Заповедник архонтов

— Как я могу быть уверен, что ты тот, за кого себя выдаешь? Кто наградил тебя знанием вечного — нерукотворный ковчег или Прозрачный? Чему ты способен научить: знаниям или пагубным страстям?

Наступила тишина, глухая, долгая. Наконец тот же голос на этот раз задушевно позвал.

— Не надо рассуждать. Приблизься… Войди в мой дом…

Каждую гласную фламатер очень затягивал, слушать его была сплошная мука. Как же мне прилепить на корпус фламатера один из тех шариков, которыми снабдил меня попечитель? Желательно, конечно, два шарика. Для страховки… Пустить по воздуху или катануть между выступов на плите? Где гарантия, что он не успеет поставить гравитационную защиту? Подойти ближе и швырнуть в распахнувшийся гнойник? Слишком рискованно. Неизвестно какую оболочку сформирует корабль, чтобы взять меня живым. Смогу ли я от нее отбиться? Тех серповидных пакостей, одна из которых лишила меня жизни в сражении при Сатурне, у него должно быть с избытком.

Ментальный поток, увлекающий в сторону обозначившегося округлого зева, усилился.

— Войди в мой дом… Войди в мой дом… — словно заклинание твердил громовой голос.

— Что есть один? — отчаянно сопротивляясь грянувшей буре, крикнул я. — Ответь, что есть один.

— Один — это ты. Войди в мой дом, и мы будем вдвоем.

«Мы будем вдвоем, мы будем вдвоем», — словно эхо повторил ментальный вопль.

— Что есть цифра «два»? — выкрикнул я.

Сверхчувственный напор ослаб, и звучный бас с нескрываемым удивлением спросил.

— Ты сомневаешься, умею ли я считать?

— Ты назвал себя отцом, но я — живое. А ты? Все живое должно знать, что есть «один».

Наступила тишина.

— Хорошо, что есть «один»? — задало вопрос чудовище.

— Едина судьба — смерть, — ответил я, — мать скорби. Ничего прежде, ничего позже, ничего больше. Два — это мелющие жернова, один подъемлется, другой останется. Толкование такое: жернова суть мир, мелющий душу и тело. Душа подъемлется, а тело вязнет…

— Что есть «три»?

— Это три царства — медное, серебряное и золотое. Что есть эти царства?

В сверхчувственной области, также, впрочем, как и в звуковом диапазоне, наступила гробовая тишина. Я представил, как в его нейронных цепях идет грызня между различными объясняющими импульсами; как блок, отвечающий за целеполагание, идет войной на те цепи, которые вдруг испытали сомнение, позволили увлечь себя поиском ответов на глупейшие вопросы, задаваемые этим недоростком. В любом случае вопрос — неужели оставшиеся без присмотра биокопии сумели овладеть дрянной, скудной, но все-таки непонятной философией, — смутил фламатер. Ему дела не было до этих металлических царств, но в том случае, когда он не мог ответить, вступало в силу галактическое правило, согласно которому участник диалога, не сумевший ответить на заданный вопрос, был вынужден считать собеседника разумным существом. Отсюда необходимо вытекало требование согласия жертв на добровольную переработку своей плоти. Значит, по закону он должен вступить со мной в беседу, в противном случае, если «Несущий груз» прибегнет к насилию, станет ясно, кто из нас прав и с кем я имею дело. Искусственному разумному, в отличие от существ, рожденных естественным путем и с легкостью прощающих себе свои грехи, очень непросто преодолеть этот барьер.

Звездолет колебался…

Пока фламатер искал ответ, я позволил себе приблизиться к его корпусу. Перебежками одолел значительную часть расстояния, отделявшего меня от «Несущего груз». Затем начал осторожно подкрадываться к чернолицему врагу.

Уловив сверхчувственным восприятием тревожную вибрацию, пробежавшую по ангару — так всегда бывает перед залпом, перед бурей, — громко объявил.

