Миры Альфреда Бестера. Том 3

(Эскимосская Дезинсекторная Компания вычищает архивные залежи Налогового Управления, чтобы спасти груды обвинительных и очерняющих свидетельств от насекомых и грызунов. Два эскимоса обсуждают сравнительные достоинства муравьев и тараканов, жадно хрустя таковыми.)

— Halstu di oyg'n tsu der erd, vestu mer vi verem nisht zen [96].

— Der vus hot alemen lib, iz gelibt fun keynem [97].

— Ox уж эти скимосы, всюду пролезут.

— Эскимосы, Пи. Эскимосы!

(В Содомском Родео Шлямбера наездник-шимпанзе горько пеняет конюхам, которые седлают для него необъезженного мужика, на котором ему предстоит выступать.)

— Тк-нк-фк-тк-лк-мк-бк-зк!

— Ну чего он снова ноет?

— Ай, да эти звезды родео все время недовольны. Говорит, что мы слишком туго подвязываем необмуку яйца колючей проволокой. Брыкаться-то он брыкается, но запал у жеребца уже не тот.

(В Криогеновом Ледяном Дворце два людоеда обсуждают мороженые блюда.)

— Их вроде как слегка нужно оттаять, мужик, прежде чем жарить.

— И ни разу, если он на леднике больше сотни лет, парень. Приванивать начнет, вот что. Так и жарь мороженым.

— А какой кусочек для тебя лакомый?

— Потроха.

— Вот это разговор, парень. Потрошки — это самый смак.

(Ночь и Гиль. Грязный сумрак. Гномы-громилы. Поджаривают мороженый труп господина Рубора Тумора. Плясуньи Салема Жгуна отогреваются у костра. Паучьи лапки Отца-Оопа порхают по ягодицам шейха Омара бен Омара, который покрывает Неверную. В морге Джанни Ики покупает труп Нудника Лафферти ради пятнистой шкуры, которую он собирается повесить на стену. Черные глаза Енты Каленты обменяли на ручной миксер. В термокупальне обнаружили, что их странная вода способна вызывать галлюцинации. Три инженера с Плотины Гудзон-Адовы Врата на научной конференции привели математические доказательства того, что пчелы могут летать. Над барышней Гули надругался робот, и с этой новостью она обратилась к психоаналитику. Первоначальный Скрябин-Финкель приказывает долго жить в 97 лет отроду, а его конюшня сотворяет прощание со Скрябиным под названием «ОТБЕЙ МЕНЯ ОДНИМ УДАРОМ, ФИНКЕЛЬ, НЕ ТО Я В СМЕРТНЫЙ АУТ ПОПАДУ».)

Оазис Шимы раньше был Испанским музеем. Его пентхауз возвышался над ломаной линией домов вдоль испускающей пары реки Гудзон, на поверхности которой горели мигающие болотные огоньки, отплясывая над водоворотами и порожками.

Гретхен открыла дверь, повелительно позвала:

— Блэз! Нет ответа.

Она вошла, Пи-девка за ней. Осмотрели гостиную, спальню, ванную, кухню, террасу, все еще покрытую землей в честь Опс.

— Блэз!

— Здесь нет никого, госпожа ЧК, особа-хозяйка.

— После всего, что мне пришлось пережить, что, этот урод отправился на работу? И даже не позвонил? Ушел в себя? Le pauvre petit. Очень на него похоже.

Она позвонила в «ФФФ». Никакого Шимы.

— Если он опять провалился и ушел в фугу, то я последний раз его вытаскиваю. Пи-девка, позвони от моего имени в Управление полиции Гили. Я не хочу, чтобы меня узнали по голосу и вычислили. Я подскажу тебе, что говорить.

Пи позвонила в Участок по шпаргалке Гретхен. Нет Шимы. Нет приказа задержать Шиму. Нет Индъдни. Субадар ушел домой.

— Какого черта! Все равно мне нужно пригасить приказ на арест, касающийся меня. Пи-девка, ступай ко мне домой и присмотри за восстановительными работами. Я делаю тебя ответственной, девочка. Пора тебе расти. Я не стану окружать себя детьми. Я отправляюсь домой к Индъдни. Может быть, он знает, где Шима. Я им обоим выдам как следует и покончу с ними. Я все же НОВАЯ порода, черт возьми! Свобода! Свобода! Это превыше всего!

