Мнемоскан

— Я бы не стала обвинять высший суд страны в джерримендеринге, — холодно ответила она.

— Вероятно. Но в вашем комментарии о людях, которые становятся более чем одной индивидуальностью, имеется зияющий пробел, не так ли?

Неруда посмотрела на него.

— Да?

— Похоже на то, — сказал Дешон. — Ведь клонирование человека технически возможно с какого года? С двадцать второго или вроде того?

— По-моему, первый клонированный человек родился в 2013-м, — ответила Неруда.

— Значит, я ошибся, спасибо, — сказал Дешон. — Но разве клонирование не состоит в том, что мы берём некую личность и делаем из неё две? Ведь оригинал и клон генетически идентичны, и тем не менее они оба обладают всеми правами и являются людьми.

— Вам нужно прослушать мой курс, мистер Дрэйпер. Это действительно интереснейшая теоретическая проблема, но она не имеет отношения к американским законам. Во-первых, разумеется, никто в здравом уме не скажет, что это один и тот же человек. И, во-вторых, клонирование человека всегда было запрещено в США — оно запрещено даже в Канаде — так что американскому законодателю не было нужды инкорпорировать концепцию человеческих клонов в определение личности. — Она скрестила руки на груди, словно говоря «Вот так-то!» — Индивидуализация остаётся частью действующего права.

Если Дешон был обескуражен, он удачно это скрыл.

— Благодарю вас, доктор Неруда, — сказал он. — Вопросов больше не имею.

— И на этом мы сегодня закончим, — сказал судья Херрингтон. — Присяжные, должен вас предупредить о…

Прошло уже немало времени с тех пор, как я общался с другим экземпляром меня, но сегодня вечером это случилось снова, когда я смотрел по телевизору матч «Блю Джейз». Они играли так погано, что, похоже, я позволил своим мыслям отвлечься. Возможно, мой зомби и не возражал против зрелища их разгрома, но моё сознание не могло больше этого выносить, и…

И внезапно у меня в голове появиась другая версия меня. Я приказал телевизору отключиться и напряг слух.

Это странно…

— Привет! — сказал я. — Привет, ты там?

Что? Кто?

Я вздохнул, снова прошёл всю канитель объяснений, кто я такой, закончив словами:

— И я знаю, что ты думаешь, будто сейчас 2034 год, но это не так. На самом деле сейчас 2045.

О чём ты говоришь?

— Сейчас 2045 год, — повторил я.

Само собой. Я и так это знаю.

— Правда?

Конечно.

То есть, это не тот самый экземпляр с проблемами с памятью, с которым я разговаривал в прошлый раз. Чёрт, интересно, сколько их всего.

— Ты вроде говорил про что-то странное.

Что? А, да. Да, очень.

— Что именно?

Я уронил ручку, которой писал.

— И что?

И успел её поймать прежде, чем она долетела до пола.

— Ну, сейчас в твоих реакциях отсутствует медленный химический компонент, — сказал я. — Сейчас всё электрическое и происходит со скоростью света.

Нет, не в этом дело. Я видел, как ручка падает, видел её отчётливо, когда она летела к полу.

— Я не замечал подобного обострения восприятия.

Не думаю, что это обострение восприятия… Вот. Я подобрал её и уронил снова. Она падает как в замедленной съёмке.

— Падает в замедленной… как это может быть?

Понятия не имею, если только…

— О чёрт…

То-то и оно.

— Ты на Луне. То есть, полагаю, это может быть любое место с пониженной гравитацией, в том числе орбитальная станция, которая вращается слишком медленно для земного «же». Но поскольку мы уже знаем, что у «Иммортекс» есть база на Луне…

Да. Но если я на Луне, разве в разговоре не должно быть задержки ситгнала? Луне же в… скольки? — в четырёхстах тысячах километрах от Земли.

— Типа того. А свет движется со скоростью 300000 км в секунду, так что… сейчас прикину… должна быть задержака в секунду с третью.

Может, она и есть. Может быть.

— Давай проверим. Я сосчитаю до пяти; когда ты услышишь, как я говорю «пять», ты подхватишь и сосчитаешь от шести до десяти, а потом я — от одиннадцать до пятнадцати. Хорошо?

Хорошо.

— Раз. Два. Три. Четыре. Пять.

Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять.

— Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать.

Не заметил никакой задержки.

— Я тоже.

Тогда как?…

— Эндрю Портер говорил что-то об использовании квантового тумана для неивазивного сканирования мозга оригинального Джейка Салливана…

Ты думаешь, что копии квантовано спутаны?

— «Квантово». Правильно говорить «квантово».

Я знаю.

— Я знаю, что знаешь.

Квантово спутаны. То есть мы связываемся мгновенно…

— Именно. То, что Альберт Эйнштейн называл «некими жуткими дальнодействиями».

Полагаю, это возможно.

— Но зачем бы «Иммортекс» стала создавать ещё одну копию меня на Луне?

Я не знаю, сказал голос у меня в голове. Но мне это не нравится.

— Ты ведь не можешь вернуться сюда, на Землю. Здесь может быть только один я.

Я знаю. Везучий чёрт.

Я подумал об этом.

— Похоже, так и есть.

Карен вернулась на место свидетеля, в этот раз вызванная Марией Лопес, а не Дешоном.

— Ранее, — сказала Лопес, — во время перекрёстного опроса Алисы Неруды, ваш адвокат, мистер Дрэйпер, использовал термин «джерримендеринг» в отношении определения границы между жизнью и смертью. Вы это помните?

Карен кивнула.

— Да, помню.

— Вы профессиональный писатель; я уверена, что у вас обширный словарный запас. Не могли бы вы просветить нас относительно значения этого вычурного слова?

Карен наклонила голову набок.

— Оно означает перекраивание границ для получения политического преимущества.

— Этот термин, — сказала Лопес, происходит от имени Элбриджа Джерри, не так ли, который изменил границы избирательных округов в Массачусетсе, будучи губернатором этого штата, так, чтобы его партия получила большинство на следующих выборах, верно?

— Герри, — сказала Карен, — а не Джерри. Мы стали говорить «джерримендеринг», но губернатор — а впоследствии вице-президент — произносил свою фамилию «Герри».

Я улыбнулся способности Карен найти способ вежливо послать кого-то в зад.

— Э-э… да, конечно, — сказала Лопес. — Так вот, губернатор изменил границы округа Эссекс так, что его очертания стали напоминать саламандру. Значит, повторимся, джерримандеринг означает изменение линий границ таким образом, чтобы получить политическую или личную выгоду, правильно?

— Можно сказать и так.

— И адвокат истца обвинил Верховный Суд в том, что он просто передвигал линию, разделяющую жизнь и смерть, пока она не стала политически приемлемой, не так ли?

— Да, мистер Дрэйпер имел в виду что-то такое.

— Но, конечно же, вы хотите, чтобы присяжные этого жюри передвинули другую линию — очевидную, неопровержимую, обозначающую момент смерти мозга — в другое место ради вашего личного удобства, не правда ли?

— Я бы так не сказала, — сухо ответила Карен.

— А ведь вы сами в прошлом занимались играми в джерримандеринг, не так ли?

— Мне о таком неизвестно.

— Нет? Миз Бесарян, у вас есть дети?

— Разумеется. У меня есть сын, Тайлер.

— Ответчик на этом процессе, верно?

— Да.

— А другие дети?

Карен выглядела как… я не мог сформулировать; её пластиковое лицо исказилось таким образом, как я ни разу ещё не видел, и я не знал, какую эмоцию ооно выражает.

— Тайлер — мой единственный ребёнок, — сказала, наконец, Карен.

— Ваш единственный живой ребёнок, — сказала Лопес, — верно?

Иногда вы читаете в книгах о том, как рот человека от удивления образовывает идеальное «О»; лица из плоти и крови на самом деле не могут такого сделать, но синтетическая физиономия Карен изобразила её безупречно, когда Лопес задала этот вопрос.