Душеприказчик

– Вот что, гвелль, дай мне отдохнуть, – перебил его Рэмон Ррай. – У меня в голове жужжит. Самочувствие никакое.

– Поешь, – посоветовал Эрккин, подумав про себя, что, в самом деле, нечего сейчас тревожить сына ллерда Вейтарволда. Не тот момент. Рэмон начал было мямлить что-то о том, что Псу лишь бы пожрать, лишь бы брюхо набить, что это у него панацея от всех бед, – но не договорил и захрапел на полуслове, Гендаль прикрыл его одеялом, критически покачал головой и снова уселся прямо на пол. Перед собой он поставил бутылку коньяку и, спокойно прихлебывая прямо из горлышка, мерно запел какую-то тягучую гвелльскую песню о подступающей ночи и о том, кто бродит под сенью тысячеглазой всевидящей тьмы.

Рассказывает Гендаль Эрккин

Спит парень, утомился. Сам дурак. А что оставалось делать?.. В самом деле, не применять же мне из-за этой дурацкой выходки Груздя «мымру»? Даже если бы я там всех покрошил, так что? Нас бы в течение дня взяли. Арики из ОАЗИСа и взяли бы. Завалили бы на месте как особо опасных и совсем уж тухлых совестью. Не нравится мне все это. Куда больше не нравится, чем раньше. Там все понятно было: люди хотят с нас должок получить, все законно. А сейчас?.. Этот мужик с липкими словами – вежливый, как сотня змей! Приперся к врачу. Что ему надо? Почему это ему вдруг потребовалось успокаивать Рэма? Не нравится мне все это. Не нравится, откуси мне задницу тиерпул!..

Не успел я даже прикинуть, как буду выглядеть с откушенной задницей, в дверь кто-то постучал. Я даже не успел рявкнуть, чтобы убирались ко всем горным духам, как он вкатился. Тот самый. Сьорд Комаров, кажется. С ним наш хозяин, который только недавно позволял себе разговаривать очень нагло, а сейчас у него рожа побитой скотины. Так смотрит, как будто он с извинениями пришел к нам.

И тут же оказалось, что так оно и есть. Комаров расплылся в самой ласковой и дешевой улыбке, какую я когда-либо видел, и начал трындычить, что мы не должны тут больше жить, что нам нужно переселиться.

– В долговую тюрьму сватаете, что ли? – говорю. Его поганая улыбка разъехалась аж до ушей.

– Ну что вы такое говорите, уважаемый гвелль? Как можно говорить о долговой тюрьме в отношении таких людей, как вы?

Я встал наконец с пола и говорю:

– Каких – таких?

– Ну как же!..

– Что-то не понял.

– Вы ведь прямо с Аррантидо сюда прилетели?

– Ну, допустим…

– По государственной надобности, наверно? Вспомнил я ллерда Вейтарволда и подумал, что, наверно, если я по его прямому приказу сопровождаю его чадо, значит, это и какое-то отношение к государственным надобностям иметь может, верно?.. Я повторил:

– Ну, допустим.

– Что же тогда вам непонятно? Скоро подадут машину, и поедем в губернский центр. Или ваш коллега отдыхает? Тогда машину подадут завтра, если вы, возможно, из соображений безопасности и секретности, не хотите пользоваться более совершенным и более для вас удобным аррантским транспортом.

Говорит он мне эти круглые, длинные, аккуратные слова, и чем дальше, тем меньше мне нравится, да и с самого начала не нравилась его круглая рожа, прилизанные волосенки и блестящая, жирная лысина. Начал я помаленьку смекать, куда он гнет и с какой такой радости лично явился к нам… Предлагает вот что-то… Нет, так не годится. У нас на Керре был один надсмотрщик, на лицо – ну вылитый Комаров! Однажды на руднике поднялся бунт, так его псам бросили. Тиерпулам. Так они всю одежду на нем разорвали и сожрали, а труп не тронули. Он, как потом парни говорили, принимал какую-то специальную настойку, пропитывающую тело, чтоб псы не трогали. Так она ему все равно не помогла, та настойка: он как увидал эти оскаленные морды псов-людоедов, слюну с клыков, бешеные глаза и лапы, рвущие на нем одежду, так от страху и окочурился, скотина.

