На землях рассвета (СИ)

- А, привет, Лэйми, - сказал Охэйо, отбросив назад свои мокрые волосы - с них, словно с крыши, за ворот его халата текла вода. - Ты оторвал меня от работы. Очень важной.

- Да? По-моему, ты спал.

Охэйо улыбнулся.

- Я математик, моя работа - размышления, а думать я могу где угодно. Лучше всего мне думается именно во сне, но иногда это утомляет, - я ведь не могу думать всё время. Сейчас я спал под душем. Это успокаивает. Ничего не снится. Я просто сплю. А, не выспавшись, как следует, я не смогу работать. Так что отдых, знаешь, для меня тоже важен.

Аннит создал целую науку сна. Он первым догадался спать на крыше Генератора - прямо под его кристаллическим солнцем - и обнаружил, что сны от этого становились удивительно подробными. Лэйми тоже это попробовал - из любопытства - и так на свет появился Вторичный Мир.

Охэйо молча, зевая, провел его в свое жилище - очень просторное, но загроможденное машинами и приборами, нужными ему для работы. Он предпочитал всё нужное держать под руками, привычными не только к умственному труду.

- Как ведут себя наши интеллектронные программы? - спросил Лэйми. Он заметил здесь, по меньшей мере, восемь новых компьютеров.

Охэйо ответил с удовольствием и быстро. Судя по всему, гости посещали его теперь совсем нечасто.

- Сейчас? Нам, наконец, удалось привести в порядок те, что остались от Империи, и даже создать кое-что новое. Их пробуют приспособить к сочинению историй Вторичного Мира, - у них получается даже лучше, чем у нас, потому что машины всегда и в точности соблюдают все правила. Единственная трудность - они очень вольно обращаются с языком. Произвольно составляют слова из частей и даже создают совершенно новые. Иногда для изложения их смысла нужна целая статья в энциклопедии, и чем дальше, - тем больше. Меня попросили помочь, и я согласился, как ни странно, но разобраться сложно. Всё чаще они выдают вещи, которых им никто никогда не заказывал. Я полагаю, что они научились думать.

Лэйми промолчал. Именно разумные машины были тем, что меньше всего нравилось ему в Хониаре - не сам факт их разумности, а их творения. Большей частью это была ахинея, но последние их работы действительно содержали описания таких вещей, до которых ни один человек не додумался бы. Невесть почему, они питали непонятное пристрастие к проектам иных реальностей - более удобных, чем эта... или менее. Им было все равно, что творить, - ад или рай. Самым неприятным стало то, что машины прилагали к своим планам производственные рецепты, - и некоторые казались вполне осуществимыми. Поскольку именно интеллектронные машины управляли боевыми зверями и большей частью промышленности Хониара, Лэйми не поручился бы, что все эти планы останутся только планами.

Рассуждая о худших и лучших мирах, он заметил на столе Охэйо блестящий ртутным зеркалом предмет длиной дюймов в семь. Его форму он не мог определить, - в голову лезли лишь мысли о каком-то топологическом парадоксе, о фигуре, не имеющей объема.

С виду брахмастра была совсем не страшной. Она была тяжелой - как любой предмет таких размеров, отлитый из настоящего серебра, - и не имела никаких видимых деталей. Сильнейшее в Хониаре оружие его создатель не хранил нигде, - он всегда держал его на виду, независимо от того, чем занимался, - и, надо сказать, поступал очень разумно.

Как объяснил ему когда-то Охэйо, брахмастра была, отчасти, живым существом. Она понимала намерения владельца - его мысли. Стоило лишь представить в деталях, что именно ты хотел бы уничтожить, - и брахмастра стреляла. Её выстрел был не простым сгустком энергии, но чем-то, наделенным сознанием. Он мог разыскивать врага, преследовать его, и настичь даже в самом защищенном месте - как атомная бомба, взрыв которой поглощает одну избранную цель в четко очерченных границах; но не только. Брахмастра могла отразить удар любого сильного оружия, а вот её удар нельзя было отвести, - во всяком случае, нельзя, оставшись в живых. Но самое ценное - брахмастру нельзя было применять просто так. Сила цели хотя бы приблизительно должна была быть равна её силе. Выстрел в беззащитного убил бы и жертву, и стрелка. Охэйо не добивался этого специально, но так получилось само собой. Он сделал лишь одну эту брахмастру, и решил никогда не делать второй: заряд одной брахмастры мог остановить только заряд другой. Но при этом произошел бы взрыв такой силы, что весь Джангр разнесло бы на атомы: брахмастра черпала силу не в мире света или тьмы, а в их основе - в мире хаоса. Оно не подчинялось законам Реальности, а подчиняло их себе.

