Русская фантастика 2010

— «Сможешь и проглотить», — закончил я.

— Да, он умеет подбирать слова, — усмехнулась она и неожиданно сменила тему: — Можешь рассказать, как это было? Как вам открыли правду, что вы не совсем люди?

Очередное подтверждение, что профессор Хоффман снабдил ее своими хитрыми вопросниками и тестами: типа, лабораторка на дом, проверь, как развивается наш мальчик!

— Это же в чистом виде когнитивный диссонанс, просто по учебнику, — продолжала с невинным видом леди Кетаки. — Когда я услышала об «Элитариуме», меня это больше всего заинтересовало — методика, процесс, результат. Но я уже выпустилась, а просто так приехать и расспросить было нельзя… Ну, и как оно было — узнать, что ты появился на свет в готовом виде? И вообще, трудно понимать людей, когда нет своего детства?

Хорошо. Ладно! Она сделает вид, что «просто любопытно», я изображу приступ откровенности — сыграем в друзей. Как будто у меня есть выбор!

— Людей вообще понимать трудно, нас этому в основном и учили — понимать, — ответили, собираясь с мыслями.

То время никуда не исчезло, воскресло в памяти — как будто все было вчера.

— Сколько себя помню, мы учились, учились, учились, каждый день — уроки, тренировки и сон. Ничего больше, но нам нравилось: интересно, и трудно, и при этом приятно. Чувствуешь, как мышцы наливаются силой, как в голове все выстраивается нужным образом, как непонятные вещи становятся понятными… Мы постоянно слышали о своем потенциале, о том, что мы особенные. И мы принимали как должное нагрузки и требования. А потом нам устроили каникулы, перерыв, и примерно в одно и то же время мы начали задумываться — а что кроме? Знаний об обществе и о семье было достаточно. Но собственных-то воспоминаний не было! Мы даже научились сопереживать героям фильмов и книг — но на основе знаний, а не опыта…

Я замолчал, погрузившись в прошлое, и леди Кетаки терпеливо ждала, когда я вновь заговорю.

— Это тоже было испытанием — фиксировался каждый ответ и каждая реакция. И первым вслух об этом заговорил Чарли. Я думаю, его поэтому и определили в актеры, что он весь был наружу и не боялся показаться смешным или глупым. Он еще волосы как-то по-хитрому заплетал, чтобы они торчали рожками, — такой был приколист! И вот Чарли вышел в центр класса, залез на парту и сказал: «Я не помню своего детства. Я не помню своих родителей. Я не помню себя маленьким. Я знаю, что мне было двенадцать, когда меня зачислили сюда. Я помню только Элитариум, учителей, классы и спальни. И ничего, что было раньше. Не помню и не скучаю. Это неправильно. Народ, я один такой?»

Знаете, будто камень упал с души! Страшно же, когда кажется, что ты один на один со своими проблемами… А вот когда у всех — ну, значит, ничего серьезного. Мы начали собирать информацию: о себе, учителях, обслуживающем персонале.

Разумеется, первая мысль была, что мы киборги, раз уж не помним себя детьми. До вивисекции дело не дошло, но пара шрамов у меня осталась. Очень успокаивает, когда на них смотрю…

В общем, мы проанализировали данные, — я лично анализировал, как самый въедливый, — а потом всей кодлой вломились в кабинет к Проф-Хоффу. Представьте, что это было за зрелище! Проф-Хофф с расчерханной гривой сидит, как обычно, задрав ноги выше головы, и что-то бубнит в микрофон, а тут мы, жеребчики, со своей тайной столетия… Ну, он выслушал, объяснил ситуацию и снова нырнул в работу, а мы постояли немного и разошлись по своим комнатам.

— И что? — не выдержала леди Кетаки.

Я пожал плечами.

— Ничего. Кое-кто исчез. Кое-кто изменился. Сильно. Правила изменились — и не каждый смог под это подстроиться. А кое-кто не понял, что это были правила игры, принимал все всерьез, так и не смог простить учителей, которым доверял. А потом был Закон о Статусе, но он лишь подтвердил то, что и так было понятно.

— Что понятно? — Она в нетерпении перегнулась через подлокотник кресла. — Что правила игры могут меняться?

