Птица малая

Чашка в руке Эмилио разлетелась вдребезги. Поднялась небольшая суматоха. Эдвард Бер принес тряпку, чтобы промокнуть разлившийся кофе, а Джон Сандотти собирал осколки фарфора. Фолькер же просто сидел и смотрел на Сандоса, словно бы высеченного из скалы.

Они такие разные, думал Винченцо Джулиани, глядя на двух мужчин, сидевших за столом друг против друга: один – обсидиан и серебро; другой – масло и песок. Он спросил себя, понимает ли Эмилио, как Фолькер завидует ему. И знает ли об этом сам Фолькер.

– … Всплеск напряжения, – бормотал Фелипе Рейес, объясняя оплошность Эмилио и пытаясь сгладить неловкость. – Когда мышцы устают, возникают неустойчивые электропотенциалы. Подобные вещи случаются со мной постоянно…

– Пока я держусь на ногах, Фелипе, – с вкрадчивой угрозой сказал Сандос, – пресмыкаться не намерен, и тебе не позволю.

– Эмилио, я всего лишь…

Тут последовал короткий и раздраженный обмен фразами на трущобном испанском.

– Полагаю, господа, на сегодня достаточно, – вмешался отец Генерал. – Эмилио, задержись, пожалуйста, на пару слов. Остальные свободны.

Оставшись в кресле, Сандос бесстрастно ждал, пока Фолькер, Кандотти и побелевший Фелипе Рейес покинут комнату. Помедлив у двери, Эдвард Бер бросил на отца Генерала предупреждающий взгляд, оставшийся, впрочем, без ответа.

Когда они остались одни, Джулиани снова заговорил:

– Похоже, у тебя что-то болит. Голова?

– Нет. Сэр.

Черные глаза смотрели на него в упор – холодные, как камень.

– Скажешь, если заболит?

Бессмысленный вопрос. Джулиани знал заранее, что Сандос теперь ни за что не пожалуется – после язвительного намека Фолькера.

– Ваши ковры вне опасности, – заверил Эмилио, не скрывая вызова.

– Рад это слышать, – сказал Джулиани подчеркнуто светским тоном. – Но стол пострадал. Ты сурово обращаешься с мебелью. И сурово обошелся с Рейесом.

– Он не имел права говорить за меня, – огрызнулся Сандос, хотя его гнев явно пошел на убыль.

– Эмилио, он пытался тебе помочь.

– Когда мне потребуется помощь, я о ней попрошу.

– Попросишь, в самом деле? Или будешь и дальше поедать себя заживо ночь за ночью?

Сандос моргнул. Джулиани продолжил:

– Этим утром я говорил с доктором Кауфман. Слушать ее прогнозы было, наверное, очень огорчительно. Она не понимает, почему ты терпел эти скрепы так долго. Они слишком тяжелые и плохо сконструированы, сказала она. Почему ты не попросил их усовершенствовать? Трогательная забота о чувствах отца Сингха, – предположил Джулиани, – или гордыня незаконнорожденного латиноамериканца?

Ему показалось, что он задел больное место. Дыхание Сандоса участилось. Стало заметно, что он с трудом сдерживает себя. Внезапно Джулиани почувствовал, что не может больше выносить эту проклятую мужественность Сандоса, и потребовал ответа:

– У тебя болит что-то? Да или нет?

– Я обязан говорить, сэр?

Насмешка была очевидной, но вот над кем – не ясно.

– Да, черт возьми, обязан. Отвечай.

– Кисти болят. Секундная пауза.

– А от скреп ноют предплечья.

Джулиани увидел, что Эмилио быстро сглотнул, и подумал: «Боже, как трудно этому человеку признать, что он страдает!»

Резко поднявшись, отец Генерал отошел от стола, чтобы дать себе время подумать. Приступы потливости и рвоты Эмилио стали уже привычными, хрупкость его тела была безжалостно выставлена напоказ. Джулиани ухаживал за ним во время его ночных кошмаров и наблюдал, потрясенный, как Сандос вновь собирает себя по кускам, скрепляя их неведомо какой эмоциональной проволокой. Такое не забудешь, даже когда Сандос делается совершенно невыносимым и любую попытку помочь воспринимает как оскорбление и обиду.

Впервые отец Генерал задумался, каково это: стать развалиной задолго до конца жизненного пути. Винч Джулиани никогда не знал болезни более тяжелой, чем простуда, и повреждения более серьезного, чем сломанный палец. Возможно, подумал он, на месте Сандоса я бы тоже прятал свою боль и огрызался на сочувствующих…

– Послушай, Эмилио – смягчаясь, сказал он, – ты самый несгибаемый сукин сын, какого я когда-либо встречал. Восхищаюсь твоей стойкостью.

