Триллион евро

Д-р Эберхард поднял откидную крышку на переднем торце контейнера, перед которым мы стояли как истуканы, и нашим взорам предстала панель с несколькими светящимися кнопками. Очень впечатляюще. Эберхард нажал самую большую кнопку, и внутри всё пришло в движение и загудело, просто залюбуешься. Вокруг меня только и слышались «О!» да «А!».

— Идёмте, — сказал Эберхард, — идёмте со мной!

И он повёл нас вдоль контейнера к окошечку, вырезанному в железной стене. Там что-то происходило. Слышалось гидравлическое шипение, колёсики и валики продвигали вперёд блестящую алюминиевую жесть, шкалы манометров дрожали, почва слегка вибрировала от прессов. Это немного походило на детскую еженедельную познавательную передачу «Сделай сам».

— То, что вы здесь сейчас видите, — техника новейшего поколения. Наши инженеры проделали огромную работу и так минимизировали стандартный процесс, чтобы он точно уместился в общий концепт, holistic engineering, [9] если вы понимаете, что я имею в виду. «Small is beautiful», — вот наш девиз.

Он нёс чистую околесицу, мне как машиностроителю это сразу бросилось в глаза, но я полагал, что это сугубо маркетинговый язык, на котором написаны рекламные брошюры даже «Даймлер-Крайслер», а кто же сомневается в качестве продукции «Даймлер-Крайслер»? Никому не пришло в голову спросить у Эберхарда, почему нам показали лишь небольшую часть производственного процесса, а не всё сооружение. Наверное, здесь все были фаны передачи «Сделай сам». Ведь там не показывают всю фабрику, а лишь какие-то промежуточные этапы.

— А здесь, — сказал он, когда мы дошли до заднего торца контейнера, — мы получим наш конечный продукт!

Из-под откидной крышки на наклонную плоскость с грохотом падали вёдра и катились вниз, прямо в руки двух детин фабричного вида, в спецовках и кепках. Они ловко составляли вёдра стопками, которые вырастали в сверкающие башни. Одну из башен опрокинуло ветром, и она с грохотом покатилась по земле. Тотчас подскочил третий рабочий и привёл всё в порядок.

— Можете взять себе по одному, — воскликнул Эберхард. — Каждый возьмите себе на память. Бесплатно, и ни к чему не обязывает. Это качество! С этим можно работать! И в Африке тоже!

Естественно, я взял одно. И крышку. И подписался сразу на 2 миллиона.

— Ха-ха-ха, — смеялся Рюдигер. — Лох ты и больше никто! Два миллиона ушли в песок, пошли прахом! Они пропали!

— Это мы ещё посмотрим. Ты сперва верни мне то, что взял у меня в долг!

Рюдигер только посмеивался. Я вышвырнул его.

Всё было организовано наилучшим образом. Приходили е-мейлы, присылались брошюры и даже видеокассеты о прогрессе в области целостных разработок. Акции, естественно, тоже пришли. Я подписался ещё на 1 миллион. Мы с Рюдигером курили и смотрели одну из присланных кассет. Рюдигер так смеялся, что и меня заразил.

— Полная бодяга! Кто в это может поверить? Ты только глянь на этого пидора, как он держит в руках инструменты! Ну артист! Ну мухлёж!

Он чуть не падал со стула от смеха. Я тоже.

А потом всё как отрезало. Больше ничего не приходило. Ни е-мейлы, ни брошюры, ни видео. «Портатех» когда-то громко объявил, что открытие первой контейнерной фабрики будет транслироваться в Интернете вживую, но вместо этого веб-сайт www.portatech.co.uk в назначенный для открытия день вообще перестал существовать. Ха-ха-ха, давно я так не смеялся. Собственно, к этому моменту мне стало ясно, что Рюдигер был прав и что деньги пропали. Все. Три миллиона. Вчистую. Но я как-то не хотел в это верить. Ведро-то стояло у меня в чулане, среди прочего хлама. И оно ведь выкатилось не откуда-нибудь, а из минифабрики, я же видел это собственными глазами! Странным образом и Рюдигер куда-то исчез и больше не казал носа как раз на тот момент, когда «Портатех» ушёл в оффлайн. Ни тебе дурацких замечаний на моём автоответчике, ни самоприглашений ко мне на пиво, ни попрошайничества. Я даже удивлялся. С другой стороны, мне это было на руку. Если бы он, к примеру, в тот вечер, когда я больше не смог открыть веб-сайт, подвернулся мне с какой-нибудь цитатой из Маркса, я бы, наверное, дал ему в морду. По-свойски так.

