Миры Роберта Хайнлайна. Книга 13

Что можно использовать вместо старой доброй пепельницы, если нет силы тяжести и пепел норовит разлететься во все стороны? А курит ли Уолдо? Предположим, ему пришла охота сыграть в солитер, каким образом он удерживает карты? Хорошо подошли бы магнитные карты на магнитном столе.

— Сюда, Джим.

Держась одной рукой, Граймс другой указал направление. Стивенс проскользнул через указанное отверстие и, раньше, чем успел осмотреться, вздрогнул от низкого угрожающего рычания. Он поднял голову — сверху, прямо на него, летел огромный мастиф с оскаленными зубами и слюнявой пастью. Пес выпрямил передние лапы, словно для того, чтобы балансировать ими в полете, а задние подобрал под брюхо. Всем своим видом он явно выказывал намерение разорвать незваного гостя на куски, а затем эти куски проглотить.

— Бальдр! — Голос, пронизавший воздух, исходил откуда-то сзади.

Ярость животного утихла, но энергия продолжала тащить его вперед. Одно из вальдо выстрелило на добрых тридцать футов и ухватило пса за ошейник.

— Извините, сэр, — добавил тот же голос. — Мой друг не ждал вашего визита.

— Привет, Бальдр, — сказал Граймс. — Ну как, слушаешься хозяина?

Пес взглянул на него, взвизгнул и завилял хвостом. Стивенс взглядом отыскал место, откуда раздавались команды.

Гости находились в огромном сферическом помещении. В его центре парил полный человек — Уолдо.

Если бы не босые ноги, то можно было бы сказать, что одет он прилично — в фуфайку и шорты. Металлические рукавицы вальдо по локоть закрывали его руки. Своей мягкой полнотой, ямочками на щеках и подбородке, гладкой кожей он напоминал громадного розового херувимчика, каких обычно рисуют рядом со святыми. Но взгляд был отнюдь не херувимским, очертания лба и черепа — чисто человеческими. Взглянув на Стивенса, он произнес высоким голосом:

— Позвольте представить вам моего любимца. Бальдр, дай лапу.

Пес протянул переднюю лапу, и Стивенс со всей серьезностью ее пожал.

— Дайте ему вас обнюхать.

Как только вальдо, сжимавшее ошейник, ослабило свою хватку, животное подошло ближе, изучило незнакомца и, удовлетворенное, обслюнявило руку. Стивенс заметил, что шерсть вокруг глаз Бальдра коричневая и резко контрастирует с белой, которой покрыто все тело: ему сразу вспомнилась сказка о солдате и огниве, где присутствовали собаки с «глазами, широкими как блюдце». Затем он произнес принятые в таких случаях фразы вроде: «Какой красивый! Отличный пес». Уолдо наблюдал за процедурой с легким отвращением.

Наконец, решив, что церемония окончена, Уолдо скомандовал: «К ноге!» Пес развернулся в воздухе, уперся лапой в бедро Стивенса, оттолкнулся и полетел к хозяину, Стивенс едва удержался на ногах, ухватившись за перила. Граймс также оттолкнулся, покинул свое место возле люка и оказался у стойки, возле которой располагался хозяин, Стивенс последовал за доком.

Уолдо медленно оглядел его с ног до головы. Манеры этого человека были не то чтобы откровенно грубы, но могли привести в смущение. Стивенс почувствовал, как краска начинает медленно заливать лицо, и, чтобы избавиться от замешательства, стал осматривать комнату. Несмотря на большие размеры, помещение казалось несколько тесноватым из-за большого скопления разного хлама — если можно так выразиться, — которым окружил себя Уолдо. Здесь находилось с полдюжины дисплеев, расположенных так, чтобы один из экранов всегда находился перед глазами хозяина. Три из них были снабжены телекамерами. Далее глаз натыкался на различные панели управления. Предназначение некоторых из них было очевидно: панель освещения, довольно сложная, с маленькими ярко-красными индикаторами для каждой цепи; панель вокаляра; многоканальный телевизионный пульт управления; приборная доска необычного дизайна, на которой располагались энергетические реле. Однако оказалось и по крайней мере с полдюжины панелей, назначение которых повергло Стивенса в глубокое изумление.

