Хирургическое вмешательство

Грозный и строгий, невзирая на всклокоченные волосы и домашнюю одежду, Дед Арья стоял над Женем. Тот проснулся сразу, как только шаманы вошли в комнату, но глядел квёло и сонно. Хлопал глазами, натягивая плед на плечи, зябнущие со сна. Ксе сел и сидел прямо на ковре, медленно приходя в себя: короткая, но глубокая ходка в тонкий мир, казалось, перевернула мозги вверх ногами, а на деле поставила их как положено. Теперь шаман чувствовал всё, что должен был чувствовать, и неприятно это было до чрезвычайности.

Он по-прежнему мало что понимал.

— Ну здравствуй, — почти торжественно сказал Арья.

— Здравствуйте, — тихо ответил Жень, оробев. — А вы кто?

— Это Лев Аронович, — Ксе не слышал собственного голоса. — Мой учитель.

— Меня зовут Арья, — уточнил старик. — Я шаман.

Жень узнал интонацию, но если в устах Ксе она его насмешила, то великомогучий Дед внушал благоговение. Парень немедленно продрал глаза и почти по-военному взлетел с дивана.

— Я…

Арья оборвал:

— Тихо.

Он стоял и смотрел на него пристально, точно истукан, а Ксе видел, что Женя мало-помалу захлёстывает прежний ужас. Возражать и сопротивляться Деду у него не получалось. Пацан украдкой хрустел пальцами, отводя лицо в безуспешной попытке спастись от страшных всевидящих глаз Арьи; губы у него серели, и кажется, вот-вот подступила бы судорога, сродни той, что была на улице, когда Жень попался Ксе и принял его за жреца.

— Чего вам… — начал он, и голос сорвался.

— Тихо, — хмуро повторил Дед.

Ксе рассказал ему предысторию в нескольких фразах: на большее и истории, и соображений по её поводу не хватало. Услыхав о жрецах, Арья сделался ещё мрачнее и сосредоточенней, чем был, надолго задумался, а потом сказал: «Дурак ты, Ксе… и Матьземля т-тебя потому любит. Т-только хорошего от той любви ждать не надо… Н-не понимаешь, с-сказал? Я вот, к-кажется, уже понял…» Ксе успел только рот открыть, когда Дед ухватил его за шиворот и потащил за собой — навстречу стереосистеме Санда и любовной ласке древней богини.

…Арья, наконец, глубоко вздохнул и отвёл взгляд. Жень чуть не свалился от облегчения.

— Значит, так, — сказал Дед. — Т-ты садись, садись…

Жень облегчённо свалился.

— За тобой охотятся жрецы, — протянул Арья раздумчиво, но на лице его читалось, что загадок для него больше нет. — К-которые довели до смерти твоего отца, и т-тебе в их руках грозит то же самое. И т-ты никого не можешь просить о помощи, вот в чём вся подлость-то, Жень…

Тот смотрел снизу вверх, широко распахнутыми глазами, не то с ужасом, не то с мольбой. Костяшки сцепленных в замок пальцев побелели.

— Тебя даже закон не защищает, нет такой строчки в законе. Кошку-собаку защищает, а тебя — нет.

«Дед, — мысленно взмолился Ксе, — ну зачем ты так?» Учитель причинял боль другому, но видеть это было больно и ученику. Женя уже трясло. А пацан никому ничего плохого не сделал, хоть и таскал с собой кучу ножей… почему Арья говорит, что его не защищает закон?!.

— Дед, — без дыхания простонал Ксе. — Что ты говоришь такое?..

— Только вот Матьземле не всё равно, что с тобой сделают, — тот не слышал его. — Это Матьземле-то. К-которая вообще мало что соображает, а уж единственного человечка ввек не заметит, к-кем бы он ни был, что бы ни натворил…

Жень сжался в комок, втягивая голову в плечи; глядел исподлобья, и лихорадочно блестели глаза. Дед Арья взял его за подбородок длинными костлявыми пальцами — мальчишка стерпел, покорно поднял лицо.

— Жень, — сказал старый шаман. — Да ведь ты божонок.

