Слышишь, Кричит сова !

Вагон потряхивало, убаюкивающе бормотали колеса, но спать Ивану не хотелось. Так - легкая полудрема, в которой плавно, как в замедленной съемке, проплывали события давние и не очень давние, пока из памяти не вынырнул эпизод малозначительный, но непонятный - и уже этим настораживающий: в самый канун отъезда этот странный звонок. Поначалу Иван ему значения не придал, но сейчас нелепый этот разговор по телефону почему-то настораживал его, и пытаясь докопаться до причин неожиданного беспокойства и тревоги, Иван попытался до мелочей восстановить все происходившее в предотъездный вечер.

Значит так... Позавчера вечером, накануне отъезда, Антон Давыдович с Алексеем ушли в половине девятого.

Иван остался кой-какую мелочь доделать, как пояснил он на Лешкин вопрос: собирается ли он хоть в эту предотъездную ночь выспаться?

Устать-то он конечно устал, как и все - чем меньше времени оставалось до отъезда, тем больше дырок обнаруживалось. Поди знай, что из этих самых дырок-недоделок - пустяк, а что вдруг обернется такой дырищей - ахнешь. А там ахай не ахай - ахами дырку не заткнешь.

Антон Давыдович, да и Алексей тоже, согласны были с Иваном в принципе, но дотошность его считали чрезмерной. Алексей даже бросил в сердцах однажды, когда Иван в десятый раз принялся перепаивать какой-то проводок: Тебе бы немцем родиться, педант несчастный!

Педант не педант, но насчет поговорки "семь раз отмерь" у Ивана было вполне определенное мнение. Однажды он правилу этому изменил, хоть и не по собственной вине, а по стечению обстоятельств. И такое из этого вышло, что, как говорится, ни в сказке сказать, Ни пером описать. Правда, попытался один сочинитель и негаданно для себя Иван в литературных героях оказался, так что вроде даже повезло. А то вполне мог оказаться лягушкой в крынке молока.

Иван еще раз, сверяясь с цифрами и надписями на ящиках и контейнерах, проверил по описи "имущество".

В опись этого "имущества" у Ивана входили на равных и оба биора, и арифмометр, как непочтительно именовал Алексей компакт-ретранслятор, и прочая электроника, и всякие ложки-вилки и кастрюли. Аппаратура, конечно, штука ценная, но если какой проводок оборвется, пальцем не запаяешь. Так что паяльник обыкновенный там, где предстояло развернуть всю эту электронику, для нее может вопросом жизни и смерти обернуться. Поскольку до ближайшего хозмага триста верст топать надо - в тайге паяльники не растут. Официально Иван числился в группе техником-смотрителем. Но так как-то вышло, что круг его обязанностей разрастался не по дням, а по часам, и получай Иван зарплату за все свои неофициальные должности, он бы запросто вышел в миллионеры. Но поскольку такой благородной цели у Ивана не было, а безделье с детства было ему хуже мороки, то он исправно и охотно брался за все, только время от времени ворча для порядка.

- Вы бы меня еще капельдинером сделали,- заметил он, когда Антон Давыдович, посмущавшись, попросил: "Иван Петрович, не могли бы вы заняться комплектовав нием экспедиционного продзапаса?" - Почему капельдинером? ошарашенно воззрился на него тогда Антон Давыдович, а у Алексея даже уши зашевелились от неожиданности.

- А как же? Вы начальство. Он,- Иван кивнул на Алексея,- начальство. А я и монтер, и радист, и завхоз, и швец, и жнец. Давайте уж буду и на дуде игрец...

Провозился Иван почти до двенадцати. Взглянув на часы, подумал: на трамвай успею. А что сегодня не досплю-в поездке доберу. За четверо суток и впрок наспаться можно...

Еще раз оглядев аккуратно уложенные ящики, которые завтра утром предстояло отвезти на вокзал, Иван вынул из кармана халата ключи от лаборатории, переложил в карман брюк, халат аккуратно повесил на гвоздик за шкафом и уже шагнул к двери, когда длинными резкими звонками задребезжал телефон. "Междугородняя, что ли?" - недоуменно подумал Иван, беря трубку.

- Лаборатория? - весело спросил девичий голосок. - Сейчас будете говорить.

В трубке что-то пощелкивало, низко гудело, наконец откуда-то издалека пробился еле слышный голос: - Алло, алло, вы меня слышите?

- Слышу, слышу,- подтвердил Иван, недоумевая - кому это взбрело среди ночи звонить за тридевять земель.

В трубке хрипнуло и следующих слов Иван не разобрал. Потом стало слышнее.

- ...приеду. Вероятно, через неделю.

