Антология советской фантастики
Антология советской фантастики читать книгу онлайн
Библиотека современной фантастики. Том 14.
Содержание:
Сто лиц фантастики (вместо предисловия) И. Бестужев-Лада
1. ВГЛЯДЫВАЯСЬ И РАЗМЫШЛЯЯ
Генрих Альтов. Ослик и аксиома
Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов. Прощание на берегу
Север Гансовский. День гнева
Геннадий Гор. Мальчик
М. Емцев, Е. Парнов. Снежок
Игорь Росоховатский. Тор I
Виктор Сапарин. Суд над Танталусом
2. ЗОВ КОСМОСА
Генрих Альтов. Богатырская симфония
Илья Варшавский. В атолле
Георгий Гуревич. Функция Шорина
Валентина Журавлева. Астронавт, Летящие во вселенной
Александр Казанцев. Взрыв
Владимир Савченко. Вторая экспедиция на Странную планету
3. С УЛЫБКОЙ
Илья Варшавский. Маскарад
Анатолий Днепров. Когда задают вопросы
Валентина Журавлева. Нахалка
Борис Зубков, Евгений Муслин. Непрочный, непрочный, непрочный мир
Роман Подольный. Мореплавание невозможно, Потомки делают выводы
Никита Разговоров. Четыре четырки
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Антифашизм, по понятным причинам, еще одна ведущая тема современной советской фантастики. Повесть «В круге света» А. Громовой решает эту тему своеобразно: сюжет максимально приближен к реальности, собственно фантастике отводится, казалось бы, чисто вспомогательная роль. Результатом оказывается впечатление достоверности, историчности повествования. В то же время фантастическое «зерно» сюжета позволяет вести психологический анализ философии крайнего индивидуализм ма такими приемами, которые недоступны «обычной» повести того же плана.
«Уравнение Максвелла» А. Днепрова тоже произведешь воинствующе антифашистское, но решенное в ином плане, характерном для творчества этого писателя-фантаста. Проблема искусственного форсирования способностей человеческого мозга, больше того, проблема управления психикой и мышлением человека вообще — как они рисуются в свете данных современной нейробиологии — служат автору фоном, на котором разыгрывается рецидив человеконенавистнического изуверства недобитых гитлеровских последышей. Если дать возродиться «коричневой чуме», напоминает читателю повесть, может повториться Освенцим на уровне несоизмеримо более высоких достижений науки и техники.
И еще одно произведение в том оке плане — антифашистский (точнее, антиквислинговский) памфлет Л. Лагина «Майор Велл Эндъю».
Последний раздел тома вряд ли можно отнести к научной фантастике в строгом смысле этого слова. Это просто сказки. Или почти сказки. И все же это первоклассная фантастика, не имеющая ничего общего ни с мистицизмом, ни вообще с какими бы то ни было антинаучными построениями. Научная основа здесь как бы подразумевается сама собой, а ничем не скованный полет фантазии автора служит особым целям — проложить дорогу к уму и сердцу читателя словами Возвышенного и Забавного, Героического и Комического. Причем большей частью имеется в виду очень сложный читатель: как говорится, от семи и до семидесяти лет.
Рассказы этого раздела доступны пониманию ребенка. И в то же время их с удовольствием прочтет взрослый.
В рассказе Г. Альтова «Икар и Дедал» далекое прошлое как бы подает руку далекому будущему. Оживает древнегреческая легенда, относящаяся… к третьему тысячелетию нашей эры. И здесь нет никакой натяжки, ибо через всю эту маленькую поэму в прозе проходит мысль о непреходящих ценностях рода человеческого — о любви и дружбе, о радости творчества и безумстве храбрых, о жизни-подвиге и о вечном движении вперед и выше, все вперед и выше.
Рассказы «Девочка, с которой ничего не случалось» К. Булычева и «Молекулярное кафе» И. Варшавского вполне можно включать в сборники, рассчитанные на ребят дошкольного возраста. Их забавную увлекательность способны, кажется, по достоинству оценить даже воспитанники младшей группы детского сада. Вместе с тем каждый из рассказов имеет свой особый подтекст, предназначенный для сугубо взрослой аудитории: светлый гуманизм безбоязненного мира будущего у К. Булычева, несовместимость жизни «на всем готовеньком» с натурой человека и человечества во все времена и прошлого и будущего у И. Варшавского.