— Что правила состоят в другом, — ответил я. — Правила, стереотипы, как и сам язык, контролируются большинством. Мы остались в меньшинстве, и нужно было подстроиться. Не изображать из себя элиту, а стать полулюдьми со способностями элиты. На способности-то это не влияет! С нами нянчились ради способностей, а не ради славы или власти. Так что не важно, как на тебя смотрят и что нарисовано на лбу, — работу никто не отменял!

Леди Кетаки восхищенно улыбнулась и сжала кулаки, но поняла по моему лицу, что я не очень-то верю в искренность ее реакции, поэтому одарила меня виноватым взглядом:

— Прости, я на самом деле потрясена!

— Я понимаю. У вас хорошо получается. Проф-Хофф должен гордиться: вы в точности следуете ожиданиям, никакого диссонанса, все гармонично — котики, цветочки, дружественный интерфейс… Пряничный домик в противовес тому, чем они занимаются в рабочее время. Поэтому минимум конфликтов, а безобидные крикуны типа Кевина Максвелла разряжают, когда надо, обстановку… Раньше разряжали, — я встал, протянул ей плеер. — Наверное, будет лучше, если вы сами это вернете — тогда они больше не будут приставать.

— Ты себе модель-то подбери, — напомнила она. — Мне не жалко! Если бы знала, что ты слушаешь музыку, я бы раньше предложила.

— Спасибо, — поблагодарил я и зашагал прочь — навстречу безлюдным коридорам.

Разговор об Элитариуме воскресил в памяти лица и события, часть из которых я был бы рад забыть навсегда. Например, комнату Чарли, который так и не стал актером. Безвольное тело на фоне окна, наполненного утренним светом. Записка «Я хочу умереть как человек». Развязавшийся шнурок на кроссовке, самую малость не достающей до пола.

Дурак! Решил напоследок выпендриться — и что он доказал? Что уходить надо красиво? Помереть мы всегда успеем. В этом у нас абсолютное равенство. Только вот у людей нет кнопки, поэтому они могут расслабиться, притвориться, что смерти нет или что она будет как-нибудь потом. Люди строят планы, надеются, играют в возможность перспектив. Даже переделывают планеты — зная, что не увидят результата своей деятельности. Сменится несколько поколений, прежде чем на Урсуле можно будет гулять без скафандров. Но люди, которые будут нюхать на ней цветочки, еще даже не запланированы…

Я остановился перед автоматом с напитками и ткнул в кнопку, забыв, что мои данные еще не занесли в базу, а значит, придется просить кого-нибудь о помощи.

Долго ждать не пришлось.

— Что, не работает? — Мужчина, которого я обогнал на эскалаторе, подошел ближе.

— Боюсь, проблема во мне, — я повернулся и откинул челку.

— А, так ты этот… Помощник полковника Кетаки, правильно? Что будешь?

— На ваш выбор, — ответил я.

— Спасибо за доверие! Ну, тогда мой любимый, — и он защелкал кнопками.

Холодный чай с мятой и лимоном — идеальный вариант для такого вечера! Я кивнул и еще раз поблагодарил задержавшегося на работе ученого, который, однако, уже слышал о необычном новичке.

Попивая чай из банки, я брел по коридору и размышлял о безнадежности своей затеи. В стандартной форме и с замаскированным лбом я могу спровоцировать убийцу только в том случае, если он на грани срыва, если ему плевать на последствия. Но в этом случае ему пора уже появиться.

Ведь очевидно же, что я приманка! Меня в открытую внедряют — строго по старым правилам адаптации. Я ношу обычную одежду, сижу за столом вместе со всеми, слух о предстоящем поединке уже разошелся по отделам и секциям. Администрация не просто закрыла глаза, а вообще организовала это безобразие. Значит, не просто так. Иначе с чего мне разрешили мимикрию с челкой?

Если у маньяка хватило хладнокровия проигнорировать мою наглость, то он сейчас где-нибудь в другом конце станции выслеживает новую жертву. Видимо, я ошибся, составляя психопортрет: желание остаться непойманным для убийцы важнее желания расправиться с Врагом. Вот только не стыкуется это с чудовищными ранами, которые он наносил тем, кто, как ему казалось, успел замаскироваться и сумел избежать операции по вживлению предохранителя. Раны эти были проявлением его ненависти: он стремился восстановить равновесие и потому расправлялся с предполагаемыми андроидами по правилам, создавая свою «кнопку».