Странные занятия

Меня потрясла перемена в его лице. Неподдающееся определению нечто его оставило — может, просто исчез ореол неуязвимой юности. Вокруг лазурных глаз залегли морщинки. Губы у него были плотно сжаты.

Наконец он поднял на меня глаза. Нервно отбросил назад черные волосы, выключил инструмент и откинулся на спинку.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — ответил он.

Воспроизведя начало нашего первого разговора, мы остановились.

— Рад, что ты вернулся.

Он улыбнулся. Всего на пятьдесят ватт.

— Где ты был?

— На Юге.

Я подождал, но ничего больше не последовало.

— Ладно, — сказал я. — Как по-твоему, есть силы сегодня играть?

— Конечно, — кивнул он. — Конечно.

Больше сказать как будто было нечего, поэтому я уже отвернулся, собираясь уходить. И, краем глаза уловив движение за спиной, оглянулся.

Его правая рука легла (думаю, автоматически) на шрам поперек горла. Внезапно мне подумалось, что выглядит он так, будто кто-то затянул у него на шее кусок колючей проволоки и она ушла под кожу. Жизнь в анархичном Мехико-Сити была сущим хаосом, пока не пришли силы ООН. Мне вспомнился спрятанный шрам Кристины и мои — невидимые. Меня посетило жгучее, безвременное прозрение: мы трое связаны в единое искалеченное существо.

— Жизнь у меня была нелегкой, — проскрипел Чарли. Он опустил глаза, словно стыдился даже такой мелкой жалости к себе. — Я только искал любви… и сам хотел ее дать. Вот и все.

Два шага потребовалось, чтобы преодолеть расстояние между нами. Я стоял, положив руки на его костлявые плечи, а он беззвучно плакал.

В отмщение его песни той ночью разбили сердце всем в переполненном клубе.

Прошло две недели. Кристина и Чарли по-прежнему были неразлучны. Остальной мир шел своим заведенным чередом.

Три парки — Эллис, Ридзель и Энгландер — ввели новую моду. Отказавшись от одежды, они придумали наносить золотые электросхемы прямо на кожу. Небольшая батарейка в серьге заставляла платы издавать тоскливое гудение, игривый писк или проигрывать навязчивые шлягеры, которые звучали из крошечного динамика во второй серьге. Вскоре весь остров превратился в карнавал обнаженного и шумного тела, расчерченного золотыми диаграммами. Несчастный, которого обязали эти схемы наносить (отошедший отдел миллиардер из Силиконовой долины), насмотрелся женских телес столько, что потом ему пришлось месяц провести в монастыре в Кармеле.

Туристы-однодневки все чаще приезжали в футболках с надписью:

Телевизионные кадры с миллионами трупов в стерилизованной стране лишь подчеркивали природное веселье нашего острова. В Лас-Вегасе букмекеры предлагали ставки три к двум, что источники электромагнитных волн, изменяющих плотность электронов в металле, — тех самых волн, которые уничтожили конкурентный рынок дешевой рабочей силы в Сингапуре — находились на Филиппинах. Средства массовой информации уже называли это «Тихоокеанскими коммерческими войнами».

Не позавидуешь «Молодому Джо», на долю которого выпало улаживать этот диспут. Но никто и не обещал ему, что быть президентом легко.

В конце этих лихорадочных двух недель мой личный мирок испытал потрясение с большим баллом по эмоциональной шкале Рихтера.

Чарли и Кристина исчезли во второй раз — на пять дней.

Они вернулись на ночь. Мне даже не представился случай его повидать. Потом пропали на неделю.

Когда они вернулись снова, Коос ван Стааден как-то прознал о романе дочери.

Дитеридж, как скала, высился между мной и Ван Стааденом. Старик не кричал — это бы меньше расстраивало. А так его голос был мертвым и сдержанным, словно искусственным.

Когда Бловельт позвонил мне сказать, что Ван Стааден направляется в клуб, чтобы затеять ссору с Чарли или со мной, я вызвал Дитериджа как посредника.

— Я настаиваю на его увольнении, Холлоуэй, — монотонно упорствовал Ван Стааден. — Он соблазнил мою дочь, он — просто дикое животное. Пока он на острове, ни одна белая женщина не может чувствовать себя в безопасности.

