"Если", 2010, № 5

Работая над фантастическими инженерными проектами, молодой сотрудник и сам начал пописывать фантастику. На первых порах, как водится, для себя. А потом еще какое-то время поработал научным редактором в уже завоевавшем популярность журнале «The Magazine of Fantasy and Science Fiction».

В 1957 году Филипп Класс женился и спустя три года вместе с женой переехал в соседнюю Пенсильванию, где получил должность преподавателя литературы в местном колледже. Через девять лет его пригласили преподавать ее же, но уже в знаменитый Университет штата Пенсильвания, расположенный в городке с говорящим названием Юниверсити-Парк. Сначала с Классом подписали контракт на год, но в итоге он проработал в университете почти четверть века.

Казалось бы, преподавание литературы — и военный инженер, да еще без университетского диплома. Но Филипп Класс преподавал не теорию или историю литературы (чем заняты специалисты-филологи), а ее саму — иначе говоря, готовил не будущих филологов, а будущих писателей. В Америке это встречается сплошь и рядом, и, в отличие от нашего Литинститута и курсов, куда принимают тех, кто проходит творческие конкурсы, в американские университеты с целью «стать дипломированным писателем» поступить может любой. Профессор Класс, в частности, гордился тем, что среди его учеников был студент, который впоследствии придумал «суперсолдата» Рэмбо — того самого, которого триумфально сыграл в кино Сильвестр Сталлоне.

А еще приглашение некоего инженера Филиппа Класса на должность «наставника будущих писателей» состоялось в значительной мере потому, что уже тогда всей читающей НФ Америке был хорошо известен автор, подписывавший свои рассказы псевдонимом Уильям Тенн.

Первый опубликованный рассказ «Александр-наживка» Уильям Тенн сочинил еще в период работы в Bell Laboratories. He мудрено, что главной НФ-изюминкой в рассказе была попытка ученых с помощью радара «прозондировать» Луну. Новелла вышла в мае 1946 года в знаменитом журнале «Astounding Science Fiction» (будущий «Analog»). А спустя несколько месяцев безнадежно устарела: реальные ученые из специальной лаборатории войск связи США успешно поймали радарный луч, отраженный от нашего естественного небесного спутника. Начинающий писатель-фантаст был разочарован, но рук не опустил. Тенн вспоминал: «Тот первый рассказ был вообще-то так себе — напечатали, и ладно. Он сильно уступал другим, опубликованным в журнале, и я решил расстараться, чтобы мой второй рассказ получился на уровне».

Получился. Вторым произведением Тенна, вышедшим спустя год, стал хорошо известный нашим читателям рассказ «Игра для детей». По мнению многих, один из лучших у Тенна. Во всяком случае после второй попытки славу писателя, как одного из ведущих сатириков и юмористов послевоенной американской НФ, уже никто не подвергал сомнению.

В некрологе Уильяма Тенна справивший свой 90-летний юбилей Фредерик Пол вспоминал: «На филадельфийской Конвенции 1947 года было, как всегда, множество трепа, который в основном сводился к двум темам: „Ну, как ты?“ и „Где служил?“. Потому что недавно закончилась Вторая мировая, и мы не видели друг друга годы. Но как только указанные две темы обсуждений оказывались исчерпанными, чаще всего поднималась третья: „А ты читал „Игру для детей“?“. Рассказ только что появился в „Astounding“, и автором был никому не ведомый Уильям Тенн».

Вообще-то Филипп Класс писал не только фантастику — под другими псевдонимами выходили детективы, научно-популярные статьи и книги и даже любовные романы. Но прославился он только в фантастике. При том, что сочинил по американским меркам всего ничего. Почти полсотни рассказов за первое десятилетие творческой деятельности и полтора десятка — за последующие сорок лет. Плюс роман и повесть — не самые удачные.