2

Офис находился не то чтобы на окраине, но в подворотне — в глухом и грязном дворе, в пяти минутах ходьбы от Трёх вокзалов. Само здание, где арендовали помещения несколько фирм, было новым, но место определённо не годилось для приличных учреждений. Впрочем, в филиал контору и перевели по причине малоприличной специализации. Поначалу московский отдел по работе с клиентами располагался прямо в здании Минтэнерго, но потом выяснилось, что, во-первых, клиентура робеет роскошного дворца министерства, а во-вторых, клиентура эта такая, какую любое вменяемое учреждение предпочтёт не пускать на порог. Существовал строжайший приказ именовать их «клиентурой», но сотрудники постоянно сбивались и путались, потому что нормальной клиентурой были акционеры и прочие уважаемые люди, а то, что ходило теперь, слава богам, в филиал на Киевской, называлось «бомжами», «идиотами» и «сырьём».

Клиент, который сейчас, тонко звеня проглоченным аршином, сидел на зыбком крутящемся стуле перед фронтлайн-менеджером, не походил на бомжа.

А значит, был идиотом.

Иных вариантов менеджер представить себе не мог.

— Пожалуйста, — терпеливо и зло говорил он, — внимательно прочитайте договор. Все пункты.

— Зачем? — тихо сказал клиент. — Я знаю, в чём суть этой сделки. Какая может быть разница?

«Омерзительный тип», — подумал менеджер и присовокупил, что тип явно собирается поиметь его в мозг. Договор был отпечатан крупным шрифтом и сформулирован предельно простыми фразами, потому что частенько клиенты плохо читали, или вообще от тяжкой жизни успевали забыть, как это делается. Они ещё и воняли частенько, но менеджер не отличался брезгливостью.

Этот был из другого теста.

Клиент смахивал на романтического юношу, который постарел, пооблез и в целом опечален жизнью, но ума так и не приобрёл. Самое смешное, что мужик-то был молодой, едва под тридцать, но вот как юноша он успел постареть. Хиппи, а может, и не хиппи, в трёпаной одежонке, белобрысый, нечисто выбритый, с остатками угрей на щеках, вид он имел шизофренический и смиренный. Аж подташнивало. Менеджер старался лишний раз не поднимать взгляда.

Такие — они хуже всего.

— Поймите правильно, — сказал менеджер с откровенной ненавистью. — Мне абсолютно безразлична ваша судьба. Прочитаете вы договор или нет, передумаете или нет. Есть вещи, которые я делать обязан. Я обязан вас отговаривать. Причём долго.

— Может, как-нибудь обойдёмся без этого? — так же тихо попросил клиент.

— Меня уволят, — грубо сообщил менеджер. Измываться над захожанами он имел полное право: это тоже считалось способом убедить их отказаться и уйти, и слава богам — иначе было бы совсем невмоготу.

— А если…

— Здесь скрытая камера, — отрезал он. — Но если вы не будете перебивать, я могу сократить лекцию. Идёт?

Юноша молча кивнул.

Менеджер прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Потом уставился в стену поверх его головы.

— Итак, — сказал он. — В договоре сказано, что вы передаёте государственной компании Ростэнергопром право распоряжаться вашим тонким телом после засвидетельствования факта вашей физической смерти. Это ложь. Не перебивайте. Это официальная ложь, вызванная требованиями действующего законодательства, я уполномочен об этом сообщать. Вы идентифицируете себя с плотным телом, что является вашей фатальной ошибкой. После смерти этого тела вы не перестанете осознавать себя. Вы передаёте права не на труп, а на себя самого.

За окнами стоял ясный осенний день, но по офису медлительно текли сумерки. Лампы дневного света ровно гудели; их тусклый свет, казалось, блек, выцветал до какого-то потустороннего оттенка, и живые цветы в горшках казались искусственными.

Менеджер подался вперёд, почти опустившись грудью на стол.

— Раньше это называлось «продать душу», — свистящим шёпотом сказал он.

— Я знаю, — ответил клиент. В глазах его серела решимость.

Менеджер сел.

— Вы сатанист? — обыденным голосом спросил он.

— Что?

— Некоторые сатанисты думают, что тут можно продать душу Люциферу, — криво ухмылялся менеджер. — Двух-трёх мне так и не удалось переубедить, но их, откровенно говоря, и не жалко. Послушайте, вы продаёте душу не потусторонним силам, уж не знаю, какие вам больше нравятся, а нашему родному государству. Не дальше, никак не дальше, чем Российской Федерации в лице государственной акционерной компании Ростэнергопром. Вы так любите Родину?