Сочинения в 3 томах. Том 2. Диктатор

- Бернулли вообще мало с кем здоровается, - заметил Вудворт. - Мы с ним учились на одном курсе университета. Леонард был из тех студентов, которые плохо действовали на печень профессоров. Служить под его начальством еще можно, но иметь его в подчиненных - не дай бог!

Гамов, отпустив министров, попросил остаться меня, Вудворта и Прищепу. Если десять человек составляли Ядро, то мы четверо являлись его центром. Я сказал, когда остальные ушли:

- Прищепа, вы жаловались, что финансовые возможности разведки малы. Могу предложить вам подспорье - сто миллионов золотых диданов.

И я вручил ему бумажку, усыпанную семизначными цифрами.

- Войтюк? - догадался Гамов.

- Войтюк. Сегодня передал мне шифры ста счетов. Вклады в банке «Орион» в Клуре.

- Вы сейчас самый богатый человек в Латании. Сто миллионов диданов! Голова кружится! - сказал Вудворт. Кортезианское уважение к богатству не было вытравлено в нем десятилетием службы в Латании.

Гамов спросил:

- Значит, кортезы пошли на игру? И что внесли нового?

- Войтюк порадовал, что Аментола согласен на тайный союз со мной, чтобы способствовать падению Гамова и моему вступлению на престол Латании.

- Почему на престол? - удивился Гамов. - Разве я на престоле?

- Так сказал Войтюк. Слово «престол» в полученной им шифровке.

- Не удивляйтесь, - сказал Вудворт. - Аментола - человек умный и деловой. Но в истории осведомлен не больше, чем слепец в живописи. Диктатор для него лишь синоним императора. Кортезов такие ошибки не возмущают. Они не требуют у своих президентов учености.

- Хорошо, пусть престол. А дальше?

- Дальше Войтюк сообщил: к моей оговорке, что не буду передавать сведений, приносящих вред моей родине, отнеслись с уважением. От меня ждут не предательства Латании, а сотрудничества на благо моей несчастной родины, угнетенной жестоким и мрачным диктатором. Жестокий и мрачный, именно такая формулировка в шифровке.

- Шифровку он вам не передавал? - поинтересовался Прищепа.

- Он уничтожил ее. Он сказал, что с первого чтения запоминает наизусть любые тексты, а бумагу можно потерять. Деньги, мне предоставленные, - не плата за шпионаж, вероятно, и кортезам такая плата представляется неслыханно огромной, а ассигнования на политическую борьбу с Гамовым. Кортезия достаточно богата, чтобы выделить столько средств, сколько понадобится, чтобы свергнуть ненавистного диктатора. Вот такое отношение к вам, Гамов.

- Иного я и не ждал. Было еще что интересное?

- Было. Кортезия, Родер и Нордаг в ответ на вашу «Декларацию о войне» готовят «Декларацию о мире». И эта декларация расчистит противникам Гамова дорогу к власти. Он не уточнил, кто они, но думаю, речь обо мне, а не о Маруцзяне с Комлиным.

- Согласен. Расчищать дорогу будут вам. Когда обнародуют декларацию?

- В шифровке об этом ни слова.

В разговор вступил Прищепа:

- Войтюк получает шифровки, которые потом уничтожает. Значит, у него есть какой-то агент, сносящийся с кортезами. Рано или поздно мы обнаружим его и перехватим шифрованные депеши.

- Ни в коем случае! - воскликнул Гамов. - Я уже говорил, что любой разоблаченный шпион - бесценное сокровище, и его надо оберегать от провала. А крупную игру с Войтюком может сорвать подозрение, что за ним следят. Надо вообще снять с него все формы наблюдения.

- Исполню, - без воодушевления пообещал Прищепа.

Гамов предложил мне и Прищепе поехать на военный завод. Вудворт удалился в свое министерство.

Ко дворцу подошел личный водоход Гамова - бронированная машина на двух баллонах сгущенной воды. Впереди сели водитель и два охранника, в задней кабине мы трое. По городу водоход ехал не торопясь, за городом припустил. Снега еще не сошли с полей, но разрыхлились и потемнели. По небу тащились тучи, метеогенераторы Штупы гнали их на восток, в далекие горы, к Лепиню, там накапливались водные резервы страны. Близилась весна - холодная, неровная. Я боялся подходившей все ближе весны. Мы не обеспечили ее надежной защитой, и в том была моя немалая вина. Продукция того завода, куда мы ехали, должна была решить участь войны. Но Штупа, не снабженный в достатке энерговодой, мог уступить врагу в предстоящих сражениях. И я все глядел в небо и все прикидывал, хватит ли у Штупы энерговоды, чтобы в грозный час повернуть эти куболиги туч, несущиеся на восток, обратно на запад - на головы наступающего врага. Солнце уже неделю не показывалось над землей, так густо шли тучи. Но хватит ли их? Океан весь в распоряжении кортезов, а воды в нем - неисчерпаемо.

