Ангел с мечом

Корабль богатых людей снова уплывет вверх по реке, и люди на нем, его богатые родственники, останутся безутешными.

Альтаир крепко держала мужчину, заставляя его спать, чтобы жизнь покинула его как можно нежнее, как тех, почти захлебнувшихся котят и птиц, которые падали в зимний лед — очень тихо, одним дыханием. Утром она перекатит его тело через борт — бульк. Ее тайна. Интимнейшее, самое тайное почти-событие ее жизни, когда она чуть не спасла сына богатого человека и чуть не завела любовника.

Она незаметно заснула, а когда проснулась, обнаружила себя в незнакомой путанице мужских конечностей. Ее разбудил тихий храп, который тут же затих. Мужчина положил одну ладонь ей на грудь… а одна из ее коленок касалась его в таком месте, которое ее смущало. Она не шевелилась. Он переложил ногу и в непроглядной темноте укрытия теснее прижался к Альтаир, уткнувшись головой в ее голое плечо. Альтаир лежала с колотящимся сердцем и размышляла, не следует ли ей встать. И потому что вообще пришлось размышлять над этим, ей показалось слишком утомительным убегать от мужчины, который, конечно же, пусть пока еще и не мертв, но уже и не в состоянии стать этим утром навязчивым. Он был лишь теплым и необычным, и, пусть даже временно, полностью принадлежал ей — так, как не принадлежал никто и никогда, кроме ее матери.

Меровинген был готов отнять у женщины буквально все — тело, душу, жизнь и имущество — если она хотя бы раз оказывалась достаточно глупой, чтобы сдать ту самую позицию, когда она говорила «нет», и достаточно глупой, чтобы когда-нибудь что-нибудь отдать из своего маленького кусочка мира, в котором с помощью шеста, крюка и привычки чутко спать она могла оставаться в одиночестве и быть в безопасности от мужчин, по крайней мере, таких, которые держали в голове непристойности и убийство.

Так, ну ладно — один-единственный раз она, возможно, сумеет это выдержать. Может быть, несколько дней, если он выздоровеет — если он выздоровеет — чтобы потом снова его где-нибудь вышвырнуть. Все только на ее условиях. Она поможет ему сделать единственно правильное, что подходит для такого, как он, мужчины, за которым охотятся бандиты, а именно: подняться на первый же корабль, который отправляется вверх по Дету, и как можно дольше с него не сходить.

Как можно дальше от Меровингена, где он никогда ничего не сможет рассказать. Так, чтобы он был безопасным любовником. Она пропустила все мысли через голову и пришла к такому выводу. У него против нее ничего не было. А были лишь все основания сдерживать себя и дать ей возможность куда-нибудь его доставить. И пусть он только даст понять, что у него в мыслях что-то другое, ну… она вовремя это заметит! Она хорошо умеет замечать намерения. Тогда у нее для него багор. Или найти его врагов и передать его им, если он вознамерится повернуться к ней плохой стороной. Если он начнет угрожать отнять у нее лодку.

Теперь, когда ее мысли зашли так далеко, ей пришли в голову самые разные способы очистить лодку от нежелательного гостя. Она могла подождать, пока он уснет, и расправиться с ним. Или позвать кого-нибудь вроде Одноглазого Мергесера и устроить между ними схватку. Да, она могла придумать дюжину других хитростей, если ситуация начнет развиваться в нежелательном направлении.

Но этого можно было не бояться. Он не производил такого впечатления. В нем было что-то нежное, даже когда он спал. Он будет несколько дней благодарен в этом незнакомом Нигде, в которое его вынесло как прекрасный кусок плавника.

Старый Дет сделал ей подарок; вот он!

Любовник из прежней жизни?

Только, если ревентатисты были правы.

Она в этом сомневалась.

В этой жизни получаешь только то, что берешь сам. Так учила ее мать.

ГЛАВА 2

Альтаир проснулась снова в том же близком, незнакомом тепле — и разозлилась, потому что не собиралась спать так долго к так крепко. Но ее пассажир был по-прежнему теплым, без признаков лихорадки; в самом деле, он потел, как здоровый человек, а снаружи уже становилась заметными первые признаки активности — в гавани взвихряло моторами воду каботажное судно, с тарахтением двигаясь по мелкому руслу реки к морю.

