Квартирный вопрос (сборник)

— А… это? Или ты не…?

— О, нет! — она вновь рассмеялась. — Только в случае острой социальной необходимости!

— Так подожди! — я смешался. — Может, тебе какая-то помощь нужна? Деньги?

— Я же не сказала: «В случае финансовойнеобходимости», я сказала: «Социальной». А с этим ты мне уже помог. Да и усыпанное охапками роз заднее сидение заинтриговало…

Ощущая себя придурком, каких свет не видывал, я стоял и не знал, что сказать, как попрощаться. Мялся, тер зябнущие пальцы. Алёна по-своему поняла мои терзания.

— Да расслабься ты! — она, как тогда, возле лифта, положила мне руку на плечо. — Я никому не скажу… про маму. Кстати! Понадобятся услуги сиделки — обращайся. Я и уколы делать умею. Ну, если вдруг… Удачи, телезвезда!

Она крутанулась на высоких каблуках и побежала вглубь микрорайона.

— Алёна! — крикнул я ей в спину. — А всё же — о чем ты хотела меня спросить?

— Ты и правда хочешь знать? — казалось, ничто не может омрачить ее жизнерадостность. — Я хотела узнать, встретимся ли мы сегодня вечером. Но ты вовремя напомнил мне мое место. Пока!

Если бы мы все же дошли до метро вместе, свое намерение удрать от Алёны я бы осуществить не смог. Толпа в вестибюле станции была такой огромной и плотной, что ни продраться к эскалаторам, ни раствориться в ней не представлялось возможным: нас бы намертво прижали друг к другу, а дальше… А дальше — топ-топ, шарк-шарк.

Толпа на пути к турникетам — явление уникальное. Сотни — а иногда кажется, что тысячи, — плотно спрессованных человек переминаются с ноги на ногу, покачиваются в едином ритме, продвигаясь вперед столь незначительно, что могли бы просто стоять на месте, делая шаг раз в тридцать секунд. Но у толпы, стремящейся к турникетам, свои законы: шарк-шарк, шарк-шарк… Попробуй остановись! Выдернуть любого из толпы и рассмотреть в отдельности — обхохочешься: губки поджаты, локоточки растопырены, ножки расставлены, и, переваливаясь из стороны в сторону, — топ-топ, топ-топ…

Когда же ты сам находишься внутри, в процессе, смешного мало.

Задумавшись, я преодолел половину пути, когда по ушам резанул свисток дежурной. Толпа заколыхалась активнее, и из нее двое в фуражках действительно кого-то выдернули, потащили против течения.

— Р-разбер-ремся! — доносилось до меня раскатистое милицейское.

— Мне правда пятьдесят девять! — плаксиво оправдывался кто-то, яростно вращая лысоватой головой то ли в ожидании поддержки, то ли в поисках возможностей отступления.

— Р-разбер-ремся! — повторял молодой лейтенант, прокладывая путь сквозь толпу.

Сбитая с ритма толпа загудела.

— Вот козёл! — с чувством произнес мужчина в бейсболке с логотипом движения «Дорогу молодым!». — Им же всё легкое метро отдали!

— И монорельс! — добавил кто-то.

— И монорельс, — согласился мужчина в бейсболке. — А они всё сюда прутся!

— Линии легкого метро не идут в центр, — нейтрально констатировал я в пространство над головами.

Сказал негромко, но меня услышали.

— А что им делать в центре, а? Вот вы мне скажите, а? На Мавзолей смотреть, что ли? За шестьдесят лет ни разу в Третьяковку не попали, а теперь в рабочий день, в самый час пик, им приспичило, а?

— Да какая Т-третьяковка?! — подхватился кто-то сзади. — Мне наземным т-транспортом до работы — пять минут, так я, н-ну вот, ну значит, ни в один троллейбус влезть не м-могу! Т-тут как-то, н-ну вот, ну значит, пытаюсь в сотый раз, рядом дедок — божий одуванчик локтями работает. Впихнулись, висим на одном п-поручне, я спрашиваю: «В-вот скажите, по какой такой необходимости вы сюда лезли?» Он мне, н-ну вот, ну значит: «За картошкой еду». Я ох-хренел, говорю ему: «Дед, так вот же, рядом с остановкой, рынок!» А он: «На Даниловском к-картошка лучше!» П-редставляете? Н-ну вот что с ними п-поделаешь? А вы — Третьяко-о-овка, н-ну вот, ну значит, Третьяко-о-овка…

— Ой, и не говорите! В какой трамвай ни сунься — везде одни пенсионеры!