Рабочее пространство комнаты замыкалось стальным кольцом, к которому крепилось несколько пар вальдо. Две пары, размером с кулачок мартышки, были оборудованы экстензорами. Одно из таких вальдо как раз и схватило Бальдра за ошейник. Еще несколько помещалось возле сферической стены, и среди них выделялась пара настолько огромная, что Стивенс затруднился определить ее назначение. В раскрытом состоянии каждая механическая рука имела не менее шести футов расстояния между большим пальцем и мизинцем.

У стен виднелось большое количество книг, однако книжные полки отсутствовали. Книги, казалось, торчали прямо из стены, словно кочаны на капустной грядке. Стивенс недолго ломал голову над этим фокусом, решив, что все дело в магнитах, вделанных в переплеты. Впоследствии его догадка подтвердилась.

Уолдо снабдил комнату сложной автоматической системой освещения новейшей конструкции, которая полностью отвечала его потребностям, что, однако, не делало ее удобной для других. Само собой разумеется, свет попадал в помещение уже рассеянным. Более того, с помощью некоего искусного приспособления система следила, чтобы те источники света, которые попадали в поле зрения Уолдо, прекращали свою работу. Свет не слепил глаз хозяина — и только. Поскольку огни за его спиной начинали гореть ярче, чтобы лучше осветить то место, куда он в этот момент смотрел, все остальные, кто находился в комнате, ощущали постоянную резь в глазах. Очевидно, все дело заключалось в устройстве электронного слежения. Стивенс поневоле задумался над тем, насколько сложной должна быть такая система.

Граймс пожаловался на яркий свет:

— Черт возьми, Уолдо, отрегулируй свое освещение, не то у нас головы разболятся!

— Извини, дядя Гас.

Уолдо вынул правую руку из перчатки и опустил на одну из панелей управления. Резь в глазах прекратилась. Свет теперь исходил лишь оттуда, куда никто из них не смотрел. Кроме того, он сделался гораздо ярче, поскольку источников освещения стало значительно меньше. Лучи рисовали на стенах замысловатый узор. Стивенс попытался поймать глазами начало узора и на первых порах потерпел неудачу: устройство, по-видимому, и задумывалось так, чтобы быть незаметным. После нескольких неудачных попыток он наконец догадался, что надо следить глазами, а не вертеть головой. Устройство реагировало только на поворот головы, перемещение зрачков были для него слишком незначительным.

— Я вижу, вас, мистер Стивенс, заинтересовал мой дом. — В усмешке Уолдо проскальзывало высокомерие.

— Очень. Думаю, это самое замечательное место из всех, что я когда-либо видел.

— Что же в нем такого замечательного?

— Во-первых, отсутствие определенной ориентации. И, конечно, несколько инженерных новинок. Вы сочтете меня земным человеком, но я до сих пор продолжаю искать внизу пол, а вверху — потолок.

— Это всего лишь вопрос функционального дизайна, мистер Стивенс. Я живу в исключительных условиях, поэтому и дом мой кажется исключительным. Что же касается новинок, о которых вы говорили, то они по большей части заключаются в удалении лишних деталей и добавлении нескольких новых приспособлений.

— Сказать по правде, самое интересное из того, что я видел, не является частью вашего дома.

— Действительно? И что же это такое?

— Бальдр, ваш пес.

Услышав свое имя, животное повернуло голову.

— Я никогда не видел, чтобы собака так ловко передвигалась в невесомости.

Уолдо улыбнулся, и впервые его улыбка стала искренней и теплой.

— Да, Бальдр у меня акробат. Он ведь попал в невесомость еще щенком.

Уолдо протянул руку и потрепал пса по загривку, тут же обнаружив свою крайнюю слабость: сила этого жеста никак не соответствовала громадным размерам животного. Движения пальцев были слишком вялыми, чтобы спутать грубую шерсть собаки и сдвинуть с места большие уши. Однако Уолдо, казалось, не замечал своей немощи или не обращал на нее внимания. Вновь повернувшись к Стивенсу, он добавил:

— Если вам так понравился Бальдр, вы обязательно должны увидеть Ариэль.