Водоход углубился в лес. Здесь снегу было больше, он еще висел на кронах сосен. И в лесу, естественном, разнорослом - старые высокие деревья глушили выдиравшийся к солнцу молодняк, - с залысинами полян, с багровыми пятнами болот, давно поглотивших снег, потянуло хвоей и прелью.

А затем машина ушла в ущелье, и ее остановили. Три солдата с излучателями заглянули в кабины - проверить документы, но узнали Прищепу и дали дорогу. Я иронически заметил:

- Хороший актер может загримироваться и под Прищепу, и даже под Гамова.

На следующем посту, уже у горы - в недрах ее был смонтирован завод, - дежурный не ограничился тем, что кивнул Прищепе и прочел пропуск, но и приставил к нему приборчик, похожий на ручку. От пропуска исходило излучение, удовлетворившее дежурного. Нам открыли въезд в гору.

Это был секретный завод, один из тех, какие мы стали спешно строить, захватив власть. Секрет был, конечно, не в том, что мы создаем водолеты. И при Маруцзяне их строили. Но мало. Первый наш водолет я увидел, когда на нем прибыл Данило Мордасов отбирать трофейные деньги. Величайший секрет новых заводов был в том, что мы создавали на них водолетный флот таких размеров и такой мощности, какой еще не знала планета.

Нас сопровождал дежурный инженер - четкий, немногословный. Когда Гамов спросил его, сколько машин цех монтирует за неделю, он сделал вид, что не расслышал вопроса. Я шепнул Гамову:

- Не искушайте его. Выйдем, объясню, почему он не может ответить на ваш вопрос.

Гамов осматривал оснащенные водолеты, а я прошелся по сборочному цеху. Вдоль стен высились штабеля баллонов со сгущенной водой. Их были тысячи - новеньких, сияющих полировкой. Насколько легче было бы Штупе, отдай мы ему энергобогатство, размещенное хоть в одном этом цехе! Насколько радостней стала бы весна, наступления которой мы все страшились. Но если бы даже надо мной занесли меч и приказали: «Отдай или умри!», я не отдал бы моему другу Штупе, защитнику неба нашей страны, ни одного из этих баллонов энерговоды.

- Семипалов, подойдите! - крикнул Гамов.

Он радостно наблюдал, как рабочие вставляют энергобаллоны в корпуса водолетов: сперва донные, отрывающие тяжелую машину от земли, потом кормовые, создающие своей реактивной тягой движение вперед, а под конец тормозные на носу. Гамова восхищали все производственные операции.

- Как все просто, Семипалов! Водяной пар, в который вдруг превращается стекло в баллонах, бросает вверх тяжелую машину, мчит ее в воздухе наперегонки с птицами, потом плавно опускает на землю. Совершенство. Абсолютное совершенство!

- Конечно, совершенство! С маленькой поправкой. Даже двумя. Стекло в баллонах, называемое сгущенной водой или энерговодой, весит в двадцать раз больше обыкновенного стекла: маленький баллон с трудом несут четверо дюжих рабочих. И нет такой птицы, что могла бы посоревноваться в воздухе с водолетом: самый сильный ураган, генерируемый метеостанциями Штупы, отстает от боевого водолета.

Ни я, ни Павел не стали просвящать Гамова в самой сложной операции - как обыкновенная вода превращается в сгущенную и становится аккумулятором исполинской энергии. В технологические детали он не вникал.

На обратном пути он сказал:

- Теперь объясните, почему инженер завода не мог рассказать, сколько водолетов выпущено в последнюю неделю?

- Это лучше меня объяснит Прищепа.

- Дело в том, что мы присвоили заводу шифр «три», - сказал Прищепа. - Что на заводе разведчиков врага не имеется, мы уверены. Но исключить наличие шпионов в столице было бы рискованно. В сводках этого завода военному министерству число водолетов уменьшается в три раза. На иных заводах коэффициент сокрытия доходит до девяти. Это значит, что если в сводке значится по такому заводу десять водолетов, то реально их произведено девяносто. И инженер растерялся - называть ли запретную истинную цифру или преуменьшенную в три раза.