Серебряный век фантастики (сборник)

– Здравствуй, Курьер, – сказал он.

– Да, вы почему-то называете меня так, – ответил человек серьезно, – хотя я в другом ранге: я Эмиссар.

– Я думал, что мне долго придется разыскивать тебя.

– И опять вы неправильно воспринимаете положение. Нас не надо разыскивать: это бесполезно. Вы можете только быть готовыми к встрече с нами – или не быть. А приходим мы сами – когда нас посылает Мастер. Вот как меня сейчас.

– Ты… или он счел, что теперь мы готовы?

– Вы все вместе – еще нет. Ты – да. Потому что ты многое потерял – и понял и многое приобрел. Ты понял, что все это, – Эмиссар кивнул в сторону корабля, – далеко не самое важное. – Он положил руку на сердце. – Вот… – Указал на росток: – И вот… Да ты знаешь сам. Я слышал, что говорил ты, когда встретился с ним.

– Вы давно следили за мной?

– Нет, к сожалению. Иначе смогли бы предотвратить многое. Мы не успели. Столько дел в мироздании… Лишь твое горе оказалось столь сильным сигналом, что мы не могли его пропустить. И вот – ты понял: ничем нельзя заменить жизнь, пусть бы она казалась тебе ничтожной, бесполезной, ненужной… Ты понял, что можно распоряжаться тем, что ты сделал своими руками; но не далее этого! И ты, не имея представления о Фермере, начал понимать, насколько труднее вырастить дерево, чем срубить его, и что никакая рубка не создает мира, все равно, рубят ли деревья или людей. Мир возникает лишь тогда, когда радостно сажают деревья и рожают детей.

– Да, – согласился Юниор. – И о детях я тоже думал. Я хотел их – много… Но вот… – Он не закончил.

– Я глубоко сочувствую тебе, – сказал Эмиссар. – И я доложу об этом Мастеру.

– Мастеру – чего?

– В твоем разумении – всего, пожалуй, чего только можно пожелать. Но не спрашивай дальше: я не скажу тебе больше ничего об этом. На все свое время. Если хочешь спросить о чем-то простом – пожалуйста.

Юниор помолчал. Сейчас его ничто больше не интересовало. Но он не хотел показаться невежливым.

– Объясни, как я оказался в своем пространстве. Я по опыту знаю, что даже для специально оборудованного корабля это не просто.

– Разумеется. Но если ваш разум создал нечто, способное совершить такой переход, неужели ты думаешь, что в природе, у которой не ограничены ни средства, ни терпение, нечто подобное не возникло куда раньше? Ты случайно сел на блуждающую планету; раз в несколько десятков лет, по вашему счету, она переходит из пространства в пространство, или, скажем так, она рождается в другом пространстве. Роды эти – мучительный процесс, ты сам был свидетелем этого. Планета теряет половину атмосферы, когда начинает проходить через грань пространства…

– Черная дыра? Или стена?

– Да, наверное, вам это может так представиться… Трескается кора, меняется рельеф, многое происходит в эти периоды. Так что жизни очень трудно утвердиться на такой планете. Тем больше чести – взяться за такую задачу и если и не решить ее, то хотя бы доказать тем, кто придет за тобой, что решение в принципе возможно. Если ты не передумаешь.

– Нет, – сказал Юниор. – Только ненадолго слетаю на Землю. Но для этого надо сперва обезопасить малыша. – Он кивнул на росток. – Знаешь, я стал вдруг верить, что это – из тех семян, что сажали мы с Зоей. Потом понял – нет. Те площадки остались за куполом в самые страшные часы, и их наверняка унесло ураганом.

– Но они не пропадут – и, возможно, будут ждать тебя, пусть и много лет. Тебя – и… Что до твоего ростка, я мог бы присмотреть за ним, как только вернусь от Мастера. Нет, я не собираюсь делить с тобой заслугу – и любовь: ту, которую ты испытываешь к нему – и которую он испытывает к тебе.

– Он?

– Что ж необычного? Он живой! А любовь свойственна жизни, и не только разумным ее формам… О чем ты задумался?