Но, пытаясь одолеть само себя, это абсолютное оружие привлекало бы всё больше и больше энергии, пока не взорвало бы саму Реальность. Впрочем, Лэйми знал, как она работает, - но не почему. Охэйо объяснил ему и это, - исписав сотню-другую листов бумаги формулами, - но Лэйми плохо разбирался в математике. Не то, чтобы он вовсе не имел к ней способностей, но, стоило ему только попробовать углубиться в дебри алгебры, что-то в его голове яростно упиралось, уверяя, что в мире есть множество гораздо более интересных занятий. Вначале Лэйми пытался с этим бороться, но, в конце концов, понял, что себя не переделаешь. Он тоже смотрел в глубины мира... но иначе.

Он понимал, что Охэйо не был таким, как все. Родись он в те, мирные времена до Зеркала, его имя заучивали бы в школах, а его портреты висели бы в каждом кабинете физики. Зеркало дало ему внешность мальчишки - и время не только найти свой путь, но и пройти по нему до конца.

Сейчас крупнейший физик Джангра, и, по совместительству, наследник всеми забытого престола, непринужденно сидел на краю стола, бесстыдно зевая и скрестив свисающие вниз босые ноги. Аннит выглядел несколько не от мира сего, - казалось, он всегда находился где-то и когда-то, а здесь и сейчас пребывала лишь малая его часть. Разговаривал он, скорее, с собой, чем с кем-то, раскрывая перед ошалевшим Лэйми множество тем, заранее непредсказуемых, - и при этом часто смотрел сквозь него или мимо, - что, впрочем, вовсе не говорило о невнимании.

В голове у Лэйми что-то щелкнуло - он понял, наконец, что так долго собирался сделать: всего лишь задать Охэйо давно его мучивший, но в общем-то глупый вопрос.

- Аннит... - смущенно начал он, - ты так и не смог выяснить, как действует Зеркало Хониара?

Вопрос получился довольно рискованный: Охэйо был больше ученый, чем художник, скорее прагматик, чем поэт. В его понимании даже красота должна была быть функциональна. Его всегда страшно злили пустые теории - чужие или собственные, - а вопрос о сущности Зеркала был в Хониаре сродни вопросу о сущности бытия. Думали о нем все, но обсуждать его вслух считалось занятием неприличным.

Лэйми не ожидал какого-то ответа, - кроме услышанного в тысячный раз "нет", - но Охэйо ответил спокойно и бездумно: похоже, он думал о чем-то совершенно другом.

- Ты опять всё забыл, да? Будь Зеркало совсем непроницаемым, - сила тяжести тоже исчезла бы, верно? Однако, для гравитации оно прозрачно. Это дало мне ключ. Все дело в волновых свойствах материи. Два электрона не могут быть в одном месте - так устроен наш мир. Один атом не может войти в другой. Одна вещь - в другую. Но ведь на самом деле электрон - это и волна, и частица, устойчивое возбуждение в электронном поле. Именно оно создает потенциальный барьер на пути другого электрона. Представь теперь, что электрона нет, а есть только возбуждение в поле, - барьер будет работать точно так же!

Силовые заграждения действуют именно по этому принципу. Сверхчастотный генератор создает колебания в электронном виртуальном поле, на определенном расстоянии от передатчика они складываются, - и возникает потенциальный барьер для электронов, и значит, для материи вообще. А Зеркало Мира - это набор потенциальных барьеров вообще для всех стабильных частиц, для всех взаимодействий, кроме гравитации, конечно, потому что она - свойство пространства, а не полей в нем.