Конец подземного города

- Кто-то в оркестре сфальшивил, сошел с тона, - сказал он жене. Подрагивание мчавшейся машины не помешало ему почувствовать, как при этих словах задрожала его безответная подруга. - Нет, нет, дорогая Клавдия, я не точно выразился. Оркестр исполняет все точно, но сфальшивил дирижер. Я! - он патетически шлепнул себя по лбу. - И как это я не учел такого пустяка. Все предусмотрел до мельчайшей детали. А об этом не подумал. Знал ведь, в каком состоянии мальчик. Эта повышенная возбудимость, раздражительность... Почему же я не помешал ему?

- Я, я виновата, милый Джошуа, - твердила Клавдия. - Коньяков и ликеров у нас не хватает, что ли? Он ведь мягок, как воск. Когда выпьет, позволяет делать с собой все, что угодно... Прости меня, Джошуа. Это я виновата...

Менкс выдохнул два синих штопора дыма.

- Чепуха. Все это чепуха. Однако мне предстоят довольно неприятные минуты.

Шеф полиции ждал у подъезда. Менксу-старшему это не понравилось. Но подобострастие начальника свидетельствовало о том, что полиции хорошо известны роль и значение господина Менкса.

- Прикажете вести к нему? - спросил шеф уже в лифте.

- Раньше всего я хотел бы видеть этого человека так, чтобы он не видел меня.

- О, это легко устроить.

Полицейский провел Менкса-старшего в небольшую комнату, где шум шагов утопал в мягком ковре.

- Звуконепроницаемая камера психологических, наблюдений, - шепнул полицейский не без гордости.

Он отодвинул в стене задвижку и жестом предложил господину Менксу воспользоваться глазком.

Лишь несколько секунд смотрел в глазок Менкс-старший. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, кто именно сидел неподвижно в кресле со скованными наручниками руками. Господин Менкс повернул равнодушное лицо к жене.

- Клавдия, дорогая, подожди меня в машине. Тебе не интересна наша сухая деловая беседа.

Госпожа Менкс вышла.

- Там ничего не слышно? - господин Менкс кивнул головой на стену..

- Ни звука!

Они сели на диван. Менкс-старший раскурил новую сигару.

- Много лет назад я был председателем "Общества содействия полиции и общественному порядку". Насколько я знаю, никто этого общества не распускал. Таким образом, я и теперь являюсь председателем этого впавшего в состояние спячки общества. Только что я имел случай убедиться, как много могло бы сделать это полезное учреждение, если бы не лень, заставившая меня уйти от всех дел. Сам я уже не смогу наверстать упущенного. Но, может быть, найдутся другие люди, более энергичные. На всякий случай, разрешите мне внести свою лепту. - Менкс вынул из бокового кармана чековую книжку. - Сто тысяч долларов на первое время, я думаю, достаточно. В ваше личное распоряжение. Посильная помощь, дань заслугам полиции.

Левой рукой шеф принял чек, а правую приложил к сердцу.

- Я уверен, господин Менкс, что молодчик, сидящий в моем кабинете, никак не может быть вашим сыном...

- Само собой разумеется, - улыбнулся мистер Менкс. - Никакого сходства.

- В таком случае, не сможете ли вы вручить вашему сыну вот этот документ, очевидно, найденный или украденный арестованным?

Не глядя, Менкс сунул в карман книжечку в лакированном кожаном переплете.

- Что еще?

- Все! - ответил шеф, прикладывая два пальца к козырьку.

- Подумайте! - глухо сказал Менкс-старший, вперив в него неподвижный взгляд. - Чтобы потом не было разговоров. Я не люблю возвращаться к пройденному. Вы должны это твердо знать. - Казалось, лицо его только что отлито из медленно остывающего чугуна. - И еще вот что. - Он заполнил второй чек и протянул шефу полиции. - Здесь пятьдесят тысяч долларов. Поместите несчастного в лучшую лечебницу, где его могли бы полностью изолировать от любопытных. Ему вредно видеть кого-либо, кроме лечащего врача и сиделки.

- Именно это ему и нужно! - ответил начальник, снова прикладывая два пальца к козырьку.

Госпожа Менкс ждала в машине. Она была очень бледна.

- Уж не начинается ли у тебя приступ малярии? - спросил ее муж, прищурившись.

- О, нет, нет. Я совершенно здорова! - в ужасе прошептала Клавдия. - Не беспокойся, мой друг. Это пройдет.

- То был не Джемс, - резко сказал господин Менкс и больше не проронил ни слова.

Он снова в своем кабинете, старый, одинокий, никому не нужный человек. Если перед ним заискивают, то только ради того денежного мешка, на котором он сидит. Ну и отлично...

Господин Менкс вглядывается в фотографию на матрикуле, врученном ему шефом полиции. Прядка волос на лбу. У него, Менкса-старшего, в молодости тоже была такая же, пока он не стал лысеть. Энергичный прямой нос... И безвольный подбородок Клавдии.

Несмотря на июльскую жару, в камине потрескивает огонь: господин Менкс не любит сырости. Матрикул Джемса долго не хочет гореть. Но, наконец, переплет вспыхивает, раскрывается сам собою, в последний раз мелькают знакомые черты. И вот все превращается в прах.

Господин Менкс-старший решительно направляется к сейфу. Щелкает замок. Менкс вынимает крохотную записную книжечку. В ней вся его бухгалтерия. Менкс садится к столу, раскрывает книжечку и слева, где "приход", заносит: "

Операция "Золотой лед" - 21.500.000".

Справа, где "расход" он пишет:

День рождения - 50000

Встреча болванов из Подземного города - 500000

На Джемса - 150000

Пратту - 100".

"Днепр" возвращается в СССР

Население поселков на восточном берегу Северной Земли в честь команды "Днепра" устроило большой бал. Двухэтажное здание клуба моряков сверкало электрическими огнями. Играл духовой оркестр. Молодежь танцевала. Из фойе доносились резвые аккорды баяна: там забавлялись детишки в обществе пушистого белого медвежонка. Это помощник капитана Валя Стах тряхнула стариной: привела с собой своего питомца и выступает в роли затейника.

- На собрание! На собрание! - крикнул кто-то.

Все поспешили в зал. Валя насилу отпросилась у ребят - отпустили с условием, что медвежонок остается с ними, а после собрания Валя придет опять.

Представители горняков благодарили команду "Днепра" за то, что она вовремя доставила снаряжение, продовольствие, технику. Предсудкома Василий Богатырев рассказал им о "Светолете" - новой чудесной советской машине, прилетевшей в трудный момент на помощь и пробившей дорогу во льду почти до самых поселков. В зале долго гремели овации в честь советских ученых и советской техники.