— Медное царство — суть плоды садов и полей, серебряное — это книги, в которых собрана мудрость прошлого. Золотое — это смеющиеся дети. Ответь, что есть «четыре»? Что минует и что остается? Чем море дышит? Что глубже самого глубокого моря? Что круглее колеса? Где веселее всего поют на святках? Чем наполняются все долины? Что чернее засова? Где самый широкий мост…

Я выпустил шарик и, проследив, как едва светящаяся искорка, лавируя между металлических тумб-пупырышков, добралась и приклеилась к подрагивающей смоляной коже фламатера, на которой, если приглядеться, можно было различить странной формы чешуйки, — запустил второй. При этом тарабарил без остановки, так и сыпал загадками, присловицами, даже со страха частушку спел: «Моя милка сто пудов, разогнала верблюдв…» — и предложил звездолету объяснить, что значит «милка», «сто пудов» и кто такие «верблюды´»?

Между тем второй светлячок нырнул прямо в открывшееся на одной из опор корабля отверстие. Выполнив задуманное, мысленно включил пояс на полную мощность, обрел силу тридцати богатырей, стойкость Русалочки, пропитался партизанской храбростью и смекалкой и, несмотря на усиливающийся ветер, поспешил к выходу. Не тут-то было. Сил не хватило добраться до коридора, ведущего к лифту. Ясно, что «Несущий груз» успел изготовить гравитационный захват, справиться с которым у меня силенок не хватит.

В следующее мгновение я обернулся трехглавым боевым звездолетом, фламатером первого класса «Непобедимым никем и никогда». Успел рявкнуть.

— Стоять смирно! Двигатели глушить! Мыслей не прятать!!

Огни на корпусе «Несущего груз» вмиг погасли и в следующее мгновение вспыхнули вновь, вспыхнули ярко, в ином сочетании цветов и рисунков. В звуковом диапазоне ослабло гудение, нарастающая волна изумления, подобострастия, радости и неверия пробежала в ментальной ауре. Захлопнулось отверстие, откуда должен был хлестнуть гравитационный бич. Этих мгновений мне хватило, чтобы зацепиться длинным чешуйчатым хвостом за выступ в стене, где прятался выход из ангара. Я с трудом, с трудом пошевеливая грузным призрачным телом, по-прежнему вопрошая подчиненного, вскарабкался на ближайшее к выходу посадочное место. В следующее мгновение туда же ударила боевая серповидная оболочка. Она насквозь пронзила бестелесную плоть гигантского звездолета, ударила в стену.

Грохот, вспышка света до основания потрясли ангар.

Вновь кувырок, и на месте исчезнувшего линейного корабля очертился космический странник, предвестник смерти. Вначале я померещился фламатеру в одном углу причальной палубы, затем в другом.

Наконец дискообразное привидение начало медленно надвигаться на замерший на крайнем причале транспортный фламатер. Зрелище было жуткое, на «Несущем груз» вмиг поменялась световая сигнализация, от носа до кормы побежали бордовые огоньки. С звездолетом-призраком «Несущий груз» тоже справился без особых трудностей — в момент развеял изображение по причальной палубе, но этих мгновений мне хватило, чтобы добежать до выхода с палубы. У бронированной выходной створки я остановился, обернулся космическим волком — пространства здесь хватало. Крепко вцепился в стенки прохода и крикнул.

— Жду ответа. Если ты живое, скажи, что длиннее дороги и что есть величайшее украшение царского чертога?

Звездолет, по-видимому принял решение. Металлическая плита, прикрывающая вход, попыталась задвинуться и отсечь меня от выхода к лифтам.

Поздно, дружок! Космическому волку совладать с какой-то железной пластинкой раз плюнуть.

Неожиданно на причальной палубе гулко прогремело.

— Знаешь ли ты сам ответы на эти вопросы?

— Знаю. Четыре — это четыре стороны света, в какую ни пойдешь, всюду правду найдешь. Все минуется, одна правда остается. Лихо споро, не умрет скоро, рано или поздно, а добро худо перемелет. Вот так, Черный гарцук!

Я прилепил шарик к створке лифта, а сам продолжил.

— Море дышит волнами. Глубже самого глубокого моря ад. Круглее колеса солнце, на святках веселее всего поют на небесах. Снегом наполняются долины, грех чернее засова, а самый широкий мост по льду… Нет, Черный гарцук, ты не можешь быть мне отцом. Ты не знаешь, что любовь длиннее дороги и человек — украшение небесного чертога. Человек доставляет радость Творцам!

Фламатер взревел.