Звездоплаватели-трилогия(изд. 1960)

Длина верёвки не позволяла далеко отойти от корабля. Кроме того, надо было соблюдать особую осторожность. Грозы ещё не были изучены, любая из них могла быть смертельно опасной. Удастся ли незащищённому человеку противопостоять силе водяных потоков, никто не знал.

Но, и не отходя далеко, можно было многое сделать. Соблюдая величайшую осторожность, исследователи собрали несколько шипов, с помощью ультразвуковых кинжалов отделили от почвы три «актинии» и значительный кусок красной «ленты». Всё это отнесли в выходную камеру.

Когда приблизились к первому «дереву», Коржевский тщательно осмотрел его.

— Это типично коралловое образование, — заявил он. — Хорошо бы достать кусок ветки.

Второв посмотрел вверх. Ответвления от главного ствола начинались невысоко над «землёй». «Дерево» было густо переплетено «лианами».

— Разрешите попробовать? — обратился он к Белопольскому.

Константин Евгеньевич с сомнением посмотрел на гладкий, точно отполированный, ствол.

— Мне помогут «лианы», — добавил Второв.

— Только не высоко, — решился начальник экспедиции. — Отломите ближайшую тонкую ветку. И быстрее! Может налететь гроза. В каком положении вы окажетесь на дереве!

— Грозового фронта вблизи нет, — сказал Мельников.

— Встаньте ко мне на плечи, — предложил Коржевский.

Второв, передав киноаппарат Белопольскому, отвязал верёвку от пояса и, взобравшись на плечи биолога, схватился руками за «лиану», обвившуюся вокруг нижней ветви.

В следующее мгновение произошло то, чего никто ожидать не мог.

Едва только руки Второва сжали пунцовый канат, как с молниеносной быстротой он раскрутился с ветви, и длинный гибкий конец мелькнул в воздухе. В три секунды Второв оказался спелёнатым. Совершенно беспомощный, не имея возможности пошевелить рукой или ногой, инженер повис над головами своих товарищей, ошеломлённых этим неожиданным нападением «растения».

Топорков сорвал с себя стеснявшую верёвку и, в свою очередь, вскочил на плечи Коржевскому. Остриём кинжала он провёл по телу «лианы». Ультразвук, как бритвой, перерезал растительного хищника. Второв упал на руки Белопольского. Сквозь шлем было видно, что он задыхается, сжатый в объятиях «лианы», которая по-прежнему обвивала его тело. Попытка снять путы руками ни к чему не привела, и только звуковым кинжалом удалось разрезать кольца и освободить грудь. Комбинезон оказался разорванным во многих местах.

— Скорее на корабль! — испуганно воскликнул Коржевский.

Он руками обхватил шею Второва, словно собираясь задушить его. Сквозь прорехи мог проникнуть непосредственно в шлем отравленный формальдегидом воздух Венеры. Белопольский схватил верёвку и отрезал от неё порядочный кусок. Этим концом плотно обмотали воротник комбинезона.

— У вас ничего не сломано? — спросил Коржевский.

— Как будто ничего, — ответил Второв. — У этих чудовищ исполинская сила. У меня всё тело болит.

— Но идти вы можете?

— Конечно, могу.

Очутившись в выходной камере, Второв протянул руку Топоркову.

— Спасибо, Игорь Дмитриевич! — сказал он. — Вы спасли мне жизнь.

— То ли ещё будет, Геннадий Андреевич! Cегодня я вам, а завтра вы мне.

Даже тогда, когда они торопились на корабль, чтобы осмотреть найденную в заливе линейку, процедура фильтрования не казалась такой томительно долгой. Все с беспокойством наблюдали за лицом Второва, ожидая увидеть признаки отравления. Герметичность верёвочного воротника вызывала законные сомнения.

— Как вы себя чувствуете? — поминутно спрашивал Коржевский.

— Голова болит.

— Вы слышите какой-нибудь запах?

— Да, очень сильный и неприятный.

Значит, формальдегид всё-таки проходил, минуя коробку фильтра.

На звездолёте уже знали обо всём, что случилось. У дверей выходной камеры в полной готовности стоял Степан Аркадьевич с сумкой первой помощи в руках. Баландин и Пайчадзе держали носилки.

Как ни велико было беспокойство за здоровье товарища, процесс дезинфекции был соблюдён полностью.

