Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 1

— Шпионка.

Зелигман-старший высадил их около метро «Горьковская» (машиной оказался обыкновенный «запорожец»). Федор Игнатьевич жил недалеко. Они зашли в кафе, взяли кофе, два по сто шампанского, два по пятьдесят коньяка, смешали коньяк с шампанским — чтобы получился «бурый медведь», как в студенческие годы.

— Семья готовится к отъезду, — сказал В. Ф. — Все это может быть связано с событиями на площади. За машиной могли проследить, а Гошу взять потом.

— А Зелигманов не тронули?

— Согласен, выглядит странно. Я вот что думаю, — добавил В. Ф. — Если за квартирой И. А. было наблюдение, они должны знать, когда в нее заходил Гоша. А также когда он уходил или его увозили.

— Но те двое явно не знали, что там случилось.

— За квартирой могли наблюдать не только они. Я обязательно спрошу Федора Игнатьевича. Уверен, он все может выяснить.

Что может быть ужасней для взрослого человека, чем ощущение собственного бессилия? В этом они были согласны и без слов. Хуже, правда, когда выясняется, что и в бессилии есть свои приоритеты… Федор Игнатьевич был человеком дела — так считали все, кто его знал. Он не стал откладывать разговора по существу, говорить намеками, кухонным эзоповым языком. Он, однако, предпочитал беседовать с В. Ф. наедине. Своего рода традиция в тех случаях, когда разговор предстоял серьезный. Едва В. Ф. сжато обрисовал ситуацию, он увел его к себе в кабинет. Т. В. осталась в гостиной с женой генерала, Софьей Антоновной, на вид — пятидесятилетней светской львицей в синем бархатном платье.

Кабинет, мрачноватая узкая комната, был хорошо знаком В. Ф. - письменный стол с зеленой лампой, редкости, вывезенные из поездок по Востоку. Из гостиной донеслась музыка и голос Софьи Антоновны, что-то напевавшей под аккомпанемент пианино. «Надеюсь, она не заставит Таню петь вместе с ней», — подумал В. Ф.

— Ну, рассказывай. В подробностях, все, что знаешь.

Он сосредоточился и рассказал — очень подробно об исчезновении Гоши, о визите на квартиру профессора. Слушая его, Федор Игнатьевич то и дело морщился.

— Работа непрофессиональная.

Про Зелигманов В. Ф. пока говорить не стал, но рассказал о своих соображениях относительно возможной связи исчезновения сына с событиями 14 декабря.

— Мне кажется, Гоша мог побывать на площади. Но он ночевал дома.

— Насчет площади можно проверить. Кое-что было, но так, по мелочи. Насчет профессора… Можно проверить тоже. Выглядит странно. Ты знаешь, меня тут «ушли» на пенсию. Но что смогу, сделаю, не волнуйся. Выпить хочешь?

Федор Игнатьевич поднялся, достал из шкафчика бутылку коньяка, фужеры. Плеснул себе и В. Ф. щедро, грамм по сто.

— К сожалению, не все действительное разумно. Я знаю, Татьяне тяжело, Софа ее мучает. Но это непринципиально. Помнишь Московского Комсомольца?

— Как не помнить.

— Это он мне недавно говорил про твоего профессора. Он сейчас возглавляет одну лабораторию. Я с ним свяжусь. Может, это по его линии…

Федор Игнатьевич держался сочувственно, по-товарищески — В.Ф. столько лет знал его, что мог оценить это, в общем-то редкое, товарищеское тепло, поэтому от него требовалось болезненное волевое усилие, чтобы задать вслух вопрос, который в этой атмосфере товарищеского доброжелательства звучал скорее раздраженно и агрессивно:.

— Хорошо, Федор Игнатьич, я понимаю, что в такой ситуации трудно в чем-то быть уверенным. Но, ради Бога, дайте совет. Что нам делать? Подать заявление об исчезновении? Кому? Куда?

— Судя по тому, что ты мне рассказал, заявление вы уже написали.

— Но это же были… вы сами сказали, что они работали непрофессионально.

— Ну, ход заявлению они все равно дадут. Ты же знаешь, как у нас все устроено. Давить на чужой отдел я не могу — пользы не будет. Людей, конечно, я знаю, позвоню. Я думаю, с вами свяжутся — досточно быстро.

— Допустим, свяжутся — и что тогда?

— Будет расследование. Если что покажется странным — сразу звони мне.

