Последняя база

"Сита", "Жемчужина", "Медвежонок", "Уинифред"... Они мучительно долго швартовались, высаживали пассажиров, выгружали их имущество и дюйм за дюймом выбирались из дока.

Сигни вернулась на "Норвегию" и забралась в ванну. Ей пришлось три раза вымыться с мылом, чтобы избавиться от тошнотворного запаха и столь же тошнотворных воспоминаний.

Для Сигни наступило несколько часов отдыха от жалоб и требований. Отдых для Сигни, но не для новой вахты "Норвегии".

Ночью у Сигни были покой, забвение, мужчина... один из спасенных с Маринера и Рассела, но привезенный "Норвегией". На любом другом корабле его разорвали бы в клочья. Он это понимал и ценил снисхождение Сигни. Экипаж "Норвегии" тоже не питал к нему симпатий. Он сознавал и это.

- Останешься здесь, - сказала Сигни, глядя на лежащего рядом человека. Его имя не играло никакой роли, в памяти Сигни оно мешалось с остальными. Иногда - обычно в полусне - она называла его чужим именем. Он не проявлял никаких чувств, только моргал - это означало, что он услышал. Ее интриговало это лицо. Выражение невинности... Ее всегда привлекали контрасты. И красота.

- Тебе повезло, - сказала она, и он отреагировал, как почти на любые ее слова: томным, безучастным взглядом. На Расселе с его рассудком сыграли злую шутку... Иногда в душе Сигни просыпалось что-то жестокое, грязное, возникало острое желание причинить боль - чтобы вытеснить из памяти настоящее убийство и ужас. Она порою проводила ночи с Граффом, или с Ди, или с любым, на кого падал ее выбор, но никогда не открывала этой части своей натуры тем, кого любила и ценила - экипажу, друзьям. Но нечасто доставались на ее долю такие рейсы, когда на душе было черным-черно. Нечасто поддавалась она этой болезни, самой распространенной болезни на Флоте, в замкнутых мирках, особенно среди тех, кто обладал абсолютной властью.

- Ты не против? - спросила она.

Он не был против, и в этом, возможно, было его спасение.

"Норвегия" стояла на приколе. Из рубки Сигни видела своих десантников на постах. У карантинного причала стоял последний фрахтер, в доках над головами сотен людей, медленно продвигающихся друг за другом под дулами ружей, ярко горели лампы...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПЕЛЛ: 2ДС.5.52

Слишком много ужасных впечатлений, слишком много... Взяв у теха чашку кофе, Дэймон Константин подошел к столу, оперся на него и уставился в глубину доков, свободной ладонью потирая глаза, словно хотел стереть боль. От кофе пахло антисептиком... Тут все провоняло антисептиком - запах впитался в поры, в слизистую оболочку носа, во все остальное...

Часовые стояли с винтовками наизготовку, в доках можно было не опасаться беспорядков. А в бараке "А" уже кого-то зарезали. Никто не мог объяснить, откуда взялось оружие. Вероятно, из кухни одного из покинутых в спешке доковых ресторанов - среди поваров нашелся разгильдяй, недооценивший опасность.

Дэймон вдруг осознал, что от усталости еле стоит на ногах. Станционная полиция так и не нашла преступника в очередях беженцев, дюйм за дюймом приближавшихся к столам паспортного контроля и распределения жилья.

Кто-то дотронулся до его плеча. Он повернул голову (шея отозвалась болью) и, моргая, посмотрел на старшего брата. Эмилио сидел в соседнем кресле, не снимая руки с плеча Дэймона. "Уже дополнительная" [дс дополнительная смена], - вяло сообразил Дэймон. В этом мире четко разграниченного бодрствования и сна, где братья Константины изредка встречались в центральной при пересменке, воцарилась неразбериха.

- Ступай домой, - мягко произнес Эмилио. - Моя очередь, хотя не знаю, имеет ли смысл кому-то из нас торчать здесь. Я обещал Элен отослать тебя. Судя по ее голосу, она чем-то расстроена.

- Ладно, - согласился Дэймон, не двигаясь с места. Не хватало сил. Пальцы Эмилио сдавили на миг, затем отпустили его плечо.

- Я следил за мониторами, - сказал старший брат. - Знаю, что на нас навалилось.

