Витязи из Наркомпроса

Военком обратился с письмом в райотдел НКВД, а те официально сообщили ему, что все призывники прямиком направлены во внутреннюю охрану. А неофициально, добавили, что бы он шел… лесом, ага. И глупых вопросов впредь не задавал.

Ну, тому, что парни из Вадовских Селищ напрямую призываются в НКВД, он ни на миг не поверил: потому что все призывники сначала прибывают на районный сборный пункт, а уж потом по результатам мандатной и медицинской комиссий «покупатели» из войск их разбирают, кого куда — кого в пограничники, а кого в военные строители… Это закон так требует!

Однако, поднимать свару с этим склочным ведомством в период известных событий не захотел (ну, про заговор Тухачевского вы уж слыхали?)

Так бы и затихла эта история на уровне Оргмобуправления НКО, если бы лесники да работники рыбоохраны в свою очередь не стали бы бить тревогу. Потому что река Вад второй год выносит в Мокшу либо косяки заморенной рыбы, либо трупы животных, начиная от ондатр и кончая лосями. Само-собой, НКЛП и Наркомзем всполошились: нет ли в тамошних местах какой эпизоотии? Привлекли ветеринаров, те произвели вскрытия… Оказалось, что все животные погибли в результате применения БОВ неизвестного типа…

— Что такое БОВ? — недоуменно спросил о. Савва.

— Это боевые отравляющие вещества…, — пояснила владелица значка «Будь Готов к ПВХО».

— Именно! — продолжил Бекренев. — Раз это боевая химия, лесники обратились с гневным запросом к нам, дабы мы прекратили безобразия нарушать. Но вся пикантность ситуации заключается в том, что войска химзащиты РККА такой тип ОВ на вооружении вообще не имеют! Это что-то вроде глубоко модернизированного люизита… Кроме того, у нас есть свой исследовательский институт в подмосковных Кузьминках, и испытательный полигон в безлюдной степи, в Шиханах, под Чкаловском… И нам нет никакой нужды испытывать такое непредсказуемое оружие в бассейне Оки, на которой находится крупнейший центр оборонной промышленности Горький! Мы его и не испытывали.

— А кто тогда? — вздернула бровки Наташа.

— Вот и нам бы хотелось знать, кто… Но то, что к этому мутному делу причастны «соседи», у нас никаких сомнений нет. Сами посудите: их оцепление, прервана всякая связь с этим загадочным районом… А вот дальше вступает в дело большая политика: Климент Ефремович, получив от маршала Егорова рапорт с просьбой санкционировать инспекторскую проверку со стороны ПривВО или МВО (Приволжский и Московский военные округа, на границе которых находится Мещера), впал в кататоническое состояние… Единственное, что Инстанция от Ворошилова добилась, так это согласие, что он не будет протестовать против заброски легендированного разведчика, который должен добыть неопровержимые (неопровержимые, понятно?) доказательства несанкционированных испытаний такого оружия… Н-ну-с, учитывая, что я каким-то боком врач, поручили мне… Но, Наташа… Я сам на Великой войне ВИДЕЛ, как применяется такое оружие… И что оно с человеком делает… Поэтому-то я был категорически против вашей поездки в эти края! Это просто опасно…

— Мне опасно… А вам? — задумчиво сказала девушка.

— А мне, Наташа, всё равно, у меня ведь всё равно cancer…

— Чего у вас, батенька? — почесал бороду о. Савва…

— Да так, ерунда-с… крохотный рачок-с… — со стеснительным смешком проговорил Бекренев. — Как раз, последствия отравления германским хлором под Осовцом…

— Мы идем все вместе. — спокойно и строго сказала Наташа. — Вместе жили, если что, то вместе и…

И она с усилием улыбнулась, трогательно и чуть жалко…

«Как слабому и вовсе безсильному самому по себе на дела благия, смиренно со слезами молю Тебя, Господи, Спасителю мой, помози мне утвердиться в моем намерении: жить оставшееся время жизни богоугодно, а прошедшия согрешения моя прости милосердием Своим и разреши от всех моих, сказанных пред Тобою, грехов…»

На душе о. Саввы было тихо, хорошо и спокойно. Ибо чувствовал он себя в сей миг так же, как в обычной прежней, теперь уж совершенно понятно, что навсегда прошедшей жизни, а не в сей сущедневной суетной беготне, что есть воистину суета сует: а именно, чистым душой перед Богом и людьми. И ничего ни от кого не скрывающим. И было это хорошо, и хорошо весьма.