— Я вот еще о чем хотел попросить… За квартирой ведь наверняка велось наблюдение. Можно узнать, когда Гоша туда пришел, проверить.

— Выясним. — Теперь точно следовало сменить тему. «Глядя на луч пурпурного заката…» неслось из-за обитой дерматином двери.

— Вам, наверное, не хотелось на пенсию.

— А кому, хочется? Увы, это все по-ли-тика. В данном случае, восточная.

После чая В. Ф., набравшись храбрости, попросил Федора Игнатьевича взять на сохранение бумаги. Тот нахмурился, полистал содержимое портфеля, взглянул на В. Ф. в упор, покачал головой. «Правила забываешь, Валя. Никаких чужих бумаг я брать не буду. Самиздат, конечно, пустяковый. Зарой или выброси, потом восстановишь».

Они вернулись домой измочаленные. Разговаривать не хотелось. Легли спать сразу, повернувшись спиной друг к другу. В самую глухую пору ночи Т. В. внезапно проснулась, разбудила В. Ф. Сев на постели, сжала руками голову.

— Мне приснился сон. Я абсолютно уверена… Я знала, что Гоша где-то здесь, рядом. Он в городе, я была недалеко от этого места. Какой-то дом, в доме темно. Я ходила вокруг. Босиком по снегу. У меня замерзли ноги. Мне кажется, что в деле замешана женщина. Дом старый. Похоже, на Петроградской. Или нет… Но недалеко, там был мост, может быть, на другой стороне. Я и сейчас отчетливо вижу. Мне кажется, я могла бы его найти.

— Ты хочешь попробовать?

Вопрос, казалось, повис в воздухе. Ей хотелось… Но было пять часов утра, и от кварталов, которые она, вроде бы, видела, их отделяло немалое расстояние. Она чувствовала молчаливое сопротивление В. Ф.

— Ты думаешь, это на Васильевском?

— Нет, на Выборгской.

— Хочешь нарисовать план?

Она ухватилась за эту идею. Позже она думала, что это было ошибкой, а правильным решением было бы немедленно ехать. Уверенность, обретенная во сне, постепенно рассеивалась. Она наметила берег Петроградской стороны, телевизионную башню. Башня, как ей казалось, торчала где-то слева и сзади. Нарисовала берег реки, мост, канал. Добавила трамвайные пути. Явно не складывалось с масштабом. Она попыталась исправить рисунок. С каждой ошибкой, с каждым исправлением, с каждой потерянной минутой знание уходило. Осознав, что ничего не получается, она швырнула ручку в угол, закрыла лицо руками и громко заплакала.

Глава 2.1976. Январь

Прошел месяц, но надежда, что Гоша жив, ее больше не покидала. Правда, вопрос, как его найти, не слишком приблизился к разрешению. Им запретили обращаться в милицию, сказав, что расследованием занимаются более высокие инстанции. С ними пару раз встречался следователь — в боковом крыле Большого дома на Литейном. Задавал свои, следовательские, вопросы, как ей казалось, имеющие не слишком большое отношение к делу. Выводы держал при себе. О ходе расследования им сообщали главным образом отрицательную информацию: нет, похищения точно не было, нет, ни вашего сына, ни И. А. никто не арестовывал… Лишь Федор Игнатьевич передал через жену, которая позвонила Т. В., что пятнадцатого числа наблюдение за квартирой еще не установили, но Гоша, по всем данным, находился там.

Их заставили сообщить в деканат, что Гоша серьезно заболел, и оформить от его имени академический отпуск. Администрация согласилась, не задавая лишних вопросов. Вопреки всему, они старались действовать, как могли. Она видела свои сны.

Практическими поисками занимался в основном В. Ф., не верящий ни в какую мистику. Познакомился с диссидентствующими приятелями Гоши, собрал множество сведений об их действиях (и действиях властей) 14 декабря, но эти сведения ни на йоту не приблизили его к Гоше. Т. В. считала, что В. Ф. напрасно тратит время, но не хотела препятствовать его поискам, лишь бы они не мешали ей идти своим чудесным образом открывшимся путем. Благодаря рожденной снами надежде, она иногда позволяла себе задуматься, спокойно оглядеться вокруг и удивлялась, насколько многое внезапно переменилось в ее жизни и стало выглядеть иначе. Будто в однородных пространствах серого петербургского дня появились тайные ходы и пещеры.