В мире фантастики и приключений. Выпуск 8. Кольцо обратного времени

— Смотрите и восхищайтесь! — на таком же отличном человеческом языке ответил Эллон и широким жестом длинной, гибкой, бескостной руки обвел помещение. Рот его широко осклабился, синеватое лицо порозовело, вероятно, от удовольствия.

Но смотреть было нечего. Кругом были механизмы, и около них сновали демиурги. Вся планета представляет собой скопление механизмов, по виду не определить было, чем эти, в зале, отличались от тех, что образовывали тысячекилометровые толщи планетных недр. Орлан сказал просительно:

— Будет лучше, если ты дашь пояснения, Эллон.

Эллон касался рукой механизмов, объясняя их назначение. Он двигался вперед, а голова была повернута назад, на нас: все демиурги могут свободно выкручивать голову, но так далеко, на полных сто восемьдесят градусов, выворачивать ее был способен лишь Эллон. И я, не вслушиваясь в объяснения, смотрел на его лицо, старался разобраться не в смысле речи, а в звуке голоса, мне это почему-то казалось важней, чем вникать в конструкции, все равно я мало бы что в них понял — я плохой инженер.

И чем настойчивей я всматривался в Эллона, тем прочней утверждалось во мне впечатление необыкновенности. Эллон смеялся. Он широко раскрывал рот в беззвучном хохоте. Объяснение было серьезное, высококвалифицированное, а гримаса — издевательская. Огромный жабий рот пересекал все лицо от уха до уха, рот был раза в два больше, чем у других демиургов: пугающе подвижная, извивающаяся, кривящаяся впадина перехлестывала лицо, а над темной, живой, меняющейся, я бы даже сказал — струящейся от уха к уху безгубой впадине грозно светили огромные сине-фиолетовые, пронзительно-неподвижные глаза. Я не робкого десятка и не слабохарактерный, но и меня почти гипнотизировало сочетание дьявольски меняющихся саркастических гримас и зловещих глаз.

Закончив обход зала, Эллон сказал (лишь одни эти слова я запомнил из всего объяснения):

— Ни люди, ни демиурги, ни тем более галакты еще никогда не имели столь совершенно вооруженных кораблей. Если бы хоть один из нынешних звездолетов был у нас, когда человеческие эскадры вторглись в Персей, события развернулись бы по-иному.

Я сухо поинтересовался:

— Тебя огорчает, Эллон, что события не пошли по-иному?

Он с полминуты молчаливо хохотал.

— Не огорчает и не восхищает. Просто я устанавливаю факт.

Ольга стала о чем-то расспрашивать Эллона, ее перебивала Ирина, в ней причудливо соединяется порывистая эмоциональность отца с инженерной дотошностью матери. Я отвел Андре в сторону:

— Созданные демиургами механизмы великолепны, я в этом уверен. Но кто командует ими?..

Он нетерпеливо прервал меня. Вероятно, только это одно сохранилось в нем от старого Андре: он по-прежнему ловит мысль на полуслове и все так же не церемонится с собеседниками.

— Можешь не волноваться! Эллон только конструирует механизмы, командую ими я. Пусковые поля замыкаются на мое индивидуальное излучение. А когда эскадра выйдет в поход, я передам управление ими Олегу и капитанам кораблей.

Мы поднялись на поверхность. Ирина восторженно объявила:

— Какой он удивительный, демиург Эллон! Нисколько не похож на других! — Она понизила голос, чтобы Орлан не услышал. — Они все кажутся мне уродами — Эллон один красавец! И какое совершенство инженерных конструкций. Эли, вы разрешите мне на корабле работать в группе Эллона?

— Где захочешь, — ответил я. Если говорить о моем личном впечатлении, то как раз Эллон показался мне куда безобразней других демиургов.

В гостинице Мэри сказала мне:

— Я не имею права вмешиваться в распоряжения научного руководителя экспедиции, но обсуждать действия мужа могу. Я недовольна тобой, Эли.

— Я плохо одет, Мэри? Или совершил очередную бестактность? Или обидел кого-нибудь?

— Меня пугает Эллон, — сказала она со вздохом. — Он настолько страшен, что даже красив в своем уродстве, тут я могу согласиться с Ириной. Но каждый день встречать его на корабле!.. И как Ирина смотрела на него! Если бы она так смотрела на мужчину, я сказала бы, что Ирина влюбилась.