Я открыл рот, чтобы сказать что-нибудь уместно едкое, но, почувствовав мой гнев, вмешался Дитеридж:

— Этот человек не сделал ничего, что потребовало бы его увольнения, мистер Ван Стааден. Насколько я знаю, чувства между вашей дочерью и Малышом взаимны. Боюсь, если вы не согласны с выбором дочери, ваш единственный выход — попытаться ее переубедить.

— Она заперлась в собственном крыле дома. И не выходит. — Ван Стааден помедлил. — В моей стране, шеф Дитеридж, человек в вашей должности за такое преступление посадил бы этого Малыша в тюрьму, а после проследил бы за тем, как его вешают.

Теперь все вышло наружу, и хотя мы с Дитериджем знали истинные настроения Ван Стаадена, услышав, как он высказывает их вслух, от удивления утратили дар речи.

Первым оправился Дитеридж:

— В этой стране, мистер, нет, черт побери, вашего превосходного, но ныне покойного режима.

Ван Стааден, этот непобежденный призрак, выдержал взгляд Дитериджа.

— Тогда кто-то должен сам прикончить это животное.

Дитеридж потянулся схватить Ван Стаадена за лацканы пиджака, но, не найдя оных, удовлетворился рубашкой.

— Это серьезная угроза, Ван Стааден, и за нее вас можно запереть под замок. Больше я такого слушать не желаю.

Вырвавшись, Ван Стааден ушел, хлопнув дверью.

В поисках известий о Чарли я обзвонил всех, но не мог его найти. Может, он заперся с Кристиной в ее крыле особняка Ван Стааденов на вершине Тенистого Холма? У меня все не шло из головы, каким он был в ту ночь, когда я держал его за плечи, а он плакал.

На следующее утро Дитеридж зашел за мной, чтобы отвести к телу Малыша, которое нашли на прибрежных скалах под Тенистым Холмом.

В первый раз за три года я вышел из «La Pomme d'Or». Солнечные лучи пекли и давили мне непокрытую голову. Песок под босыми ногами казался странно зернистым. Дитеридж пришел, когда я был еще в халате, и я сразу отправился с ним.

Покинуть убежище в клубе меня, очевидно, подтолкнула смерть Чарли. И тем не менее я чувствовал, что руку приложили еще и другие, невидимые силы. Я словно был узником из сказки, и смерть Малыша Шарлеманя меня освободила.

Внизу у мокрых, с налипшими водорослями скал собралась ради нового развлечения небольшая толпа. Три человека Дитериджа сдерживали любопытных.

Неловко раскинувшись на скользких камнях (при жизни он никогда не был неловким), лежал Чарли Мень.

Тело было в отеках от ударов.

И кто-то вскрыл старый шрам у него на горле.

На мгновение я застыл, словно прикованный к месту. Потом присел на корточки, чтобы взять безвольную руку.

Когда я поднялся, за спиной у меня стояла Кристина. Глаза у нее были затуманенные, похожие на две гальки со слизью улитки.

— Он такой красивый, — мечтательно проговорила она.

И тогда я понял.

Скутер гудел по темной дороге, ведущей на Тенистый Холм. Сквозь редкие прорехи в листве и стволы деревьев справа просверкивали кричаще-пестрые огни, сгрудившиеся вдоль бухты внизу. Почему-то они казались чужими, уже далекими. Сегодня, впервые за несколько лет, мой клуб не открылся.

Для меня это не имело значения. Я знал, что уеду. Какая-то тьма во мне, все это время державшая меня в заточении, разлетелась под ударом смерти Чарли. Откуда мне знать, что ждет меня в будущем? Но каким бы оно ни было, оно будет лучше прошлого.

Однако у меня оставалось еще одно дело, а после, утром, я смогу уехать.

События развивались. Коос ван Стааден угрюмо сидел в единственной тюремной камере Гесперид. Он отрицал, что имеет хоть какое-то отношение к убийству, но не скрывал своего удовлетворения. Хенрик Бловельт как возможный соучастник был посажен под домашний арест. Согласно теории Дитериджа, Бловельт держал Чарли сзади, пока Ван Стааден совершал подлое убийство.