- Куда приедете? - не понял Иван.

- К вам! В лабораторию,- заторопился далекий голос.- Очень важно...

Иван перехватил трубку другой рукой: - Через неделю в лаборатории никого не будет.

- Как? - вскрикнул на том конце провода голос.

- Отбываем в экспедицию на три месяца.

В трубке снова хрипнуло, и сквозь треск и щелчки Иван скорее угадал, чем услышал: - Вы понимаете, я вспомнил... Я знаю, что случилось со Змеем Гррынычем... И с БРВ-одиннадцатым...

В трубке затрещало, смолкло, и ясный девичий голосок сказал: Извините, разговор прерван. На линии неполадки.

Иван положил трубку, хмыкнул и в некоторой растерянности двинулся к выходу. Тщательно заперев дверь, он спустился на первый этаж, отдал ключи сонному вахтеру и едва вышел в прохладную темноту, из-за поворота вывернулся, дребезжа и рассыпая дугой искры, седьмой номер. Иван бросился к остановке, успел. И только усевшись на боковой скамейке в полупустом вагоне, он снова вспомнил о странном звонке. Недоумевать было от чего. О предстоящем эксперименте группы Антона Давыдовича знали только те, кому надо. О деталях его, об аппаратуре - еще меньше. Не то, чтобы эксперимент держался в тайне, просто афишировать было незачем, да, собственно, и нечего было афишировать - о результатах эксперимента приходилось только гадать. И тут вдруг этот звонок. Откуда "он" мог знать, что случилось со Змеем Горынычем, если в официальных документах этот самый змей значился как БРЗ-10? Откуда "он" мог знать о втором биоре - БРВ-11?

И что с ними могло случиться, если оба биоробота - и Змей и Волк спокойненько лежат в заколоченных контейнерах, и лежать будут так еще черт знает сколько времени, пока их "папа" Антон Давыдович не решит, что пора будить и на работу посылать...

В купе Иван влез, едва объявили посадку, хотя до отправления поезда был еще добрый час, да и места в билетах обозначены разборчиво. Иван уселся у окошка, одним глазом кося на дверь каждый раз, когда к купе приближались шаги. Вовсе не праздное любопытство двигало им - Ивану было совершенно все равно, кто едет по соседству, беспокоило его другое: кого бог или случай пошлет четвертым в их купе. Это было совсем не маловажно - ехать-то трое с лишком суток до первой пересадки. Мало веселья, если попутчик все три ночи будет тракторные рулады выводить. Только знай вставай, крути его с боку на бок. Храпа Иван не выносил не только из-за полной бессмысленности звука, его особенно бесило то, что храпящий словно дразнит окружающих: коснись его легонько пальцем, тут же замолчит, как будто ты на выключатель наткнулся, а через мгновение, не успеешь обрадоваться, снова музыка.

Дверь отъехала в сторону, впустив здоровенный чемодан, следом сунулась глянцевая в бисеринках пота плешь.

Иван только успел подумать: "Ну все, этот даст нам прикурить". Как бы в подтверждение, "плешь" спросила густейшим басом: - Четырнадцатое место здесь?

Иван облегченно вздохнул и вежливо ответил; - Дальше!

Дверь задвинулась. Иван подумал: "Пронесло", но тут не пожалел, поскольку вдруг представилась ему перспектива куда более безнадежная. С храпуном еще хоть кое-как бороться можно, ну, а как занесет в купе дамочку-раскапризнину? "Выйдите, я переоденусь... Отвернитесь, я лягу... Не смотрите, я встану... Ой, дует!.. Ох! Ах!" Иван даже вздрогнул, представив себе столь сияющее купейное будущее...

Пока Иван терзался в купе, Алексей беззаботно раскуривал на перроне, было с кем - провожающих набежал добрый десяток - из соседних отделов друзья-приятели.

Антон Давыдович чуть в сторонке толковал о чем-то с заведующим лабораторией бурения времени Черниковым, главным своим оппонентом и противником. Они стояли под самым окошком. Разговора, конечно, не слышно, только губы шевелятся. Но Ивану догадаться было нетрудно - разговоры Антона Давидовича с Черняковым с чего бы ни начинались, всегда сводились к одному. Иван, как наяву, услышал басовитый голос Чернякова: "Исключительно важна проблема регулирования теплового баланса Земли. От успешного ее решения зависит не только будущее человечества, но, по-видимому, и судьба жизни на нашей планете..." Насколько Иван понимал, Антон Давыдович с этим был полностью согласен. Существо же вечного спора сводилось к методу решения, вернее, даже не к самому методу, а к направлению его поиска.