Мастерская человеков

Мурель спросил, почему он не идет в колхоз, ведь коллективное хозяйство проще, полезнее и даст ему больше выгод, нежели непосильная возня со своим маленьким хозяйством и своей сошкой. Крестьянин ничего не ответил.

Капелов спросил, сколько раз ему предлагали пойти в колхоз? Крестьянин ответил, что один раз.

Капелов спросил, в какой категории он числится: середняком или бедняком? Крестьянин ответил, что бедняком.

Больше ничего особенного крестьянин не сказал, и выудить из него ничего нельзя было.

- Что же нужно, - спросил его Капелов, - чтобы вы вошли в колхоз?

Этот вопрос почему-то понравился всем присутствующим. Некоторые даже громко выразили удовлетворение и высказали интерес к тому, что будет дальше.

Один даже не удержался и сказал, несмотря на то, что говорить никому, кроме Капелова и Муреля, не было разрешено:

- Вот это действительно самый важный вопрос. Вот это действительно постановка вопроса!

Крестьянин обвел присутствующих равнодушным взглядом, как на суде, и ничего не ответил.

Его молчание явно нарушало правильное течение опыта. Присутствующие начали томиться. Некоторые стали выражать нетерпение и даже открыто порицать крестьянина:

- Собственник!

- Закоренелый собственник!

- Вы посмотрите на его глаза!

- Такой умрет, а землишку свою не отдаст!

- И корову свою не отдаст!

- Нет, не на такого напали!

- Бедняк! Хорош бедняк!

- Нет, что ни говорите, собственность - это вековое чувство. Его легко не выбьешь!

- Может быть, следующее поколение будет лучше, да и то гадательно... На это, во всяком случае, рассчитывать нечего...

- Нет, он в колхоз не пойдет, хоть вы его режьте на части!

- Действительно, нашли человека, который пойдет в колхоз! Очень ему нужны колхозы, совхозы или коммуны! Он хочет жить, как его дед и прадед. Что, хорошо жить по-старому?

- Ты, эй, ты, дядя, скажи, хорошо жить по-старому?

Крестьянин молчал. Его молчание явно раздражало присутствующих, и упреки превращались в прямую ругань.

- Ну, конечно, ничего другого ожидать нельзя было! Весь мир знает о том, что такое крестьянское собственничество! О кулаках уж нечего говорить. Но и середняки и даже бедняки - собственники! О, деревня! Вы еще не знаете, что такое деревня! Это вековое. Это не так легко переделаешь. Вы посмотрите, как он сидит!

- Ему хоть бы что! Выражение глаз какое!

- Подумаешь, какой сфинкс!

- Взял бы я его за эту самую бороденку, так он бы у меня заговорил!

Капелов был недоволен всеми этими репликами. Он громко потребовал, чтобы было тихо. Затем посоветовался с Мурелем, как продолжать опыт.

- Я думаю, - сказал он, - что всех этих разговоров достаточно. Надо посмотреть, что у него внутри. Где Фоллет?

Фоллет был безупречен. Его появление в Мастерской Человеков можно было действительно считать большим приобретением. Это был настоящий изобретатель, серьезный, вдумчивый, острый, не успокаивающийся ни на каких штампах и легких достижениях.

Он находился в своей комнатке, где внимательно сличал неорентгеновские снимки, сделанные с крестьянина до опыта с макетом и по окончании его.

Капелов и Мурель, обрадовавшись тому, что они могут избавиться от этих непрошеных гостей, присутствовавших при опыте (ох, этот Брусик! Ну и администратор! Уж с ним разговор будет отдельный), прошли в комнату Фоллета, в подвальное помещение.

В комнате было темно. Луч красноватого света освещал два снимка, которые Фоллет держал в руках. Он был чрезвычайно заинтересован своей работой. Его взгляд, положение рук и вся его фигура были напряжены до предела. Это была высшая напряженность изобретателя. Он действительно ничего не видел и не слышал. Капелов и Мурель, не замеченные им, стали сбоку.

Не меняя ни позы, ни напряженного взгляда в течение довольно долгого времени, разглядывая снимок вблизи, отдаляя его, приближая, Фоллет наконец положил его на стол, развел руками и резко пожал плечами. Затем он быстро сел и стал обливать снимки всевозможными жидкостями, приставлял к некоторым местам увеличительные стекла, покалывал какими-то инструментами и время от времени в недоумении опять разводил руками и пожимал плечами.

Капелов и Мурель очень осторожно, чтобы не спугнуть Фоллета, подошли к нему и спросили, каков результат его работы.

Фоллет сказал;

- Понимаете, я снял крестьянина перед опытом. Вот этот снимок. Все чувства его были атрофированы. И снимок вполне точно передает это состояние. Вот. На внутренней стороне ребер, где обычно отлагаются бугорками некоторые категории чувствований, ничего нет. Вот посмотрите.

Капелов и Мурель действительно убедились в этом.

На необыкновенной четкости рентгеновском снимке, развернутом по плоскостям, не было никаких оттенков. Внутренние стороны ребер были абсолютно чисты, в то время как на других снимках Фоллета, сделанных с людей, одержимых чувствами и страстями, внутренние стороны ребер были похожи на фрески. Некоторые чувства Фоллету даже удалось расшифровать. Так, например, ревность откладывалась на этих снимках в виде змеевидных острых стрелок, ненависть - в виде пятнышка, похожего на топор, а в некоторых случаях на вилы, и так далее. Это было интересно, и Фоллет собрался зафиксировать все это. На снимке же, сделанном с ребер крестьянина-единоличника после того, как ему было привито чувство собственности, на ребрах почти никаких следов не было.

Ребра были совершенно чисты. Но это только с первого взгляда. Фоллет потому и вглядывался так напряженно, что на ребрах вилась еле заметная тень. Она была так легка, что почти не бросалась в глаза. Нужно было очень вглядываться, чтобы ее заметить. Несомненно, это и было отложением чувства собственности. Но неужели же оно так поверхностно, так легковесно, так неприлипчиво?

Фоллет был поражен. Никаких сомнений, что это именно и есть чувство собственности, у него не было и не могло быть: ведь крестьянин до опыта был освобожден от всех чувств. Ему было привито только чувство собственности, и это легкое отложение и было им, ничем больше!

- Что же это такое? - спрашивал Фоллет. - Где же вековая сила чувства собственности? Его непреодолимость?