Наблюдатели

Вездеход торопился на запад. На крыше вращалась чувствительная антенна.

Она засекла бы даже незначительное количество металла. Термодетекторы охотились за инфракрасным излучением. От них не ускользнет ни одно живое тело размером больше сумчатой крысы. Каждые тридцать секунд поисковая установка испускала лазерный луч, он отражался от сферы в восьмидесяти милях и возвращался, но не приносил ничего нового.

Фолкнер продолжал нажимать кнопки, щелкать тумблерами, поворачивать рукоятки. Он испытывал сдержанное удовлетворение от игры своих рук над сложным пультом управления, упивался мощью электронной машинерии, хотя был твердо убежден в тщетности поисков. Пару месяцев тому назад до него наконец-то дошло, почему ему так нравится возиться с оборудованием. Он играл роль астронавта.

Сейчас он сидел, сгорбившись, в теплой кабине вездехода, почти как в космической капсуле на орбите. За тем только исключением, что его ягодицы отмечали каждый ухаб. Но перед ним был полный набор ярких световых индикаторов и крохотных экранов, – мечта каждого мальчишки, бредящего космосом, – и он мог извлекать из датчиков не меньше информации, чем астронавт. Правда, все эти параллели заставляли вспомнить о тщетности поисков и крушении своей карьеры. И тем не менее он продолжал наугад нажимать кнопки.

Фолкнер снова связался с Тоникой. Перекинулся несколькими фразами с экипажами двух вездеходов, следовавших на север. Один из них только что прошел Таос, другой прочесывал местность вблизи испанских поселков по ту сторону национального парка Санта-Фе. Затем полковник переговорил с теми, кто обследовал пустыню между Сокорро и Ислета-Пуэбло. Обменялся краткими замечаниями с Бронштейном, который через пустынную, всеми заброшенную местность к югу от Акома-Пуэбло двигался к резервации Суни. Под наблюдением оказалась вся территория, над которой пролетел злополучный метеор, но пока что не попадалось ничего стоящего внимания.

Каждый час Фолкнер включал радио и телемониторы и прослушивал выпуски новостей. По-видимому, очень многие в эту ночь издали вопль «летающая тарелка!» Потому что дикторы лезли из кожи вон, пытаясь убедить всех в том, что это всего лишь метеор. Ловя станцию за станцией, Фолкнер слышал одни и те же пустые заверения. Все цитировали Келли из Лос-Аламоса. Кто этот Келли? Астроном? Нет, просто один из членов «технического персонала».

Может быть, привратник. Но средства массовой информации использовали факт его причастности к Лос-Аламосу как фетиш для взволнованных слушателей.

А теперь они призывали на подмогу некоего Альвареса из обсерватории «Маунт-Паломар», а также мистера Мацуоку, которого отрекомендовали известным японским астрономом. Ничто в выступлениях авторитетов не указывало на то, что они видели огненный шар. И все же оба ученых мужа со знанием дела говорили о метеорах, красочно описывая разницу между ними и метеоритами, чтобы похоронить беспокойство под грудами словесной шелухи. К полуночи правительство обнародовало часть информации, полученной системой обнаружения и приборами на спутниках. Да, спутники засекли метеор. Нет, опасаться нечего. Чисто природное явление.

Фолкнер ощутил тошноту.

Его закоренелый упрямый скептицизм в отношении атмосферных объектов можно было сравнить только с не менее стойким недоверием правительственным заявлениям. Если правительство так хлопочет, чтобы успокоить людей, значит, повод для беспокойства есть, и повод серьезный. Это не требовало никаких доказательств. Но как бы ни был он натренирован в интерпретации лживых официальных заявлений, Фолкнер не мог позволить себе поверить в реальность летающих тарелок.

Было уже далеко за полночь. Он тупо уставился на массивный затылок водителя, отделенного от него перегородкой, и изо всех сил пытался подавить зевоту. Он мог бы проездить всю ночь. Ничто не ожидало его в Альбукерке, кроме пустой постели и бессонницы, заполненной ломаньем сигаретных окурков. Его бывшая жена укатила в отпуск в Буэнос-Айрес с новым мужем. Фолкнер уже привык к одиночеству, но нельзя сказать, что оно пришлось ему по душе. Другие мужчины находили утешение в работе в такие периоды жизни, но работа Фолкнера, как он сам часто говорил, не была занятием для взрослого человека.