Все как в сказке и в рассказе В. Григорьева «Рог изобилия». Не сказочна только сама обстановка действия. Наоборот, она подчеркнуто обыденна. Столкновение сказочного с обыденным кончается гибелью сказки, но только потому, что в обыденности присутствует некий «товарищ Паровозов», способный задушить какую угодно сказку. Однако при столкновении этих двух начал вспыхивает огонь сатиры, и сказка вновь торжествует над обыденщиной Паровозовых — смехом.
При отборе рассказов и повестей естественным было желание дать самое лучшее, возможно шире показать многогранность советской фантастики, полнее представить творчество советских писателей-фантастов. Подчас эти мотивы вступали в противоречие друг с другом, тем боле что даже в двух томах «нельзя объять необъятное» и чем-то надо было жертвовать. Думаю, что право судить, насколько успешным оказался опыт, следует предоставить читателю.
Тома разбиты на пять разделов — «Вглядываясь и размышляя», «Зов космоса», «С улыбкой», «Скрещивая шпаги», «Почти сказка». Разумеется, это деление в достаточной мере условно. Конечно, советские писатели-фантасты «скрещивают шпаги» с чуждыми взглядами и идеями, с конкретным злом не только в «соответствующем разделе». И нет, пожалуй, рассказа, где бы автор не вглядывался в тенденции настоящего и не размышлял над путями будущего. И юмор присутствует не только в разделе «С улыбкой». И тема космоса звучит не в одних лишь «космических произведениях»… Все это так. Но такое деление, вовсе не связанное с какими-то догматическими «от сих и до сих», позволяет выделить в каждом случае преобладающую сторону произведений, оттенить некоторые особенности советской фантастики.
Еще одно необходимое замечание. За исключением А. Казанцева, Г. Гуревича, Л. Лагина, В. Сапарина, пожалуй, все писатели-фантасты, представленные в двухтомнике, выражаясь аллегорически, люди 50-х (многие даже 60-х годов). Особняком стоит Г. Гор, опытный, давно сложившийся писатель, в фантастику, однако, пришедший сравнительно недавно. В таком подборе нет произвола — после длительного застоя советская фантастика начала интенсивно развиваться лишь с конца 50-х годов. Поэтому ее становление и становление подавляющего большинства писателей-фантастов — фактически итог последнего десятилетия. Прогресс, достигнутый за это время, несомненен. Заметны, однако, и некоторые недостатки. У западной фантастики к концу 50-х годов был уже давний и непрерывный литературный опыт — такого опыта поколение современных советских фантастов не имело. Это, конечно, сказывается. И тем не менее… Впрочем, на книжной полке читателя уже стоят тома зарубежной фантастики, и это обстоятельство избавляет нас делать за Него сопоставления. Одно несомненно: кривая литературного мастерства советских писателей-фантастов резко идет вверх, и на путях дальнейшего развития советской фантастики можно ожидать появления в недалеком будущем многих новых талантливых произведений высокого литературного достоинства.
И. БЕСТУЖЕВ-ЛАДА
доктор исторических наук
Вглядываясь и размышляя
ГЕНРИХ АЛЬТОВ
ОСЛИК И АКСИОМА
Старый серый ослик Иа-Иа стоял один-одинешенек в заросшем чертополохом уголке Леса, широко расставив передние ноги и свесив голову набок, и думал о Серьезных Вещах.
То, о чем я хочу рассказать, началось с небольшой статьи, написанной для «Курьера ЮНЕСКО».
Я изрядно помучился с этой статьей, уж очень невыигрышной была тема. Ну что можно сказать — на трех страничках! — о прошлом, настоящем и будущем машин?…
Недели две я просто не знал, как подступиться к статье, а потом нашел любопытный прием: пересчитал мощность всех машин на человеческие силы, на прислуживающих нам условных рабов. Киловатт заменяет десять крепких рабов, в общем-то простая арифметика.
Я взял жалкие цифры конца XVIII века — они немногим отличались от нуля — и проследил их судьбу: мучительно медленный, почти неощутимый рост на протяжении столетия, затем подъем, становящийся все круче и круче, почти вертикальный взлет после второй мировой войны (десятки и сотни условных рабов на человека) и, наконец, нынешний год, к которому каждый из нас стая богаче римского сенатора.
«Размышления рабовладельца» (так я назвал статью) были отосланы, но меня не оставляло какое-то смутное чувство неудовлетворенности. Оно не проходило, и, разозлившись, я переворошил заново все цифры.
Нет чувства острее, чем то, которое испытываешь, приближаясь к открытию. Наверное, это передалось нам от очень далеких предков, умевших в хаосе первобытного леса ощутить странное и молниеносно настроить каждый нерв, каждую клеточку еще не окрепшего мозга в такт его едва различимым шагам.