Из выходной камеры можно было говорить только с центральным пультом. Собравшиеся в коридоре ничего не знали о том, что происходит за дверью. Когда она, наконец, открылась, они увидели, что Зайцев и Князев держат Второва на руках.

— Он потерял сознание три минуты тому назад, — сказал Белопольский.

Андреев молча открыл сумку.

— Положите его на пол, — распорядился Коржевский.

Оба врача склонились над пострадавшим. Через минуту Второв открыл глаза, и Андреев приказал перевести его в лазарет.

— Ничего, всё в порядке, — ответил он на вопрос Белопольского. — Он скоро будет совсем здоров.

Романов и Князев, как самые сильные из всех, понесли носилки. Ходить по звездолёту, да ещё с грузом, было очень трудно. «Клиника», как в шутку называли лазаретное помещение, к счастью, находилась в этом же коридоре.

— Венера щедра на сюрпризы, — сказал Зайцев. — Что-то будет дальше?

— Как с линейкой, Зиновий Серапионович? — спросил Белопольский у Баландина.

— Она несомненно деревянная, — ответил профессор. — Породы дерева мы не могли определить…

— Неудивительно!

— Но можно с уверенностью утверждать, что она очень долго находилась в воде. По-моему, не меньше года.

— Не меньше года, — задумчиво повторил Белопольский. — Так! Выходит, что линейка попала в воду год тому назад?

— Как будто так.

— В таком случае бесполезно искать её хозяев. За такой долгий срок её могло принести из другого полушария планеты.

— А если её потеряли звездоплаватели, то их корабль давно вкинул Венеру, — добавил Мельников.

— Звездоплаватели?..

Белопольский пожал плечами. По этому жесту было видно, что Константин Евгеньевич не очень верит в посещение Венеры обитателями другого мира.

— Перископ ещё наверху? — спросил он.

— Конечно нет.

— Поднимем его ещё раз. Пройдёмте на пульт, Зиновий Серапионович!

Воздушный шар с подвешенной к нему телевизионной камерой снова поднялся над звездолётом. На экране появился океан. Камера медленно вращалась, и водная равнина сменилась оранжево-красной панорамой «леса».

— Поднимите перископ выше!

Мельников исполнил приказание. Было заметно, что шар сильно относит к востоку, но всё же горизонт расширился.

— Так и знал! — сказал Белопольский. — Смотрите!

Глазок перископа повернулся в это время к северу. И Баландин и Мельников одновременно заметили вдали тёмную полоску воды. Такие же полоски оказались с запада и юга.

— Мы на острове, — сказал Белопольский. — Когда Станислав Казимирович говорил, что деревья на берегу в действительности кораллы, я сразу подумал, что нам попался не материк, а коралловый остров, который выходит на поверхность только днём, во время отлива. Ночью — это дно океана. Становится понятным, почему здесь нет растительности, которая должна быть на Венере, а только морские организмы. Необходимо отыскать материк и перелететь на него.

— Остров соврём не так уж велик, — заметил Баландин. — Даже удивительно, как это мы не заметили подлетая, что это остров.

— Было гораздо темнее, — ответил Мельников, — и горизонт был закрыт грозовыми фронтами.

— Но всё же, — продолжал профессор, — он гораздо больше, чем самые большие коралловые постройки на Земле. Правда, и сами кораллы, если эти действительно кораллы, неизмеримо крупнее земных. Во всяком случае, прежде чем улететь, надо тщательно изучить остров.

— Безусловно! — согласился Белопольский. — Тем более, что мы и не можем скоро покинуть это место. Кораблю негде развернуться для старта. Он останется здесь до вечера, то есть недели на полторы.

ВОЗДУШНАЯ РАЗВЕДКА

Итак «СССР-КС3» находился у берегов кораллового острова, выступившего из океана вследствие отлива.

На Земле, которая в полтора раза дальше от Солнца, чем Венера, приливная волна достигает в некоторых местах, например в бухте Фанди в Северной Америке, между Новой Шотландией и Новым Брауншвейгом, двадцати одного метра в высоту. Правда, земные приливы обязаны своим происхождением главным образом Луне, притяжение которой заметно влияет на них, но близость Венеры к Солнцу должна была с избытком возместить отсутствие у планеты спутника. По мнению Белопольского и Баландина, приливы на Венере могли достигать восьмидесяти метров. Ночью, когда, вслед за Солнцем, уходящим к западному горизонту, на остров надвигается приливная волна, только вершины самых высоких коралловых деревьев остаются над поверхностью океана. Всё остальное погружается в воду.