Дэймон плотно сжал губы (к горлу подкатил комок) и воззрился вперед. Не на беженцев, а в бесконечность, в будущее, несущее гибель всему, что казалось незыблемым и вечным. Пеллу. Их Пеллу - Дэймона, Элен и Эмилио. Флот присвоил себе право обречь их на смерть, а они ничего не в силах поделать. Слишком уж внезапно нахлынули беженцы, и у станции не осталось выбора.

- Я видел, как стреляли в людей, - произнес Дэймон. - И не помешал. Не мог ссориться с военными. Разногласия... привели бы к беспорядкам. Беженцы могли захватить всю станцию. Потому-то солдаты и стреляли, стоило кому-нибудь выйти из очереди.

- Дэймон, иди домой. Теперь это моя забота. Я что-нибудь придумаю.

- Нам не у кого просить помощи, только у агентов Компании. А это небезопасно. Не позволяй им лезть в эту кашу.

- Ничего, справимся, - бодро произнес Эмилио. - Всему есть предел это понимает даже Флот. Он не может подвергать опасности Пелл, не рискуя собственной шкурой. Пускай вояки вытворяют все, что угодно, - подставить нас под удар они все равно не посмеют.

- Уже подставили, - буркнул Дэймон, фокусируя взгляд на очередях, пересекающих док. Затем он повернулся и посмотрел на брата - на свой собственный лик плюс пять лет. - По-моему, мы еще не до конца осознали, что произошло.

- Такое уже было, когда закрыли Тыловые Звезды. Ничего, мы выдержали.

- Две станции... До нас добралось шесть тысяч человек. Из пятидесяти тысяч? Или из шестидесяти? Где остальные?

- Надо полагать, в лапах Унии, - проворчал Эмилио. - Или погибли вместе с Маринером - никто ведь не знает, сколько там было народу. Может, кто-то добирается к нам на других фрахтерах или просто бежит куда глаза глядят. - Он откинулся на спинку кресла, по лицу пролегли угрюмые морщины. - Отец, наверное, спит. Мать, надеюсь, тоже. По пути сюда я задержался возле их спальни. Отец сказал: ты псих, раз сидишь в доковом офисе. Я ответил, что я тоже псих и, может быть, доделаю то, что не доделал ты. На это он ничего не сказал, но встревожился не на шутку... Иди скорей к Элен. Она тоже вымоталась - передавала наши распоряжения купцам, которые привезли беженцев, и расспрашивала их о чем-то. Дэймон, прошу тебя, ступай домой.

- "Эстель"! - внезапно догадался Дэймон. - Элен расспрашивала о фрахтере.

- Она уже дома. Устала, а может, расстроена... не знаю. Просила передать, чтобы ты, как освободишься, шел к ней.

- Что-то стряслось. - Дэймон тяжело поднялся, сгреб бумаги, спохватившись, придвинул их к Эмилио и поспешно вышел.

Миновав часового в конце коридора, что отделял квартиры станционеров от карантина, он очутился в неразберихе дока. От него шарахались туземные рабочие - эти пугливые мохнатые существа выглядели еще более чужеродными в дыхательных масках, которые им приходилось носить вне эксплуатационной зоны. Сейчас они добавляли суматохи, в лихорадочной спешке перенося и перевозя на тележках багаж приезжих и пожитки резидентов и визгливо перекликаясь между собой в безумном контрапункте с командами надсмотрщиков.

Он добрался на лифте до зеленой секции, прошел по коридору в свою квартиру... Даже здесь - нагромождение ящиков со скарбом, даже здесь клюет носом часовой из станционной полиции. Да, все нынче выбились из графика, особенно полиция.

Дэймон миновал часового, обернувшись на запоздалый смущенный оклик, отпер дверь и с облегчением увидел в комнате свет, услышал привычный стук пластиковой посуды в кухне.

- Элен. - Он вошел.

Жена смотрела на печь, стоя к нему спиной. На его зов она не оглянулась. Дэймон остановился, предчувствуя беду. Сработал таймер. Элен вынула из печи блюдо, поставила его на кухонный стол, повернулась и посмотрела на мужа. Спокойствие на ее лице было вымученным.

У него защемило сердце. Выждав немного, он приблизился и обнял ее. Она коротко вздохнула - это больше напоминало всхлип.

- Их больше нет, - вымолвила она через секунду. Опять всхлипнула. Взорваны вместе с Маринером. "Эстель" погибла. Со всеми, кто был на борту. Никто не мог уцелеть. С "Ситы" видели, как она застряла в доке. Ее штурмовали беженцы. Вырвалось пламя, и части станции как не бывало. Взрывом разнесло обшивку на носу...