Начало же было бурным. Одним из первых литературных агентов новоиспеченного Уильяма Тенна стал тоже не абы кто — сам Теодор Старджон. Он же в конце сороковых открыл начинающему автору мир американского фэндома — в последнем, кстати, долго бытовало мнение, что это всего лишь новый псевдоним Генри Каттнера. Символичное заблуждение! Но совсем скоро — после появления таких шедевров, как «Бруклинский проект», «Шутник», «Нулевой потенциал», «До последнего мертвеца», «Освобождение Земли», «Срок авансом» и «Уинтроп был упрямцем», — автора уже ставили в один ряд с тем же Каттнером, а также Робертом Шекли, Фредериком Брауном и Эриком Фрэнком Расселлом. Наиболее смелые критики и вовсе выводили творчество Уильяма Тенна из великой литературной традиции, у истоков которой стояли Свифт и Вольтер.

Доля истины в последнем сравнении присутствовала. Потому что Уильям Тенн мог быть просто заразительно-смешным, а мог подниматься до беспощадной, гневной и сардонической сатиры в духе более поздних Лафферти или Воннегута. Тот же упомянутый выше «Бруклинский проект» можно читать как уморительную и «окончательную» (в том смысле, что все сказано, тема закрыта) байку на тему временных «хроноклазмов». А можно — и так читали рассказ 1948 года тогдашние продвинутые американские фэны — как совсем несмешную сатиру на милитаристскую паранойю, на вековое презрение «яйцеголовых» со стороны военных и политиков. И конкретно — на сенатора Маккарти и затеянную им в первое послевоенное десятилетие «охоту на ведьм». Впоследствии Тенн не скрывал, что именно это и имел в виду, сочиняя свою историю о секретных экспериментах с машиной времени.

В 1968 году одновременно вышли его единственный роман «О людях и чудовищах» и единственная же повесть, изданная отдельной книгой, «Лампа для Медузы». Роман, переписанный из рассказа «Люди в стенах», критики сравнили со свифтовским «Путешествием Гулливера». Только на сей раз в положении знаменитого путешественника, попавшего не в Лилипутию, а в Бробдингнег, ощутило себя земное человечество, завоеванное инопланетными гигантами. Люди ютятся в своих жилищах, как мыши в наших домах. Но и, как мыши, практически неуничтожимы — вот вам и весь оптимизм…

Наконец, в 1974 году вышел рассказ, название которого говорит само за себя: «Таки у нас на Венере есть рабби!». В советские времена о переводе его нечего было и думать — абсолютный «непроходняк». Это сатирический рассказ о «Втором исходе» соплеменников автора на Венеру и о состоявшемся там Межзвездном неосионистском съезде. На котором главная буча развернулась вокруг вопроса по сути процедурного: можно ли считать евреями делегатов-инопланетян, говоривших на иврите, но при этом выглядевших как мятые, изжеванные коричневые подушки с короткими серыми щупальцами? Хотя для «окончательного решения» вопроса с публикацией рассказа в СССР достаточно было и «бронштейнско-троцкистской резолюции, направленной против Союза Советской Уганды с Родезией»…

В Америке рассказ тоже наделал много шума. Но в этой новелле — местами смешной, местами горькой и едкой — был весь Уильям Тенн. В одном из интервью он дал себе емкую и, как всегда, парадоксальную характеристику: «Я мистик. Знаете, такой сверхрациональный ортодоксальный иудей-атеист-мистик».

После этого вышло всего три рассказа — последний датирован 1994 годом. И писатель Уильям Тенн замолчал окончательно и бесповоротно.

Его отношения с любимым жанром уже несколько десятилетий напоминали прозу супружеской жизни — когда уже много «совместно прожито» и страсти молодости давно выветрились. Писатель по-прежнему высоко ценил «самую современную форму литературы, фундаментально замешанную на промышленных и научных революциях последних двух веков». Но его все больше и больше раздражало в суженой «обилие идиотизма, дурного письма, кликушества, насаждения культов и всего прочего, что совершенно неуместно, если речь идет о взрослой литературе».

И произошло то, что Фредерик Пол назвал «исходом писателя» — из мира, где его любили и ценили: «Он не умер — он просто ушел преподавать в Университет штата Пенсильвания. После чего оказался потерян для своих нью-йоркских друзей, потому что его университетский кампус затерялся где-то на территории очень большого штата Пенсильвания. И для литературы — потому что обнаружил, что преподавать ему интереснее, чем писать фантастику. А жаль».