Фернандеса, то шли пятнадцатые сутки робинзонады. Эти сутки были лишь немного короче земных.

5.

К исходу двадцатых суток Грант приблизился к завершению своей рифмованной автобиографии. Он пробовал строки на разный лад, шепча их запекшимися губами, искал варианты и часто сбивался, потому что снова измучился и ослабел от скудной еды. Сбившись, в который раз начинал читать все с самого начала в надежде разогнаться по уже проторенной колее и с разгона преодолеть трудное место.

То, что было сочинено раньше, врезалось в память, казалось, навсегда и словно бы стерло из памяти все остальное. Во всяком случае, только одни эти стихи горели сейчас в голове Гранта; он забыл обо всем остальном, что было когда-то важным и существенным, и снова и снова твердил строки, которые в любой другой ситуации ему самому показались бы нелепыми, корявыми и наивными. Он повторял их, то беззвучно шепча, то переходя на голос, уже не заботясь, что о нем могут подумать лежащие рядом и тоже потерявшие последние силы Дуглас и Мартелл.