Я поднял глаза на этого Комарова и ласково так, сколько мог из себя вежливости выдавить, посоветовал ему идти подальше. Только, кажется, не очень у меня получилось с вежливостью-то, потому что этот Комаров засуетился, спиной к стене прижался и – боком из номера, а с собой и длинного, Барановского этого, утянул. А я взял одежду, которую Рэм снял с того, с Класуса, и обшарил ее хорошенько. И как мне раньше не пришло в голову так сделать, а еще лучше спалить к Троллопу!..

Так, а это что?

Я пощупал штуковину, которую вытащил из кармана, и понял, что она точно к «синим» отношение имеет. А еще хуже – к Высшему Надзору. Мне такие приходилось видеть. Хотя лучше бы не видел никогда… Тронул я сенсорную панель. Оттуда выскочила трехмерная картинка, и уменьшенная копия этого Класуса заявила, что он – Рэмон Гьяуй Класус, бретт-эмиссар третьего уровня из Высшего Надзора Содружества Близнецов!.. Я в бешенстве отшвырнул идентификационный знак, так, кажись, он называется. Ну вот!.. Так и есть: Рэмон завалил на «шалаше» человечка из Высшего Надзора! Странно, что мы до сих пор еще не схвачены и не отправлены в следственный изолятор тюремного звездолета, который держит курс сами знаете на какую милую планету!.. Малолетка! Дурень самодовольный, недоумок! При таком папаше…

Хотя насчет папаши – это я зря. Было время, когда нашего могущественного ллерда, бывшего генэмиссара Зиймалля, звали Мнир. И был он олухом не хуже своего сыночка. И неизвестно, кем бы он стал, если б не один старый гвелль по имени Халлиом. Как, интересно, он там поживает, на Гвелльхаре?.. [43]

Ну, теперь понятно, с чего они так резко переменили обращение. Они принимают Рэма за представителя Высшего Надзора. Возможно, они ждали, чтобы к ним наехали с проверкой. Правда, непонятно, как можно принять такого болвана за бретт-эмиссара третьего уровня, но это уж их дела…

Что теперь делать? Удирать отсюда, чтобы только пятки сверкали?.. А смысл? Денег у нас нет. Представлений о том, куда драпать и чего делать – тоже. Наверно, придется поступить так, как указывает судьба. Кажется, именно так говорил Халлиом, когда разъяснял нам о жизненных путях и их преодолении. Проповедь старого Халлиома сложная и путаная, как мне тогда казалось, да и сейчас кажется. Быть может, потому, что я ничего из его поучений не понял, и стал таким, как сейчас: старым изношенным Псом без роду, без племени. Чьи клыки еще крепки и могут разгрызть кость, но уже никого не страшат… Один. Где-то там осталась моя старуха. Каково ей?.. Хорошо, если она уже не нуждается в старом Псе, который ценой очередного изгнания дал ей обеспеченную старость. И вот теперь… теперь, наверно, этот молодой оболтус, что храпит на зиймалльской кровати, – единственный, кто еще во мне нуждается. Хотя и не признает этого никогда.

Какие многословные и слезливые мысли лезут в голову… Себя вот жалею. Наверно, так подступает старость. Пройдена одна из тех дорог, о которых толковал старый Халлиом, и теперь я где-то на обочине, в серой удушливой пыли. Каждому свой путь, свое предназначение. И сейчас мое предназначение, верно, в том, чтобы уберечь дурную башку вот этого… Рэма, сына Мнира. Ну что же!.. Нам следует ехать, куда нас попросят.

Старый Халлиом в одном из своих мудреных поучений говорил, что вся жизнь – это путь через страдание к освобождению от него и к высшей предопределенной истине. Тьфу! Череп лопнет. Что-то такое… Можно сказать проще: от судьбы не уйдешь.

Я не стал рассуждать дальше. Не хочу заморозить себе мозги. Эти мудрености не для меня. Ясно только одно: не нужно никуда бежать. Пусть Рэма принимают за бретт-эмиссара Высшего Надзора. Пусть он хотя бы проспится. Да и мне не мешало бы подремать. Как говорят у нас на Гвелльхаре: самый темный день все равно светлее самой светлой ночи.

И я завалился спать. Да и выпитое и съеденное к тому располагало. Примечательно, что только после того, как я связался с Рэмоном Рраем, я снова начал есть мясо.

Проснулся я от чьей-то назойливой болтовни прямо под окнами:

– Сам приехал! – Кто?

– Лапшин!

– Губернатор?!