Острее шпаги

Я знал, что вместе с палеонтологом Низовским к нам на корабль перебрался географ Васильев, руководитель экспедиции на дальний архипелаг.

Кроме того, у нас на борту был… астроном.

Он попал на «Седова», когда корабль стоял в Устье.

Я вышел тогда рано утром на палубу, чтобы хоть издали посмотреть на материк. Ведь я не видел его уже несколько месяцев.

Узенькая дымчатая полоска на горизонте…

Но все-таки это краешек Большой Земли!

На воде, такой же оранжевой, как занявшаяся заря, показался моторный катер. Он шел от берега.

— Новые пассажиры, — сказал мне старпом, — три человека. Астрономическая экспедиция.

— Астрономическая экспедиция? Здесь, на Севере? Зачем?

Старпом ничего не мог разъяснить.

Подошел катер. По сброшенному штормтрапу на палубу поднялись трое.

Первый был низенький, широкий в кости, но худощавый человек в роговых очках. Я заметил чуть косой разрез необычно продолговатых глаз на скуластом, сильно загорелом лице, с выпуклыми надбровными дугами, делавшими выражение его несколько странным.

Очень вежливо поклонившись мне еще издали, он подошел и представился:

— Крымов Евгений Алексеевич. Астроном. Высокоширотная экспедиция. А это — Глаголева Наташа… То есть Наталья Георгиевна. Ботаник.

Измученная девушка в ватной куртке слабо пожала мне руку. Вахтенный помощник Нетаев сразу же отвел ее в приготовленную каюту.

Третий пассажир был юноша, почти мальчик. Он очень важно распоряжался подъемом вещей из катера.

— Пожалуйста, осторожнее. Это приборы, научные приборы! — кричал он. — Говорю вам, приборы! Понимать надо!

Приборы уже лежали на палубе. Ничего похожего на телескоп я не заметил.

Что делает астрономическая экспедиция в Арктике? Разве отсюда лучше видны звезды?

Вечером, пользуясь стоянкой в порту острова Дикого, Борис Ефимович пригласил своих гостей — ученых — в салон.

Буфетчица Катя принесла шпроты из заветных запасов. На столе появился капитанский коньяк.

Ученые, включая ботаника Наташу, теперь уже розовощекую и бойкую, с удовольствием отдали должное и закускам и напитку.

Я спросил Крымова:

— Скажите, какова цель вашей астрономической экспедиции?

Протягивая руку к шпротам, Крымов ответил:

— Установить существование жизни на Марсе.

— На Марсе! — воскликнул я. — Вы шутите?

Крымов удивленно посмотрел на меня через круглые очки.

— Почему шучу?

— Разве можно наблюдать отсюда Марс? — спросил я.

— Нет, в это время Марс вообще плохо виден.

— Астроном и ботаник изучают Марс в Арктике, не глядя на небо? — Я руками развел.

— Марс мы изучаем у себя в обсерватории в Алма-Ате, а здесь…

— Что же здесь?

— Мы ищем доказательства существования жизни на Марсе.

— Это очень интересно! — воскликнул Низовский. — Я с детства увлекаюсь марсианскими каналами. Скиапарелли, Лоуэлл! Эти ученые, кажется, занимались Марсом?

— Тихов, — внушительно сказал Крымов, — Гавриил Адрианович Тихов!

— Создатель новой науки — астроботаники! — бойко вставила девушка.

— Астроботаники? — переспросил я. — Астра — звезда… И вдруг ботаника! Что может быть общего? Не поднимаю.

Наташа звонко рассмеялась.

— Конечно же, звездная ботаника! — сказала она. — Наука, изучающая растения других миров.

— На Марсе, — вставил Крымов.

— У нас при Академии наук Казахской ССР создан сектор астроботаники, новой советской науки, — гордо пояснила Наташа.

— Как же астрономы и вдруг в Арктике очутились? — спросил капитан.

— Видите ли, — сказал Крымов, — нам приходится искать условия, сходные с существующими на Марсе. Он в полтора раза дальше от Солнца, чем Земля. Атмосфера его разрежена, как у нас на высоте пятнадцати километров. Климат там резок и суров.

— Вы только подумайте, — вмешалась Наташа, — на экваторе днем там плюс 20, а ночью минус 70 градусов.

— Крепковато, — сказал капитан.

— В средней полосе, — продолжал Крымов, — зимой (на Марсе времена года подобны земным)… зимой днем и ночью минус 80 градусов.

