Красные журавли (сборник)

— Двести семнадцатый, посадку запрещаю, на второй круг.

После лёгкой заминки — все шло в норме и уж очень неожиданной была команда — пилот ответил:

— Двести семнадцатый понял, ухожу на второй круг.

— Поняли правильно.

Аккуратно положив микрофон на стол, Миусов встал по стойке «смирно» и негромко, невыразительно, без всякой тени эмоций сказал:

— Товарищ генерал, на связи восемь самолётов, три на посадочном манёвре. Садитесь и руководите полётами. Или, я убедительно прошу вас, не мешайте работать мне.

Генерал онемел вторично. Он был многоопытным человеком и хорошим специалистом, он отлично представлял, какое это сложное дело — руководство полётами, тем более что летали в облаках, — и как трудно, практически невозможно вот так, с ходу включиться в эту тонкую хитроумную работу. Знал он и ту практически безграничную власть над полётами, которой располагал человек со скромной повязкой, украшенной буквами РП на рукаве, и меру тяжкой ответственности, которую этот человек незримо нёс на своих плечах. И, секунду помедлив, генерал резко повернулся и, печатая шаг, в мёртвой тишине, нарушаемой лишь динамиком громкоговорящей связи, покинул КП.

В конце лётного дня генерал присутствовал на разборе полётов. Кое-кто, кто с сожалением, а кто и со злорадством ждал громов небесных, которые должны были обрушиться на Железного Ника за «непочитание родителей», но ничего такого не произошло. Генерал, ни словом не обмолвившись о происшествии на КП, устроил жестокую трёпку командиру батальона и инженеру полка за беспорядки на стоянке и вскользь, будто нехотя, отметил чёткое руководство полётами подполковником Миусовым. Полковое начальство сразу воспрянуло духом, а командир полка и в особенности замполит долго и слёзно убеждали Миусова воспользоваться случаем и, пока не поздно, извиниться перед начальством. Миусов в конце концов согласился. В благоприятный момент его буквально подтолкнули к генералу. Глядя несколько в сторону, Миусов в обычной своей манере проговорил:

— Товарищ генерал, прошу прощения, если я был излишне резок с вами, — и набычившись, с заметно усилившейся гнусавинкой добавил: — Но это диктовалось необходимостью!

Приподняв брови, генерал некоторое время хмуро разглядывал ладную, подтянутую фигуру вытянувшегося перед ним офицера, его суровое лицо с рублеными, но правильными, почти классическими чертами. Странно, это лицо вовсе не казалось красивым в расхожем смысле этого слова и вряд ли привлекало внимание женщин… И неожиданно расхохотался:

— Молодец!

Генерал долго тискал руку Миусова, похлопывал его по спине и повторял:

— Давно меня так не чистили. Молодец! Так и надо!

Интересно, что Миусов вовсе не выглядел смущённым и растроганным, он воспринимал слова генерала как должное и лишь чуточку улыбался уголками жёсткого рта. Вот он какой был — Железный Ник!

Гирин был свидетелем и этой сцены, и сцены на КП. И в его отношении к суровому, педантичному подполковнику произошёл резкий и окончательный перелом.

Глава 8

Чуть кружилась голова, побаливала щиколотка в том самом месте, где за неё ухватились железные пальцы Голема, но это была не та боль, на которую стоит обращать внимание. А самого Голема не было! Не было ни клетки из серебристых прутьев, ни таинственного полумрака, полного странных звуков и запахов, Гирин лежал в просторной светлой комнате, залитой солнечным светом, а рядом с ним сидел смуглолицый человек.

Человек! Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу и опершись подбородком на кисть согнутой руки, локоть которой покоился на высоко поднятом колене. Обыкновенный человек, а не расфуфыренный некиричи, мечтающий о мировом господстве, и не груда теста, из которой вырастают глазастые грибы. Человек был похож на южанина. Об этом говорили смуглая кожа, чёрные глаза и чёрные же, слегка волнистые волосы. Не монгол, не африканец и не австралийский абориген — типичный европеец: узкое лицо, высокий лоб, крупный орлиный нос, маленький, хорошо очерченный рот и длинный подбородок. Испанец? Может быть, грек? Нет, скорее всего француз, гасконец! Об этом Гирину подумалось потому, что незнакомец напоминал ему д’Артаньяна. Не того, которого можно лицезреть во французском кассовом кино, а того, которого описал Дюма-отец. Постаревший д’Артаньян из романа «Двадцать лет спустя», д’Артаньян чисто выбритый, с короткой современной причёской, одетый в бежевый костюм спортивного покроя, состоящий из куртки и длинных брюк.