— Пусть влюбляется. Сам я, если помнишь, некогда тоже влюбился в Фиолу — нечеловеческое существо. Чувства эти безвредны, ибо бесперспективны. Не взять Эллона с собой мы не сможем: он ведь объявлен инженерным гением. Боюсь, в тебе говорит человеческий шовинизм, недопустимый в эпоху звездного братства. Я убедил тебя такой железной формулой?

— Ты убедил меня тем, что безнадежно пожал плечами, — сказала она, грустно улыбаясь. — Не обращай внимания на мои настроения. Они порождаются не от умных рассуждений, а от темных предчувствий…

Я часто потом вспоминал этот разговор с Мэри в гостинице на грозной Третьей планете Персея.

5

Нет, я не создаю для потомков отчета о нашей экспедиции! Я уже говорил, что не уверен, попадут ли мои записи на Землю. Я пытаюсь разобраться в смысле событий. Я допрашиваю себя, правильно ли я поступал. Я все снова и снова подхожу к мертвому телу предателя, недвижно повисшего в силовом поле, ему уже никогда не изменить однажды принятой позы, и все снова и снова говорю себе: "Эли, тут что-то не так, ты должен во всем этом разобраться, ты должен разобраться, Эли!" Но я не могу разобраться, я слишком рассудочен. Это парадоксально, что поделаешь, одна из новых истин, столь не просто и столь не сразу нами воспринятых, звучит именно так: чем логичней рассуждение, тем оно дальше от истины. Мир, в котором мы странствуем сегодня, подчинен законам физики, но нашей логики не признает…

Я не буду описывать подготовку и отправку экспедиции. На Земле о нашем старте знают все: как мы ограничили эскадру пятнадцатью звездолетами (одиннадцать, лишенные команд, гигантские летящие склады, управлялись автоматами, четыре — "Козерог", "Овен", "Змееносец" и "Телец" — имели экипажи и командиров: Осиму, Ольгу, Камагина и Петри); и как я разрешил принять Бродягу на борт флагманского корабля "Козерог", хотя Олег колебался, стоит ли брать в дальний рейс дряхлеющего дракона; и как на "Козероге" мы разместили инженерную лабораторию Эллона; и как эскадра устремилась в созвездие Стрельца, в сгущение темных облаков, прикрывающих от нашего взгляда ядро Галактики; и как три года мы мчались к Галактическому ядру, тысячекратно обгоняя свет и поддерживая через Третью планету Персея — на ней по-прежнему правил Андре — связь с Землей на волнах пространства; и как на четвертом году сверхсветовая связь оборвалась и мы для Персея и Земли как бы выпали в небытие.

С этого момента я и начну рассказ о наших приключениях в Галактическом ядре.

Генераторы волн пространства отказали все вдруг и полностью: мы больше не принимали депеш с Третьей планеты, не отправляли своих сообщений. Механизмы были в порядке, изменилось пространство. Импульсы генераторов не пробивались наружу, не принимали сигналов извне. Мы внезапно как бы онемели и потеряли слух. Но зрения мы не потеряли. Приборы издалека зафиксировали появление планеты-хищницы, точно такой, какая напала на эскадру Аллана. Разница была лишь в том, что Аллан к моменту ее нападения поддерживал связь с базой, а мы такой возможности лишились. И мы с сомнением относились к депеше Аллана, что их преследует не гигантский корабль, столь же превосходящий размерами наши звездолеты, как гора превосходит мышь, а загадочное космическое существо, отнюдь не скрывающее намерения настичь эскадру. Представление о диковинном звездолете все-таки больше соответствовало всему, что мы знали о мире.

Но был ли это звездолет или космическое существо, нас всех пронизало беспокойство, когда анализаторы обнаружили в отдалении загадочную планету и бесстрастно доложили, что она устремилась за нами. Мы шли тогда по краю темных облаков, прикрывающих ядро. Слово "край" относительно — на миллиарды километров вокруг простиралась туманность, холодная, безмерно унылая, звезды тускло просвечивали сквозь багровую полутьму. Мэри сказала со вздохом: "Крепко же накурили в этом уголке Вселенной!" Хищная планета возникла оранжевым пятнышком в тумане и стала быстро увеличиваться. Мы шли в сверхсветовой области — она мчалась в Эйнштейновом пространстве. За нами тянулся шлейф превращенной в пыль пустоты — за планетой пространство было чисто. Мы уничтожали простор — планета неслась в нем со сверхсветовой скоростью, с такой чудовищной скоростью, что нагоняла нас. Законы физики летели в пропасть — так нам казалось. Лишь сейчас мы начинаем понимать, насколько скудны наши знания о законах природы.