Потное тепло рядом с Альтаир зашевелилось и со вздохом покрепче прижалось к ней — будто ему было привычно спать в объятиях женщины. Или он уже проснулся и чертовски хорошо знал, где лежат его руки и лицо. Альтаир бочком выскользнула из укрытия, собрав при этом одежду; а потом села снаружи, где свежий ветер студил ее кожу, а ласковое покачивание лодки было частью этого странного, еще черного здесь, под причалом, утра.

Она провела ладонью по волосам и установила, что они не слишком хорошо выглядят, а голова зудит. С одеждой было получше, так как она выстирала ее три дня назад. Но сейчас она пропотела и поэтому Альтаир не хотелось одеваться. Ей не доставляло неудобств быть немытой временами по несколько дней; иногда погода бывала такой холодной, что купаться не было никакого желания, и, кроме того, ведь она жила в лодке одна. Она даже культивировала некоторую грязь, потому что если женщина слишком чистая, она слишком походит на женщину и тем самым навлекает на себя разного рода проблемы. От недовольства собой Альтаир изобразила звук плевка — не из-за грязи, а из-за того сумасбродства, которое заставляло ее тревожиться, чтобы в этот единственный день, этот единственный раз… ну, чтобы ее не сочли грязной. Он не был грязным, и даже был совершенно гладко выбрит, как она припоминала, вплоть до сегодняшнего утра, когда она почувствовала его подбородок на своем плече…

(Значит, он шел к своей смерти гладко выбритым? Женщина? Встреча с любовницей? Но те крадущиеся фигуры в черных капюшонах вовсе не показались Альтаир возмущенными родственниками.)

Очевидно, он был щепетилен. А если на его теле и была какая-нибудь грязь, то только оставленная каналом рыбная вонь, которая в Нижнем Меровингене считается чистой. Альтаир тоже могла быть такой, как он — именно щепетильной, если бы захотела.

Мыло у нее было. Она нашла маленький кусок из щелочи и свиного сала и в безопасности полумрака перед рассветом скользнула через борт лодки в воду, попрыгала, болтая ногами, вверх-вниз в легком плеске волн. Никакой опасности, что ее отнесет течением. Она намылила волосы не один, но два и три раза, потом вымыла тело; по воде под опорами поплыла белая пена. Солнце поднялось уже достаточно высоко, чтобы придать облупившейся краске на боку лодки ржавый оттенок.

И когда Альтаир, нырнув последний раз, выскочила на поверхность, она увидела выглядывающее из-за края лодки бледное, но очень живое лицо.

Ну вот, она здесь, над ней в лодке голый мужчина, и она сама в решительно невыгодной позиции в холодной воде.

— Назад! — сказала она резко и враждебно. — Назад! Она поразмыслила, что у нее, если он не проявит

дурных намерений, по-прежнему имелась куча возможностей и вдобавок вода и крюк — а потом кости на дне бухты. Она сверкнула на него глазами, двигаясь в воде вверх и вниз. Брызнула в него водой.

— Назад!

Это, кажется, разбудило его душу. Он торопливо отступил на несколько шагов к носу, пока она сверкала на него глазами, держась руками за край лодки. Он не производил угрожающего впечатления, скорее казался вялым, как это вполне могло быть у мужчины, который свежим утром совершенно голым восстал из мертвых.

Она бросила мыло в ящик и сурово и недоверчиво взглянула на мужчину, удостоверяясь, что он остается там, где находился. Он сел, стыдливо поджав колени и повернувшись к ней боком. Альтаир еще раз сверкнула глазами в его сторону, пригнулась, энергично подтянулась и перевалилась через край лодки, неся за собой потоки воды. Потом села и пошарила рукой в поисках одежды, торопливо бросила ее себе на колени и начала борьбу с пуловером, не дожидаясь, когда высохнут кожа и волосы. Потом — торопливо с брюками. Она встала и натянула их, и ей хватило ума не поворачиваться целомудренно к нему спиной. Она фиксировала его сверкающими глазами, показывая, что нимало не смущена и что он лишь временный гость у нее на борту.