– Ты наверняка знаешь. О том, что если бы я сел на нормальную планету, не случилось бы урагана, и Зоя…

– И Зоя, – сказал Эмиссар, – была бы с тобой. И ты всю жизнь считал бы, что она – лишь модель человека, а не человек. А ведь ты никогда не понял бы истины, даже не попытался бы установить ее, проверить свою убежденность. Это понять можно; но, человек! не вини погоду в том, в чем виноват ты сам. Тогда многое может случиться – и, может быть, мы встретимся там, у вас на Земле, намного раньше, чем можно сказать об этом сегодня.

Аркадий и Борис Стругацкие. Пикник на обочине

Из интервью, которое специальный корреспондент Хармонтского радио взял у доктора Валентина Пильмана по случаю присуждения последнему Нобелевской премии по физике за 19… год:

— …Вероятно, вашим первым серьёзным открытием, доктор Пильман, следует считать так называемый радиант Пильмана?

— Полагаю, что нет. Радиант Пильмана — это не первое, не серьёзное и, собственно, не открытие. И не совсем моё.

— Вы, вероятно, шутите, доктор. Радиант Пильмана — понятие, известное всякому школьнику.

— Это меня не удивляет. Радиант Пильмана и был открыт впервые именно школьником. К сожалению, я не помню, как его звали. Посмотрите у Стетсона в его «Истории Посещения» — там всё это подробно рассказано. Открыл радиант впервые школьник, опубликовал координаты впервые студент, а назвали радиант почему-то моим именем.

— Да, с открытиями происходят иногда удивительные вещи. Не могли бы вы объяснить нашим слушателям, доктор Пильман…

— Послушайте, земляк. Радиант Пильмана — это совсем простая штука. Представьте себе, что вы раскрутили большой глобус и принялись палить в него из револьвера. Дырки на глобусе лягут на некую плавную кривую. Вся суть того, что вы называете моим первым серьёзным открытием, заключается в простом факте: все шесть Зон Посещения располагаются на поверхности нашей планеты так, словно кто-то дал по Земле шесть выстрелов из пистолета, расположенного где-то на линии Земля-Денеб. Денеб — это альфа созвездия Лебедя, а точка на небесном своде, из которой, так сказать, стреляли, и называется радиантом Пильмана.

— Благодарю вас, доктор. Дорогие хармонтцы! Наконец-то нам толком объяснили, что такое радиант Пильмана! Кстати, позавчера исполнилось ровно тринадцать лет со дня Посещения. Доктор Пильман, может быть, вы скажете своим землякам несколько слов по этому поводу?

— Что именно их интересует? Имейте в виду, в Хармонте меня тогда не было…

— Тем более интересно узнать, что вы подумали, когда ваш родной город оказался объектом нашествия инопланетной сверхцивилизации…

— Честно говоря, прежде всего я подумал, что это утка. Трудно было себе представить, что в нашем старом маленьком Хармонте может случиться что-нибудь подобное. Гоби, Ньюфаундленд — это ещё куда ни шло, но Хармонт!

— Однако в конце концов вам пришлось поверить.

— В конце концов да.

— И что же?

— Мне вдруг пришло в голову, что Хармонт и остальные пять Зон Посещения… впрочем, виноват, тогда было известно только четыре… что все они ложатся на очень гладкую кривую. Я сосчитал координаты радианта и послал их в «Нэйчур».

— И вас нисколько не взволновала судьба родного города?

— Видите ли, в то время я уже верил в Посещение, но я никак не мог заставить себя поверить паническим корреспонденциям о горящих кварталах, о чудовищах, избирательно пожирающих стариков и детей, и о кровопролитных боях между неуязвимыми пришельцами и в высшей степени уязвимыми, но неизменно доблестными королевскими танковыми частями.

— Вы были правы. Помнится, наш брат информатор тогда много напутал… Однако вернёмся к науке. Открытие радианта Пильмана было первым, но, вероятно, не последним вашим вкладом в знания о Посещении?

— Первым и последним.

— Но вы, без сомнения, внимательно следили всё это время за ходом международных исследований в Зонах Посещения…