В три часа ночи он достиг подножия гор. Сквозь национальный парк можно было бы проехать по просеке, но он дал приказ водителю развернуться.

В Альбукерке он вернется, сделав большую петлю, через Меса-Приета, Жемез-Пуэбло и далее вдоль западного берега Рио-Гранде. В Топике, очевидно, все еще бодрствуют, вероятно, не спят и в самом Вашингтоне.

Герои!

Информационный поток по различным каналам стал иссякать. Чтобы убить время, Фолкнер несколько раз прогнал видеозапись траектории огненного шара. К этому моменту он уже собрал несколько переданных по видеоканалам фотоснимков из различных точек. Он тщательно изучил их и должен был признать, что внезапно вспыхнувшая на небе полоса представляла собой впечатляющее зрелище. Жаль, что, нагружаясь всякой дрянью, он упустил его.

Но это, скорее всего, след метеора, конечно, очень большого метеора, но что из этого? Разве метеор, который пронесся над сибирской тайгой в 1908 году, не повалил множество деревьев? А гигантский метеоритный кратер в Аризоне? Что это, как не естественные феномены?

Но чем объяснить силу светового излучения?

Очень просто. Он спорил уже об этом с Бронштейном два часа тому назад.

– Предположим в нашу атмосферу залетела глыба из антиматерии, сказал тогда Фолкнер. – Несколько тонн, ну скажем, антижелеза. Гигантский пирог из антипротонов и антинейтронов, который втыкается в земную атмосферу, мгновенно аннигилируя.

– Старо как мир, Том, – засмеялся Бронштейн.

– Ну и что? Зато вполне правдоподобно!

– Нет, не правдоподобно. Чтобы принять эту гипотезу, нужно постулировать, что где-то в нашей части Вселенной имеется большая масса антиматерии. Однако нет никаких доказательств в пользу этого, равно как и доказательств, что такая масса может существовать! Гораздо проще гипотеза, постулирующая существование разумной внеземной расы, засылающей сюда наблюдателей. Примени идею бритвы Оккама к своей версии и сам увидишь, какая она шаткая.

– Приложи эту бритву к своей глотке, Бронштейн. И нажми посильнее! не вытерпел Фолкнер.

Фолкнеру нравилась его гипотеза, несмотря на возражения Бронштейна.

Правда, он шел наперекор закону наименее сложной гипотезы. Однако бритва Оккама была орудием логики, которое срабатывало далеко не при всех обстоятельствах.

Фолкнер крепко зажмурился. Ему захотелось виски. Бледная заря начала заниматься в восточной части неба. Должно быть, в столице уже утро, люди спешат на работу, на дорогах пробки. Если взглянуть на понятие антиматерии более строго, мы обнаружим…

Что-то пискнуло в системе датчиков.

– Стой! – завопил Фолкнер водителю.

Машина остановилась. Пикание не прекращалось. Очень осторожно полковник Фолкнер стал проверять приборы, пытаясь понять причину срабатывания датчика. Инфракрасные приборы регистрировали присутствие тела массой от тридцати до сорока пяти килограммов в радиусе тысячи метров.

Сработали и металлоискатели. Снаружи кто-то был.

До ближайшего поселка было не менее тридцати километров, до автострады – около двадцати. Совершенно безлюдная местность. Ничего, кроме полыни, кустов юкки и медвежьей травы да разбросанных тут и там карликовых сосен и можжевельника. Ни ручьев, ни прудов, ни домов. Ничего! И никто не забредал сюда. Эта земля ни на что не пригодна. Может, здесь разбили лагерь бойскауты? Что бы там ни было, он обязан проверить. Оставив водителя в вездеходе, Фолкнер вылез наружу.

Куда идти? Окружность радиусом в тысячу метров – это немало.

Он включил набедренный ртутный прожектор, но от него было мало толку.

В этом сером предрассветном мареве искусственное освещение плохо помогало.

Он решил побродить минут пятнадцать, а затем вызвать вертолет с поисковой партией. Эти новые системы обнаружения плохо функционировали на близком расстоянии.