— Как в Туруханском крае, — заметил молчавший до этого географ.

— Да. Климат Марса суров. Но разве здесь, в Арктике, не бывает таких температур? — Крымов беседовал охотно. Видно, он был влюблен в свою звездную ботанику.

— Вот теперь понимаю, почему вы здесь, — сказал капитан.

— И жизнь существует в Арктике, — продолжал астроном. — А на Марсе ведь есть и более благоприятные условия. У полярных кругов, например, где солнце не заходит по многу месяцев, температура и днем и ночью держится около плюс 15 градусов. Это же прекрасные условия для растительности!

Я не выдержал:

— И что же? На Марсе есть растительность?

— Пока еще у нас не было прямых доказательств, — уклончиво ответил Крымов.

Капитан налил всем коньяку.

— Наверное, замечательная это специальность — астрономия. У нас, моряков и полярников, принято рассказывать о себе. Вот бы вы, товарищ географ, и вы, товарищ Низовский, а особенно, вы, астрономы, рассказали бы, как учеными стали, — предложил Борис Ефимович.

— Что ж тут рассказывать, — отозвался Низовский. — Учился в школе, потом в университете, остался при кафедре аспирантом… вот и все.

— Меня ученым сделала страсть, — сказал Валентин Гаврилович Васильев. — Страсть к новому, жажда передвижения. Я исходил, исколесил всю нашу замечательную страну. Вот теперь до Арктики добрался. А как подумаешь, сколько еще неисхоженного, неизведанного на наших просторах, радостно становится. Пью за необъятную и красивейшую нашу Родину! — сказал географ и выпил рюмку.

Все последовали его примеру.

— А вы? — обратился капитан к Крымову. — Вы что расскажете нам?

Крымов стал чрезвычайно серьезным.

— Это очень сложно, — задумчиво начал он, потирая свои выпуклые надбровные дуги, — и очень долго рассказывать.

Мы все стали просить. Наташа выжидательно смотрела на своего руководителя. Очевидно, она не знала его биографии.

— Пожалуй, я расскажу, — согласился наконец Крымов. — Я родился в эвенкийском стойбище. Раньше эвенков звали тунгусами.

— Вы эвенк? — воскликнула Наташа.

Крымов кивнул.

— Я родился в эвенкийском чуме в тот год, когда в тайге… Вы все, наверное, слышали про Тунгусский метеорит, который упал в тайгу?

— Слышали немного. Расскажите, это очень интересно, — попросил Низовский.

— Это было необыкновенное явление, — сразу оживился Крымов. — Тысячи очевидцев наблюдали, как над тайгой возник огненный шар, по яркости затмивший солнце. Огненный столб уперся в безоблачное небо. Раздался ни с чем не сравнимый по силе удар… Этот удар прокатился по всей земле. Он был слышен за тысячу километров от места катастрофы: зарегистрирована остановка поезда близ Канска, в восьмистах километрах от места катастрофы. Машинисту показалось, что у него в поезде что-то взорвалось. Небывалый ураган прокатился по земле. На расстоянии четырехсот километров от места взрыва у домов сносило крыши, валило заборы… Еще дальше — в домах звенела посуда, останавливались часы, как во время землетрясения. Толчок был зафиксирован многими сейсмологическими станциями: Ташкентской, в Иене, Иркутской, которая и собрала показания всех очевидцев.

— Что же это было? — спросил Низовский. — Толчок от удара метеорита о землю?

— Так думали, — уклончиво ответил Крымов. — Воздушная волна, вызванная катастрофой, два раза обошла земной шар. Она была отмечена барографами в Лондоне и других местах.

Странные явления наблюдались во всем мире в течение четырех суток после катастрофы в тайге. В Западной Сибири и по всей Европе ночью было светло, словно в ленинградские белые ночи…

— Когда это было? — спросил капитан.

— В год моего рождения, — ответил Крымов, — в тысяча девятьсот восьмом году. Огненный ураган пронесся тогда по тайге. За шестьдесят километров, в фактории Вановара, люди теряли сознание, чувствуя, что на них загорается верхняя одежда. Воздушной волной многих оленей подбросило в воздух, а деревья тайги… Верьте мне, я из тех мест и много лет участвовал в поисках метеорита… Все деревья в радиусе тридцати километров вырваны с корнем, почти все сплошь! В радиусе шестидесяти километров они повалены на всех возвышениях.