Профессия - смертник

Голос Верлрока оставался, как и прежде, безэмоциональным, однако в Степане родилось странное ощущение взаимопонимания с древним аппаратом: Верлроку-то, выходит, и впрямь не чужд психологический надлом, и его гнетут личные проблемы, мало того - он тоже хочет свести счеты с жизнью!

Кто бы мог подумать, что Степану доведется встретить родственную душу за семнадцать тысяч световых лет от своей планеты и что эта родственная душа будет принадлежать машине! Железяке, снабженной искусственным интеллектом!

- Значит, твое устройство не предусматривает самоликвидации, - задумчиво сказал он.

- Ни в малейшей мере, - подтвердил Верлрок.

- Вот и я устроен, или, если хочешь, запрограммирован так, что не могу лишить сам себя жизни. Я вынужден искать смерти со стороны, потому и пришел к тебе. Сейчас мне кажется, что моя миссия уже выполнена, так что ты можешь приступать. Причем с чистой совестью, - на всякий случай добавил он, поскольку я, кажется, полностью разделяю твою точку зрения насчет смерти как гениальное решение всех проблем.

Верлрок безмолвствовал, и Степан приготовился к скорому избавлению. Он не знал, каковы будут ощущения при мгновенной гибели: успеет ли он почувствовать боль, или тьма небытия, желанная, как прохладное объятие речных глубин в раскаленный зной, поглотит его мгновенно? Боли он не боялся - не по жизни, отнюдь, а с того самого переломного момента, когда жизнь стала вызывать у него идиосинкразию.

Итак, он ждал. Но боль, равно как и тьма небытия, не торопилась на него обрушиваться. Все могло произойти в какую-то сотую долю секунды. Но смерть не приходит незаметно, Степан должен был как-то ее воспринять. Перейти, допустим, в иное, посмертное состояние, либо, что, по его мнению, было ближе к истине, просто разом исчезнуть, перестать существовать.

Однако предполагаемая гибель сопровождалась довольно странными эффектами: стены заметно посветлели, иероглифы на них обозначились четче, и за ними, словно при фотографической проявке, что-то постепенно прорисовывалось, наливалось красками. И наконец возник, словно осязаемый, потрясающе-реальный, полный света и буйной зелени сад: даже воздух как будто еще больше посвежел и наполнился лиственным ароматом, а причудливые стенные росписи обернулись ажурными прутьями беседки - внутри нее, собственно, и очутился Степан. Или, вернее сказать, эта беседка сама образовалась вокруг него.

Удивленно оглядываясь, он обнаружил позади себя плетеное кресло - ничего подобного там, между прочим, раньше не было. Кроме того, оказалось, что, пока он глазел по сторонам, прямо деред ним вырос аккуратный столик с графином и рюмкой, уже наполненной.

Можно было предположить, что он перенесся прямо в рай, не уловив момента своей гибели. И очень многие сочли бы такое начало "посмертной жизни" весьма удачным. Многие - но не Степан, чья обессилевшая душа стремилась к вечному покою абсолютного небытия. Вместо этого он оставался в полном сознании и продолжал ощущать свое тело вполне живым, к тому же у него зачесалось в носу.

Яростно почесав нос, Степан осторожно, кончиками пальцев ощупал невесть откуда взявшуюся мебель и, убедившись в ее реальности, сел в кресло. Потом решился взять рюмку, но пригублять не стал - все-таки не дома, не в земной обители, да и не предлагали пока - только понюхал налитую в нее прозрачную жидкость. Из рюмки не просто пахло, из нее прямо-таки шибало. Не зря, видно, пятак чесался - уловил градус, отрывающийся с поверхности.

Тут Степан окончательно остановился на мысли, что все это пока только штучки Верлрока: не иначе как тот, вместо того чтобы аннигилировать очередного клиента, решил для разнообразия об

ставить его смерть как отравление спиртным на природе.

- Я думал, что все произойдет быстрее, - сказал Степан, гадая, откликнется ли Верлрок? Или теперь, создав ему все условия для гибели в приятном антураже, он предпочтет остаться безмолвным наблюдателем?

- Ты торопишься, - раздался голос Верлрока, полный на сей раз неизбывной грусти, - и в этом я, поверь, понимаю тебя, как никто. Но и ты должен отнестись с пониманием к моей просьбе. Побудь со мной еще немного. И, раз уж ты здесь, поделись, что привело тебя к осознанию бессмысленности собственного существования?

- Мне бы не хотелось рассказывать...

- Тебе не придется ничего рассказывать. Просто вспомни.

Вспоминать подробно все обстоятельства Степану было тоже не в удовольствие - они придавили дно души тяжким комом, по странному устройству человеческой природы не подлежащим выбросу, и нечего было ворошить это бесформенное месиво: не тронь, как говорится, оно и не пахнет. Но Верлрок уже тронул, и услужливая память безо всякого с его стороны усилия тут же подкинула несколько эпизодов...

"Борис погиб... Командировка в Пешавар. Разрывная пуля. Без него наш проект накрылся... Степ, скажи Светке... Я не могу..."

"А кого интересует, что ваш "Строй-Экспресс" оказался в заднице! За тобой должок - семьдесят пять тысяч..."

"Ты - чудовище! - сказала Вера. Банально, но со вкусом. - Ты - чудовище!" - и хлопнула дверью. А через два дня уехала в Таллин наслаждаться жизнью в окружении подернутой средневековым флером эстонской экзотики. К тому же, по сведениям, полученным от одной доброжелательницы, отдыхала она там с каким-то Давидом. Степан поморщился, волевым усилием давя рой воспоминаний, стоявших на очереди: только начни думать о собственной кристальной чистоте на фоне всеобъемлющей мировой подлости - так ведь не остановишься, пока не начнешь задирать голову в поисках нимба.

Разумеется, он тоже отнюдь не ангел. Однако и не чудовище. Увы-увы.

- Да уж... - вздохнул Верлрок в полный унисон с его мыслями.

Степана посетило мистическое ощущение, будто напротив сидит незримый собутыльник, только что с пониманием выслушавший его историю. Но Верлрок на этом не остановился, разрушив призрачный образ алкоголика и посадив на его место психотерапевта: - Ситуация в самом деле пиковая: фрустрация на фоне инфернального всплеска...

- Ладно, аминь, - закруглил Степан начавшееся было промывание мозгов. Тем паче что пришел он сюда вовсе не за этим, а вроде как наоборот, чтобы "промыть мозги" Верлроку. И перевел разговор в менее болезненное и, кстати, более интересующее его русло: - Мне сказали, что ты убиваешь мгновенно. Так чего тянуть - давай, действуй.