На этом месте размышлений мысль Гирина почему-то забуксовала, не желая двигаться дальше. Ему потребовалось известное усилие, чтобы сообразить, в чем дело: его старенький лётный комбинезон исчез! Он был одет в точно такой же спортивный костюм, как и незнакомец, сидящий рядом, в кресле. Осторожно, стараясь не привлекать к себе внимания, Гирин огляделся.

На полу плотный коричневый ковёр, заделанный под стены. Углы комнаты закруглены, в одном из таких углов какая-то непонятная аппаратура, может быть, радиокомбайн, а может быть, и детектор лжи. Никаких признаков окон или дверей, но на одной из стен портьера из тяжёлой золотистой ткани. И роскошный диван, на котором лежал Гирин, диван широченный — на нем и четыре человека разместились бы с комфортом, обтянутый мягкой золотистой тканью. Но самым удивительным в комнате — наверное, именно поэтому Александр обратил на него внимание в последнюю очередь — был потолок: он светился всей своей поверхностью, заливая комнату рассеянным солнечным светом. Что это — последний крик зарубежной моды, прихоть скучающего Миллионера? Необходимость, вызванная подземными условиями существования? Или же обычная система освещения, обычная для той неземной цивилизации, которая создала фантасмагорический зверинец?

Гирин перевёл взгляд на незнакомца. Никакой это не д’Артаньян, как показалось Александру сначала. Непохож он пусть на лукавого, но храброго и верного своему слову гасконского дворянина. Слишком жёстко его лицо, есть в нем что-то хищное и вместе с тем легкомысленное, раздумчивое и озорное. Лицо скучающего человека… На кого же он все-таки похож? Вертится в голове чей-то образ, а не ухватишь — проскальзывает, как вода между пальцами.

Сквозь полуопущенные веки Гирин долго разглядывал незнакомца. Наблюдал, как тот поглаживает длинный подбородок тонкими пальцами и чуточку улыбается своим тайным мыслям. И вдруг Александра озарило: не на славного мушкетёра был похож незнакомец, а на Мефистофеля! Прямо живая копия скульптуры сидящего Мефистофеля работы Антокольского — сходство позы и черт лица было поразительным. Вот это поворот событий! Дьявол во плоти и крови! Может быть, этот космический зверинец и в самом деле один из адских уголков чистилища, модернизированного и переоборудованного по последнему слову современной науки и техники? А эта каюта — приёмная самого сатаны, решившего удостоить лейтенанта Гирина личной беседы! Как это там? «При шпаге я, и плащ мой драгоценен!» Хм, шпаги нет, а вместо плаща модный костюм спортивного покроя.

— Послушайте, — сказал Александр, обращаясь к незнакомцу, — а где же ваш плащ? И ваша шпага?

Мефистофель не вздрогнул от неожиданности, как этого можно было ожидать. Он просто откинулся на спинку кресла, отчего его сходство со скульптурой Антокольского сразу ослабело, слегка улыбнулся и спросил:

— Очнулись? Ну и слава богу! — Он не без самодовольства оглядел себя. Чем вам не понравился мой костюм? Право же, он моден! И зачем мне плащ и, простите, эта примитивная шпага?

Гирин приподнялся на локте, критически разглядывая Мефистофеля.

— Но вы должны быть в образе! — убеждённо сказал он. — О вашем облике литература говорит вполне определённо «при шпаге я, и плащ мой драгоценен». А у вас ни того, ни другого. Это недопустимое нарушение!

Незнакомец на секунду задумался и весело рассмеялся, показав ровный ряд сахарных зубов.

— Вы намекаете на то, что я похож на дьявола? Лестное предположение! Ничто так не украшает умного человека, как демоническое начало. Особенно в глазах женщин. Не правда ли? Ха-ха-ха! — и, резко изменив тон, серьёзно осведомился: — Надеюсь, вы не суеверны?