Тигр. Тигр!

Пауэлу было уже под сорок; высокий, тонкий, он двигался медленно и небрежно. Большой рот, всегда, казалось бы, готовый раскрыться в улыбке, сейчас был скорбно сжат. Пауэл распекал себя за глупый и ребяческий поступок, один из многих, на которые нет-нет да и толкал его самый тяжкий его порок.

Главное свойство эсперов — непосредственность реакции. Любая перемена обстоятельств вызывает у них немедленный отклик. Слабостью Пауэла было чрезмерно развитое чувство юмора, принимавшего порой весьма причудливые формы под влиянием какого-либо толчка со стороны. Пауэл говорил, что в таких случаях в него вселяется Бесчестный Эйб. Что на него находило, он и сам не знал. Кто-нибудь задавал Линкольну Пауэлу самый невинный вопрос, и Бесчестный Эйб внезапно вступал в дело. С чистосердечным и серьезным видом Пауэл плел неслыханные небылицы, созданные в один миг его разбушевавшейся фантазией. Побороть себя он был не в силах.

Не далее как сегодня полицейский комиссар Крэбб, справляясь о каком-то заурядном деле шантажиста, произнес одну фамилию неправильно, и это вдохновило Пауэла на сочинение необычайно драматической истории. Речь шла о вымышленном преступлении, о дерзком рейде, совершенном полицией в полночь, во время которого проявил чудеса героизма несуществующий лейтенант Копеник. Сейчас Пауэл узнал, что комиссар намерен наградить Копеника медалью.

— Бесчестный Эйб, ты замучил меня, — сокрушенно жаловался Пауэл.

Прозвенел звонок. Пауэл удивленно взглянул на часы (для гостей было еще не время) и поставил в положение «Открыто» чувствительный элемент замка. Замок откликался на телепатический сигнал, как камертон на соответствующую частоту. Парадная дверь отворилась.

Сразу же возник знакомый сенсорный импульс: снег/мята/ тюльпаны/тафта.

— Мэри Нойес! Пришла помочь холостяку подготовиться к приему гостей? Как мило!

— Я надеялась, что нужна тебе, Линк.

— Каждому хозяину нужна хозяйка. Мэри, с чем мне приготовить канапе?

— Я как раз недавно изобрело одну штуку. Взять острую приправу и пережарить.

Она зашла на кухню, в зрительном восприятии маленькая, а в мысленном — высокая, осанистая. Темноволосая смугляночка внешне, а в душе холодная, морозно-белая, как монахиня в белоснежной одежде.

Но ведь не то реально, что мы видим. Внешность обманчива.

— Жаль, что я не в состоянии измениться внутренне.

— Ты хочешь измениться, моя радость? (Спешу целовать тебя такою, как ты есть.)

— (И всегда лишь мысленно.) Очень бы хотела, но, увы. Мне до смерти надоел вкус мяты, который ты ощущаешь при каждой нашей встрече.

— В следующий раз добавлю льда и бренди. Хорошо смешать, и voila — отличный ерш. Мэри-коктейль.

— Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, Мэри.

— Спасибо, Линк. — Но эти слова он сказал. Он всегда их говорит. Говорит, а не думает. Мэри быстро отвернулась. Прощупав ее слезы, он опечалился.

— Мэри, ты снова?

— Не снова, а всегда. Всегда. — Из глубины ее сознания рвалось как крик: — Линкольн, я люблю тебя. Люблю тебя. Образ моего отца. Символ надежности, теплоты, нежной защиты. Не отвергай меня всегда… всегда… и навсегда…

— Мэри, послушай…

— Линк, зачем же говорить? К чему слова? Невыносимо, когда между нами стоят слова.

— Ты мой друг, Мэри. Я разделю с тобой все твои горести. Все радости.

— Но не любовь.

— Нет, не любовь, моя голубка. Не надо так терзать себя. Все, кроме любви.

— Но у меня — пусть бог меня помилует — хватит любви и для двоих.

— Пусть бог помилует обоих нас, но для двоих нужно, чтобы любили двое.

— Все эсперы должны жениться до сорока лет. Этого требует устав. Ты знаешь, Линк.

— Знаю.