Пи-девка проводила Гретхен до Индъдни — его дом стоял в бывшем Грамерси-Парке — и отправилась в Оазис в «Старом Городе». Гретхен одолела лестницу до квартиры Индъдни и позвонила.

Дверь ей открыл сам субадар в изумительном белом одеянии.

— Ах! — сказал он с улыбкой. — Я ждал вас. Входите. Входите же. Входите с миром и надеждой. Мы тоже нашли путь к первоисходному пику. Мы нашли Истинную Веру. Это Господин Шива в Его первом славном воплощении Sveta — «Белоснежного».

Гретхен задохнулась и с трудом произнесла:

— Индъдни?

— Когда-то давно, — с улыбкой продолжал Индъдни. — Входите же. Вы — мой милый друг, Гретхен Нунн.

— Тоже когда-то давно, — отвечала Гретхен, входя. — И я нашла этот путь, субадар.

— Да-да, — тихо сказал Индъдни, запирая дверь. — Да, я полностью осведомлен обо всем, что произошло. Я говорил уже, что располагаю некоторыми возможностями. Вы поднялись на новую вершину, высокую вершину, возможно, что и на первичную вершину, которой, увы, не смог перед смертью достичь доктор Шима. Несмотря на всю его блестящую одаренность, вызов, который он очень захотел принять, оказался ему не по силам.

— Шима умер? — Гретхен была потрясена. Индъдни кивнул.

— Но как это случилось?

— А, значит, вы не помните. Вы оставили старую жизнь позади, как и я свою. Вы в своем новом царском величии разорвали его на куски.

— Я?! Убила его?

— Разорвали на куски. Гретхен поразило немотой.

— Что такое? Вина? Горе? Ну-ну, милая, мы все это уже переросли, так что поговорим откровенно, как равные. Да мы и есть равные, знаете ли. Я достиг своей вершины и, наверное, я единственный первобытный, кто под стать вам. Так что будем душевно поддерживать друг друга.

— В-вы… вы просто хотите меня утешить. — Она не могла отойти от потрясения. — Я растерзала Блэза? Разорвала на куски?

— Мы и должны утешать друг друга. Мы одни на такой высоте, и у нас никого больше нет.

— Н-но все говорили, что ядля этого родилась… чтобы стать Новым Первобытным Человеком… А вовсе не вы, субадар. Как вы достигли своей вершины?

— Я переродился в Черной Дыре.

— В противомире? Он так на вас подействовал?

— Возможно, что и новый рой, твой новый улей, поднял меня на эту высоту.

— Боже! О Боже! Боже!

— Зови Его лучше Его настоящим именем — Шива. Божественный Источник Жизни. Мы вместе войдем в космос Шивы. Ты многому можешь научить меня, а я стану учить тебя порождать всеохватывающий дух Сомы. Мы вместе станем поклоняться двенадцати священным Лингамам [98].

— Индъдни, неужели это вы? Мне кажется, что вы сошли с ума, и, наверное, я тоже обезумела. Что случилось с нами?

И он учил ее поклоняться двенадцати священным Лингамам — учил три безумных эротических часа, оставивших ее без сил, ничего не понимающую и сливающуюся с вездесущей Сомой.

— О Боже мой!.. — шептала она. — Боже!.. Боже мой! Боже мой! Меня никогда раньше так не любили. Никогда! Ни одну женщину так не любили. И я никогда раньше так не любила саму любовь. Никогда! Это и есть вершина?

Он кивнул.

— Я знала, что ты вовсе не педик, — это ты притворялся ради Шимы. Я знала, что ты мужчина. Ты больше, чем мужчина, — в десять и еще в десять раз больше, чем любой мужчина, которого я раньше знала. Бог мой! Боже возлюбленный! Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. А ты? Меня? С тобой такое же?

Индъдни улыбнулся ей, потом встал, подошел к зеркалу и начертил на нем пальцем, окунутым в красное: