Цена посвящения: Время Зверя

Не оглядываясь, Глеб сгреб фарш с колоды и залепил им рот мэтра.

— А это колхозный хряк. Некастрированный свин. Мясо воняет спермой, дерьмом и комбикормом, — процедил он. — Глотай!

Нож переместился на живот мэтра. Петр Алексеевич закатил глаза, лицо сделалось пепельно-бледным. Глубокие борозды у носа и впадины на висках залоснились от липкого пота.

— Глотай!

Глеб сильнее вдавил нож, и Петр Алексеевич с хлюпающим звуком всосал в себя фарш. Сморщась, заглотил. Живот дрогнул от спазма.

Глеб вытер ладонь о форменный пиджак мэтра, развернулся на каблуках, прошел к морозильному шкафу, распахнул дверцу.

— О! Я же чую, что-то съедобное лежит поблизости! Вот куда заныкали, сволочи.

В ответ раздался звук натужной рвоты. Петр Алексеевич, перегнувшись через край ванны, исторгал из себя потоки белесой слизи. В мутном воздухе цеха поползла липкая волна зловония.

Глеб посмотрел на его выгнутую спину, дрожащие колени и пальцы с потемневшими ногтями, вцепившиеся в облупленный край ванны. Нож, все еще зажатый в руке, дрогнул черным лезвием.

Глеб облизнул губы, сплюнул себе под ноги. Широким махом, не целясь, метнул нож через весь цех.

Свиная туша, жирно чавкнув, приняла в себя стальное лезвие. Наружу осталась торчать только рукоять. В щербинах грубой насечки тускло бликовал мертвый свет.

Глеб достал из шкафа судок с мясом и вышел, ногой захлопнув за собой дверь.

В варочном цеху царила тихая паника. Официанты сбились в кучу, перекрякивались, как пингвины на льдине. Дебелая тетка что-то втолковывала шеф-повару, округло поводя руками. А тот стоял, хмурый и сосредоточенный, как хирург перед операцией.

Глеб подошел и протянул повару судок.

— Трофим Ильич, с кабанятиной возникли проблемы. Вот парная лосятина, если не ошибаюсь. В порядке импровизации и очень скоренько изобразите из нее что-нибудь.

— А какие проблемы с кабанчиком? — еще больше нахмурился шеф-повар.

Дебелая повариха с невероятной для ее фигуры скоростью скользнула вбок и исчезла из поля зрения. Остался только табачный запах подмышек и густой, как бульон, запах перегретого у плиты сдобного тела.

— С кабанчиком — никаких. Классно получился. — Глеб успокаивая, коснулся руки повара. — Но едоки у меня сегодня подкачали. Уж извините, Трофим Ильич. У одного язва, у второго что-то там непроизносимое… Думал потешить вашим фирменным кабаном, да не вышло. Попостнее бы им да на скору руку. Сможете?

Трофим Ильич распустил морщины на лице.

— Отчего же нет? Мясо знатное. — Посмотрел на буро-красное мясо в судке. — Хоть сырым ешь.

— Я бы съел. А им каково? — Глеб сверкнул улыбкой. — Постарайтесь, Трофим Ильич. В ваших руках моя деловая репутация.

Трофим Ильич преисполнился ответственности. Свободной рукой поскреб подбородок.

— Пока вальдшнепов фаршированных распробуете, минут десять пройдет. Разрезать на порционки, в масло кипящее макнуть… Травки сверху. Соку чесночного, а? Или сами с соусами разберетесь?

— Не смею советовать мастеру!

Глеб снял с тележки серебряный судок с отвергнутой кабанятиной, не глядя вытянул руку в сторону. Кто-то из официантов метнулся, и рука тут же опустела.

— Трофим Ильич, только одна просьба — не до хруста. С кровью!

— Само собой, с кровью, — кивнул шеф-повар.

Глеб щелкнул пальцами, призвав к вниманию официантов. Фельдфебельским глазом осмотрел строй черных смокингов и белых рубашек.

— Начинаем, ребята! — скомандовал он.

И вышел, ни на кого не глядя.

В нише, у задернутой толстой портьеры, он остановился.

В зале шел неспешный тихий разговор. Обрывки фраз, полные намека на нечто большее, чем было произнесено вслух. Частые паузы, в которых умещался долгий взгляд глаза в глаза. Обертоны и интонации, различимые только тонкому тренированному слуху.

«Нафталиновые души», — процедил Глеб.

Резко втянул носом воздух. Верхняя губа выгнулась, сжавшись к носу, обнажив хищный оскал.

Глава шестнадцатая. Еще раз про пиар…

Старые львы

Решетников сибаритствовал, как медведь, забравшийся в малинник. Добрынин хрустел тонкими косточками вальдшнепов, как кот. И так же блаженно морщил сальную физиономию. Салин ел так, как рекомендуют японские диетологи, «украдкой от самого себя». Кусочек того, ломтик другого, не спеша и не досыта.

Он краем глаза следил за Глебом. Вернее, не мог оторвать от него взгляда. Глеб поглощал пищу странно. Нельзя сказать, что неаккуратно. Нет, при всем желании упрекнуть его в отсутствии манер было нельзя. Но было что-то хищное в том, как Глеб кусал, пережевывал и заглатывал пищу.

И к тому же он единственный выбрал лосятину с кровью. При каждом нажиме вилки из едва изменившего цвет куска мяса на тарелку выступала мутная сукровица. Глеб макал в нее отрезанный кусочек, точным движением отправлял в рот. Пережевывал, играя желваками на скулах. Насаживал на вилку соломку картошки, макал и ее в кровавый соус, отправлял в рот. И тут же прицеливался в горошину. Так и ел, размеренно, точными, скупыми движениями орудуя вилкой и ножом.

— Фазанчик — выше всяких похвал. — Решетников положил на край тарелки обсосанную косточку. — А как твоя лосятинка?

— Прекрасно. Лось не был алкоголиком, это точно, — ответил Глеб.

Решетников недоуменно изогнул бровь.

— Анекдот такой есть. — Глеб промокнул салфеткой губы. — Охотник наткнулся в лесу на лося. Тот воду из ручья пил, ни на что внимания не обращая. Ну, охотник долбанул ему между рогов из двух стволов. Треск на весь лес! А лось пьет. Охотник перезарядил и опять дуплетом — ба-бах! Лось пьет. Охотник опупел от такого и весь патронташ высадил. А лось только ушами прядает, но пьет. Кончились патроны, а охотник уже в раж впал. Схватил ружье за стволы и, как дубиной, стал охаживать лося по башке. Ноль эмоций! Мужик приклад расколол, стволы погнул, а лосяка все пьет и пьет. Плюнул мужик и весь в непонятках пошел домой. — Глеб обвел взглядом слушающих. — А лось через час морду из ручья вынул и простонал: «Все, завязываю пить с бобрами. Трубы горят и башка, как чугунная!»

Салин издал короткий вежливый смешок. Добрынин заржал в голос. Решетников, захихикав, отвалился на спинку стула. Сложил руки на животе, стал покручивать большими пальцами, будто нитки наматывал. Глаза лукаво поблескивали.

Глеб немного выждал и добавил:

— Анекдот старый, хоть и в тему. А посему… — Он положил вилку и нож под небольшим углом, дав знак официанту убрать посуду. — С меня бутылка шампанского. Возражения или иные предложения будут?

— Глешка, ты настоящий гусар. Но на шампанское меня не хватит. — Добрынин сыто вздохнул. — Предлагаю взять штраф мартелем.

Салин с Решетниковым обменялись взглядами и почти синхронно кивнули. Весь обед за столом перекидывались ничего не значащими фразами. Но приглашали на бизнес-ланч, стало быть, и о деле не мешало бы поговорить. Что касается Салина, так он запретил себе даже гадать, что способен предложить Глеб. Но очень не терпелось услышать. Тогда и выводы можно сделать, хотя бы предварительные.

Со стола в мгновенье исчезла использованная посуда. Появилась витая бутылка мартеля, изящные коньячные бокалы и чашечки-наперстки для кофе.

Официанты, перехватив взгляд Глеба, строем промаршировали в нишу.

Мэтра в зале почему-то не было, и Глебу пришлось взять командование на себя. Впрочем, делал он это незаметно, словно посылал мысленные импульсы официантам. Салину, исподтишка глядевшему на безукоризненное кружение вокруг стола черно-белых фигур, вдруг пришел на память цирковой номер, виденный в давнем детстве. Тогда форейтор, неподвижно стоя в центре манежа, неведомым способом управлял десятком черных и белых лошадок.

Глеб сам разлил коньяк. Покачал бокал в ладони. Принюхался к теплому, солнечному аромату.

— Вы готовы выслушать мое предложение? — Он обвел присутствующих взглядом. — Адресуется оно непосредственно Ивану Алексеевичу. Но мнение его деловых партнеров, вас, Виктор Николаевич, и вас, Павел Степанович, для меня чрезвычайно важно.