— Мы дружны. Женись на мне, Линкольн. Дай мне год, я больше не прошу. Один короткий год, чтобы любить тебя. Я не стану тебя удерживать. Я отпущу тебя. Тебе не придется меня ненавидеть. Милый, как мало я прошу… как мало у тебя прошу.

Зазвенел звонок. Пауэл растерянно взглянул на Мэри.

— Гости, — пробормотал он и поставил чувствительный элемент звонка в положение «Открыто».

В ту же секунду Мэри направила более мощный импульс: «Закрыто». Сигналы сложились, дверь осталась закрытой.

— Сперва ответь мне, Линкольн.

— Я не могу ответить так, как тебе хочется.

Опять звонок.

Он крепко взял ее за плечи и, не отпуская, очень пристально посмотрел ей в глаза.

— Ты вторая. Загляни в меня как можно глубже. Что у меня в мыслях? Что на сердце? Каков мой ответ?

Он снял все блоки. Образы, чувства, мысли с грохотом ринулись и закружили ее в жарком и грозном водовороте… Она и боялась, и замирала в радостном ожидании, но…

— Снег. Мята. Тюльпаны. Тафта, — произнесла Мэри устало. — Идите встречать гостей, мистер Пауэл. Я приготовлю вам канапе. Это единственное, на что я пригодна.

Пауэл поцеловал ее, потом прошел через гостиную и отпер парадную дверь. Тотчас же в дом ворвался сверкающий, искрометный невидимый поток, а вслед за тем вошли и гости.

Началась вечеринка эсперов.

— Экинс! Червил! Тэйт! Помилосердствуйте! Да вы взгляните только, что мы тут наплели.

Телепатическая болтовня умолкла. Прошло мгновение; собравшись с мыслями, гости весело расхохотались.

— Точно так мы лопотали когда-то в детском саду. Пожалейте беднягу хозяина. От этой мешанины можно помешаться. Должна же быть какая-то система, я уж не говорю о красоте.

— Предложите схему, Линк.

— Что бы вы хотели?

— Математическая кривая? Музыка? Плетенка? Архитектурный проект?

— Все, что угодно. Все, что вам угодно. Только чтобы свербило мозги.

Новый взрыв хохота приветствовал слово «прийти», которое по недосмотру Мэри Нойес проскочило за край плетенки еще раз прозвенел звонок, и в комнату вошел адвокат-2 интерпланетного суда совести. Он привел девушку, застенчивую, тихую, на редкость привлекательную внешне. Телепатически она была наивна и поверхностна. Типичная третьяшка.

— Приветствую, друзья. Приветствую. Слезная просьба извинить за опоздание. Причина — флердоранж, обручальные кольца… весь этот ассоциативный ряд… Только что сделал предложение.

— И боюсь, что оно принято, — сказала девушка с улыбкой.

— Не вслух! — оборвал адвокат. — Тут не галдят, как на сборище третьеступенников. Я же предупреждал тебя.

— Я забыла, — опять невольно вырвалось у девушки, и по гостиной заметались горячие волны испуга и смущения. Но тут к бедняжке подошел Линкольн Пауэл и ласково взял ее за руку. Рука дрожала.

— Не обращайте на него внимания, дорогая. Это всего лишь второступенный сноб. Я хозяин этого дома Линкольн Пауэл. Шерлок Холмс на жалованье. Если жених вас колотит, я помогу ему раскаяться. Сейчас я познакомлю вас с вашими соущербниками. — Он повел ее по гостиной. — Это вот Гас Тэйт, он знахарь-шарлатан. Рядом с ним Сэм и Салли Экинс. Сэм тоже шаманит, а Сами микропедиатр-два. Они только что прилетели с Венеры. Гостят у нас…

— Здрав… Ой, то есть здравствуйте.

— Толстяк, сидящий на полу, Уалди Червил, архитектор-два. Блондиночка, которую он держит на коленях, его супруга, Джун. Она редактор-два. Их сын, Гален, разговаривает с Эллери Уэстом. Галли — студент политехник-три.

Молодой Гален Червил с негодованием стал объяснять, что получил — как раз сегодня — вторую ступень, что он может хоть год обходиться без слов. Пауэл прервал его и на уровне, недоступном восприятию девушки, растолковал, по какой причине допустил он эту вполне сознательную ошибку.