С доброй улыбкой смотрел он на Наташу и Валерия Ивановича, старательно отворачивающихся друг от друга и изо всех сил показывающих всем окружающим, что каждое их случайное касание рукавами вовсе не накрывает их обоих удушливой, стеснительной волной.

Дефективный подросток Маслаченко сидел на носу лодки и внимательно, как настоящий пионер (в исконном смысле этого слова, из книг Фенимора Купера) на берегах какого-нибудь Онтарио всматривался в неторопливо проплывающие густые заросли деревьев, склонивших ветви до самой воды, дабы не пропустить засаду украшенных перьями индейцев…

Но заросшие чащобой до самой воды берега реки были безлюдны и пусты.

Вад — тихий, как зеркало, опрокинувший в себя вершины елей и сосен, неслышно нёс лодку мимо запутанного лабиринта проток, ёриков и затонов, крохотных островков, поросших камышом и осокой… Над рекой стояла совершенно немыслимая тишина… Только изредка плоским хвостом звонко плескал по воде бобр, и этот звук тающим эхом далеко разносился меж темно-зеленых берегов…

Один раз только на левом берегу мелькнули две темные фигуры, которые, низко согнувшись, как зайцы, выбрались на песчаном перекате из воды и порскнули в прибрежный ивняк.

— Беглые! — философски кивнул на них Филя. — Весна их смутила, зеленый прокурор амнистировал.

— Надо бы сообщить…, — машинально начала было Наташа, а потом вдруг сама у себя спросила: — Кому и куда?

— Да и зачем? — пожал плечами Актяшкин. — Бегут они прямо на запад, в Россию, то есть, это они так думают, что держат путь в Россию… А на самом деле, прямиком идут в рязанско-владимирскую Мещеру, в тамошние непроходимые болота да топи… Пропадут. А если выберутся куда-нибудь к Рязановскому или к Рошалю, так там их бригадмильцы быстренько повяжут! Хотя… на торфяники по оргнабору всегда народ требуется. Сейчас как раз добычной сезон, если ума хватит, то прикинутся колхозниками: а справки-де, они потеряли! Да ведь на торфах, тоже не радость, те же яйца, вид сбоку! Такая же в сущности каторга, как на лесосеке, только уже по пояс в воде. Житье в таком же щелястом бараке, правда, кормежка от пуза. Охраны, точно, что нет, так есть такой же бригадир с таким же дрыном в лапах и с такими же матюгами. А в передвижку-клуб они вряд ли ходить будут, как в КВЧ никогда не ходили… Водки нет, баб тоже нет, потому как торфушка не баба, она тебя сама того-этого… да… Райское житие… До конца сезона: а там, как белые мухи полетят да болота встанут, получите в расчёт триста рублей (остальные за питание и прозодежду вычли!) да верный радикулит. А вернутся с болот в ту же Шатуру, там их и цоп… И ещё годик к сроку за побег добавят. Так стоило шило на свайку менять? Туда-сюда ходить, ноги напрасно бить?

— Резонно. — согласился Бекренев. — А ну как на крестьян каких-нибудь нападут, в рассуждении добыть еду, одежду и документы?

— Да нет тут никаких крестьян! — махнул рукой Филя. — Откуда бы им тут взяться?

И был глубоко неправ. Потому как река вынесла лодку за глубоко вторгнувшийся, до самого стрежня, густо поросший ивняком острый мыс, из-за которого открылся вдруг ярко зеленеющий отавой заливной луг, весь усыпанный, как ромашками, бабами в одинаковых белых платочках, которые ворошили и сгребали сливочно-желтыми деревянными граблями подсохщее, даже издалека вкусно пахнущее сено. Бабы что-то негромко мелодично пели:

Валерий Иванович аж умилился:

— Ах, пейзане, ах лужок… Не хватает только пастушка с дудочкой!

Но вместо пастушка с дудочкой на краю луга сидел, старательно задравши голову в небо, парнишка с красной ручной сиреной.