Что мне было делать? Я не имел понятия. Тогда ещё раз перечитал всё заново, и мне открылась истина: всё полная лажа. Помпезный е-мейл с объявлением о торжественном открытии фабрики вещал, что оно состоится в Лагосе, Нигерия. Я зашёл на сайт Министерства иностранных дел и навёл справки: в Нигерии запредельная криминальность, трудности с бензином, время от времени беспорядки происходят и в самом Лагосе, но на эффективную помощь нигерийской полиции рассчитывать не приходится. Уж написали бы просто: «Туда — ни ногой!» Я полетел в Лагос. Хотел выручить свои деньги назад.

Уже в аэропорту мне стало ясно, что я совершил дичайшую ошибку. Всюду одни негры. Это звучит, наверное, глупо, но я не рассчитывал на такое обилие негров. И всё кишит кишмя, как в муравьиной куче. Шумно, грязно, вонь. Я присмотрел себе таксиста, который, вроде бы, не собирался меня убить или похитить. Как я узнал потом, по возвращении домой, то было чистое везение «на новенького». Описать Лагос мне не по силам. Ещё по дороге в город мы пару раз еле успели объехать несколько брошенных машин, контуры которых лишь смутно угадывались в невероятно густом смоге. Представить себе это невозможно. Потом скрежет, визг и грохот раздались позади нас: у какого-то другого водителя реакция оказалась не такой хорошей, как у моего.

— Желаю вам выбраться из Лагоса живым! — смеясь, крикнул мой водитель.

«Я желаю себе того же», — подумал я и крепко вцепился в изодранную обшивку сиденья. Мы бесконечно долго кружили по Лагосу. Пробки, аварии, полиция — кошмар. Не знаю, из чего термиты строят свои сооружения, но Лагос показался мне термитником из дерьма.

И вот, наконец, порт, — тут у меня уже и слов нет. То была помойка при термитнике из дерьма. Но мой бравый таксист как-то пробивался. Просто диву даёшься, на что способен двигатель внутреннего сгорания, если приделать к нему четыре колеса. Через каждые сто метров водитель останавливался и пытался разузнать, где находится «Портатех лимитед». А надобно знать, что пригодной карты Лагоса вообще не существует, поскольку всё меняется так быстро, что от карты не было бы никакого толку. Более-менее крупные скопления жилых домов ещё худо-бедно можно было обозначить, но чтоб отдельные улицы — и мечтать нечего. Каждые сто метров нас направляли в другую сторону, причём при любой остановке машину успевали облепить гроздья человеческих существ, походивших на зомби. Я сидел в этом тарантасе беззащитный, как на блюде. Единственный белый. Как бы мне пригодился пистолет! Или ружьё.

В конце концов мы остановились перед полусгнившим складом, который когда-то был синим. Ворота или двери отсутствовали. Просто гигантский жестяной барак, просматриваемый насквозь.

— Что, здесь? — спросил я.

— Здесь, здесь, — закивал мой водитель, — идёмте, идёмте!

Вонь стояла нестерпимая. По другую сторону склада находилась акватория порта. Судя по запаху, эта жижа представляла собой смесь дерьма и нефти. Оглушительно кричали чайки у нас над головой. Да, без них картина была бы неполной.

Таксист уже шагал впереди меня. В бараке ничего не было. Ничего, кроме мух и пыли. И контейнера. Вернее, останков контейнера. По останкам можно было судить, что некогда это был контейнер, поскольку ещё не всё было искорёжено, искромсано и разломано на части, основные формы в грубых чертах угадывались. И даже часть содержимого уцелела. Трубки, валики, жалкие обрывки конвейера, обугленная электроника и электромоторы. Несмотря на то, что контейнер явно был облит бензином и сожжён, атакован дробовиком и ломом, всё равно становилось ясно: это был тот самый контейнер, который нам демонстрировал д-р Эберхард в Кинцигхофене. Словно для усиления издёвки, у заднего торца валялись рассыпанные алюминиевые вёдра, чудесные изделия, приспособленные к условиям Африки, якобы произведённые этим контейнером-фабрикой. У меня закружилась голова. Я слышал, как жужжали мухи, а над головой злорадно хохотали чайки.