Аргус-12 [Космический блюститель]

Отдав ружье Ники, он щурился на небо и почесывал шлем.

— «…Параграф третий: тот, кто направляет автомат на человека, заслуживает наказания первой степени», — сказал он. — А точно наведено, у него хорошая карта. О нашей станции он все знал.

— Мерзавец! — сказал я.

— Пойду глядеть на дело рук своих, — сказал Георгий.

Он вышел, и, ничего не боясь, пошел лесом, и, как бы взлетая, прыгал через кусты.

Но какова реакция — сбил эту чертову штуку, выпустил три снаряда с расчетом. А если бы та ударила прямо в дом?.. И мне стало жутко. Я не боялся моутов и загравов, бациллы Люцифера не пугали меня. Но если прилетает робот и поднимает тебя и твой дом в небеса, в этом есть какая-то скверная жуть.

Мой дом… Мне стало жаль его той жалостью, что я порою испытываю к щенятам.

Нет, так дело не пойдет, надо спешить. Я пошел налаживать «Алешку». Осмотрел его — все было в норме — антиграв под напряжением, горючее в баках. Нажал пуск — скарп приподнялся до уровня моей груди. Я погладил его: люблю эту штуку.

«Алешка» — большая рабочая скотина с каютой, с плитой и холодильником.

Я опустил его, выбросил пару дохлых ночников, тряпкой вытер рули управления, похлопал по подушкам сидений — хорошо! Занялся двором — мешали ворвавшиеся во двор всякие летучие, фиолетовые, надоедливые.

Они стрекотали, наскакивали на меня, жала их сверкали, как иглы.

Я мотором натянул сетку. И вовремя — подлетали летающие медузы — красные, синие, желтые. Они красиво плыли, словно древние корабли. Но когда спускались ниже, я видел синюю бахрому их качающихся щупалец.

Новых не было, все прежние виды — пузырчатые, медузы-титаны и пр. Я вывел собак и стал одевать в суперы.

Вот что я здесь люблю (кроме Георгия и зверей планеты) — живое тепло собак.

Во-первых, они моя дальняя родня. Во-вторых, мне сладко их гладить, трогать, ерошить шерсть. Я люблю их мыть, расчесывать, стричь… Так мило касание их горячих ласковых языков.

Но мне стыдно, что я завез псов на эту сумасшедшую планету. Мне хочется просить у них прощения, сказать — простите, вы сражаетесь и гибнете за меня, но без вас я не смогу здесь жить. Мне нужна ваша ласка, ваша бдительность и ваша любовь.

Суперы — бойцовые панцири. Собственно, к обычному я привинчиваю налобник с шипом сантиметров в тридцать (чертовски трудно научить собаку пользоваться им), добавляю шипы на спину и бока — по двадцать штук.

Хотел бы я увидеть рожу моута, сцапавшего мою собаку.

Но прямое оружие собак — автоматические пасти. Работает их челюстями наспинный робот с передаточной механикой страшной силы.

Я одел собак. Они стали фантастически уродливыми и до чертиков опасными. Такими мы и пойдем в колонию.

Вот заскулили, машут хвостами, жмутся ко мне. Ага, Георгий… Он перепрыгнул куст, хлопнул моута по морде.

В руке его широкоствольный пистолет. Итак, война.

— Ты знаешь, — закричал он. — Робот-то здешний. Ни одного клейма!

— Не может быть! (Я удивился.)

— Может!

— А чем так громыхнуло?

— Он нес три ракеты, этот дурак, но у двух отказал механизм сброса. Они и рванули. Кстати, угробили оранжевого бородавчатника. В клочья разнесли!

— Так ему и надо, — бормочу я. — Обнаглел, за собаками гонялся, меня ловил.

Георгий подходит, хлопает меня по плечу. У, какая тяжелая, добрая, страшная рука.

— Радуйся, — говорит он. — Им завтракает желтый слизень с дом величиной.

— Он светится?

— Там и без него светло.

По-видимому, это Большой Солнечник — он живет в роще коралловидных деревьев. Погрузились. Я сел за пульт управления. Аргус угнездился рядом. Он сидел понурясь, словно из него вынули все кости.

Я увидел, как худы и остры его плечи, и у меня сжалось сердце.

Ники влез к собакам.

Я поднял машину над деревьями, в мир особенных, верхушечных, лесных жителей. Нас тотчас окружили летающие пузыри, на крылья село несколько желтых двухголовок. Они подбежали к кабине и глядели, тараща глаза. Я повернул на юг и дал умеренную скорость. Газовые струи потянулись за нами. Теперь, если у Штарка и есть дальний радар, он ошибется, не заметит нас, так низко летящих.

Пролетев километров двести, я повернул на запад. (Здесь джунгли цвели верхушками.)

— Тим, — спросил вдруг Аргус, — Тим, ты все там убрал?

— Что? Где?

— Ну, дома?.. Коллекции, фото, записки?

— Основные в сейфах, последние на стеллажах.

— Тим, мне жалко, что так все получилось, — сказал Аргус.

— Что случилось?

— Он накрыл нас. Он влепил в дом три ракеты. Ты погляди — дым.

Я откинул солнцезащитный козырек и увидел этот дым. Он поднимался из джунглей, тонкий и высокий, как шест.

Меня ударило в грудь, и закружилась голова. Я ощутил холодные пальцы Аргуса — он снял мои руки с клавишей управления.

— Мне жаль, — повторил он. — Мне очень-очень жаль.

Я зажмурился и подержал свое лицо в ладонях — они пахли машинной смазкой. Я стал предельно несчастлив.

Я родился в подземелье, на холодном Виргусе. Я рос на скупой планете, без животных и деревьев. На Люцифере я нашел для себя все, что мне было нужно, даже в избытке. Мне было хорошо здесь.

— Звездный, — сказал я. — Ты ввязал меня в эту историю. Чертов Штарк бы меня не тронул. Зачем я ему? Ну, сижу на станции, ну, собираю образцы.

— Верно.

— Я тебя должен ненавидеть — коллекции погибли.

— Основные в сейфах.

— Гони к дому! — заорал я, вскакивая.

— Вот этого я не сделаю.

— Там горят труды наши. И твои тоже, имей в виду.

— А мне что за дело? — сказал он и заговорил вдумчиво: — Я как-то отвердел, мне чужды твои тревоги. Я — стрела правосудия, направленная в Зло, мой путь прям. (Он вздохнул.) Ты не злись, сейчас тебе станет хорошо. Тебе хорошо, хорошо… Ты забыл, тебе хорошо.

Он погладил меня холодной ладонью, и мне стало хорошо. Я расслабился, даже глаза прикрыл.

— А коллекции мы соберем новые. Пустим в джунгли роботов-наблюдателей, и будет тебе урожай, — ласково говорил он.

— Да где же их взять-то, роботов, где?

— У Штарка.

А вечером следующего дня Штарк сбил нас.

До плато оставался час полета. Близился вечер. Мы пролетели озеро Лаврака. Там, помню, мы с Ланжевеном стреляли по отражениям береговых камней и рикошетом попадали в камни.