Сандос бросил на него яростный взгляд.

– Я говорю без сарказма! – воскликнул Джулиани. – Лично я прославился тем, что требую общий наркоз, если порежусь бумагой.

Смех. Искренний смех. Ободренный этим маленьким триумфом, Джулиани перешел к делу:

– Ты прошел через ад и доказал всем, что ты не из тех, кто скулит. Но, Эмилио, как мы можем помочь тебе, если ты никому не говоришь о своих проблемах?

Когда Сандос снова подал голос, его „слова были едва слышны:

– Я говорил Джону. О своих руках. Джулиани вздохнул:

– Что ж. Вынужден признать, что Кандотти умеет хранить секреты.

Идиот! Разве такие откровения охраняются тайной исповеди… С точки зрения Сандоса – непременно, понял Джулиани.

Он встал и пошел в персональный туалет, примыкавший к его кабинету. Вернувшись со стаканом воды и парой таблеток, опустил их на стол перед Сандосом.

– Я не считаю, будто страдать без нужды – это благородно, – спокойно сказал ему. – Отныне, если руки болят, принимай что-нибудь. – Джулиани проследил, как Эмилио с трудом поднимает таблетки, одну задругой, и запивает их водой. – Если не помогает, ты говоришь мне, ясно? Мы дадим тебе что-нибудь посильней. Я уже послал за Сингхом и надеюсь, ты объяснишь ему в подробностях, какие проблемы с этими скрепами. И если он не сможет их исправить, мы позовем кого-то еще.

Джулиани отнес стакан обратно в туалет, где задержался на несколько минут. Когда он вернулся, Сандос все еще сидел за столом – погруженный в себя, бледный. Решив попытать счастья, отец Генерал сходил к письменному столу за ноутбуком и отстучал на его клавиатуре код, открыв файл, о котором знали лишь он и двое других людей, ныне покойных.

– Эмилио, я еще раз просмотрел расшифровки докладов отца Ярбро. Я читал их в прошлом году, когда мы впервые услышали о тебе от Обаяши, но сейчас, конечно, изучил их гораздо тщательней, – сказал Винченцо Джулиани. – Отец Ярбро описывает первый контакт между тобой, малышкой Аскамой и жителями деревни, в общем-то, почти как и ты. Хотя, должен сказать, его рассказ намного поэтичнее. Он был глубоко тронут тем, что наблюдал. Так же, как и я, пока читал об этом.

Сандос не реагировал, и Джулиани усомнился, что он слушает.

– Эмилио!

Сандос посмотрел на него, и Джулиани продолжил:

– В конце описания первого контакта, в засекреченном файле, отец Ярбро добавил комментарий, предназначенный лишь для действующего Отца Генерала. Он написал о тебе: «Полагаю, он был вдохновлен Святым Духом. Возможно, сегодня я смотрел на лицо святого».

– Прекрати.

– Что ты сказал?

Вскинув взгляд от экрана, Джулиани моргнул. Он не привык, чтобы к нему обращались в подобном тоне – даже наедине даже если это был человек, чьи ночи сделались частью его собственных, чьи сны прерывали его сон.

– Прекрати. Оставь мне хоть что-то. – Сандоса трясло. – Не обгладывай мои кости, Винч.

Наступила долгая пауза, пока Джулиани смотрел в глаза мученика и постигал глубину его отчаяния.

– Эмилио, я сожалею, – сказал он. – Прости меня.

Еще некоторое время Сандос смотрел не него, чуть отвернув лицо и продолжая дрожать.

– Ты не знаешь, что это такое. Тебе не понять. Он извиняется, понял Джулиани. На свой лад.

– Может, ты объяснишь, – мягко предложил отец Генерал.

– Как я могу объяснить то, чего сам не понимаю? – всхлипнул Эмилио.

Вскочив, он отошел на несколько шагов, затем вернулся. Когда Сандос терял контроль над собой, он был страшен. Его лицо превращалось в маску.

– Где я был тогда, и где я ныне… Винч, я не знаю, что делать!

Он вскинул руки и уронил их, сокрушенный горем. Винченцо Джулиани, за свою жизнь слышавший немало исповедей, хранил молчание и ждал.

– Знаешь, что самое плохое? Я любил Господа, – сказал Эмилио голосом, дрожащим перед стеной непостижимости.