— А что? Прикольно! Целый автобус бабушек!

— Вы еще молодой, вот вам и прикольно! А знаете, что еще год назад здесь, в подземке, из-за них творилось? Ни сесть ни встать!

— Ну да, — снова кинул я в пространство, наступая кому-то на ногу, — сейчас-то гораздо просторнее!

На меня заозирались.

— О! И вы здесь? Вот вы иронизируете, а я вам вот что скажу: это дело принципа! Когда власти запретили частным автомобилям въезд в центр города — разве я спорил? Я отогнал машину на дачу, а сам — вот, послушно, со всеми вместе. А эти — лезут и лезут в метро, лезут и лезут!

— Раньше люди крепкие были, у них и сейчас энергии хоть отбавляй!

— Ну! И ведь всякий раз со скандалом: «Я воева-а-ал, я это метро стро-о-оил!» — снова подал голос мужик в бейсболке. — А раньше — помните? Летят, всех обгоняют, распихивают, а в вагон запрыгнут — место им уступай. Как же — пожилой человек! А то, что я ночную смену за станком отпахал, с ног валюсь, им разве втолкуешь? По барабану! Нет, молодец президент: в кои-то веки нормальный указ издал!

Толпа одобрительно загалдела. Слева-справа слышались отдельные выкрики: дескать, не президент, а мэр, и не мэр, а Госдума, — но в целом, похоже, указом довольны были все.

С облегчением пробравшись к турникету (шарк-шарк, шарк-шарк), я приложил карточку и поспешил сбежать — нейтральное мое настроение обрушивалось под углом наклона эскалатора и на такую же глубину, но со скоростью, в разы стремительней ползущих ступеней. Бежать было мерзко, а вякать что-либо в ответ… Толпа не любит, когда ей вякают в ответ.

Толпу на место не поставишь.

Совсем сбежать не получилось: кто-то из вестибюльной давки переместился в давку вагонную и разговор продолжился.

Окно передо мной рекламировало тот же гериатрический санаторий, что и гигантский плакат рядом с домом. Миниатюрные проекторы формировали на стекле довольно сносную картинку черноморских пляжей, белокаменных корпусов-коттеджей, внутреннего убранства палат и интерьеров помещений общего пользования. Мельком показали подобные же санатории на Валдае, Алтае, Северном Кавказе, Дальнем Востоке — сказка, а не дома престарелых!

Ролик запустили сначала. Я отсчитал глазами шестое окно — там обычно крутили не рекламу, а новости, — но до шестого было далеко и под таким углом я не мог рассмотреть изображения. Зацепился взглядом за двух девиц справа — одного возраста, с одинаково голыми, несмотря на март месяц, животиками, в одинаковых наушниках.

— Раньше хоть прическу можно было поправить! — кивая на рекламное окно, посетовала одна; и вторая ее, как ни странно, услышала, поджала губы и кивнула.

На спине ее куртешки светилось алым: «Дорогу молодым!». Ну разумеется!

Я бы многое отдал за наушники: до слуха упорно доносились отголоски вестибюльных разговоров, привлекших новых участников из числа пассажиров. Попытался отгородиться чтением бегущей строки внизу рекламы санатория на Черном море. «Милые вы наши! — похоже, это была реклама женского отделения, которую не удосужились отредактировать для метро, где „милые вы наши“ указом президента уже давно не появлялись. — У вас была насыщенная жизнь, вы много работали на благо страны, не жалея сил и здоровья. Теперь настал наш черед позаботиться о вас! Места, куда вы раньше мечтали попасть раз в год, теперь открыты для вас постоянно. Только для вас, специально для вас, совершенно бесплатно! Волшебный климат, комфортабельные комнаты, профессиональный уход, индивидуальные программы, высококвалифицированные врачи-геронтологи, маммологи, гинекологи, невропатологи, диетологи, эндокринологи — всё к вашим услугам в гериатрическом центре на побережье, в двух шагах от Черного моря!» В телевизионной версии ролика фоном напевал Утёсов. В общественном транспорте звуковая информация была запрещена.