Орион и завоеватель (Орион - 4)

Чем дальше мы уходили на север, тем большее расстояние отделяло нас от царских воинов. Но чем дальше уводила нас дорога, тем меньше попадалось добычи. Наконец мы подъехали к озеру; домики поселян гнездились в долинах между горными хребтами, здесь были деревеньки и торговые города... и путники на дорогах.

На них мы и набросились. Чаще всего нам попадались купцы, которые везли различные товары: шелка, драгоценные камни, пряности и вино. Караван конечно же сопровождала охрана, но мы рубили воинов, не зная пощады, и забирали столько ценностей, сколько могли унести.

Сначала мне казалось, что я не смогу убивать людей, виновных лишь в обладании добром, которое желали получить разбойники. Но звон мечей пробуждал в моей крови жажду боя, и я бился, как бывало при Трое, Иерихоне и в тысяче других мест.

Жажду эту мой творец Золотой заложил в мои гены, в мой мозг. Убийство не радовало меня, но боевому восторгу я не мог противиться.

Когда все кончалось и угасал кровожадный порыв, я вновь становился самим собой и, испытывая к себе отвращение, смотрел на тела убитых.

- Зачем тебе красивые одежды и изысканные драгоценности? - спросил я однажды у Гаркана, уводившего вереницу нагруженных ослов от мертвецов, которых мы бросили возле дороги.

- Мы продадим их или выменяем на что-нибудь.

- Разве люди станут иметь дело с разбойниками? - удивился я.

Гаркан горько усмехнулся:

- Люди готовы кататься в коровьем навозе, если это принесет им доход.

Он говорил правду: мы продали все награбленное, даже мулов, уже в ближайшем селении. Гаркан послал вперед человека, чтобы предупредить жителей о нашем прибытии. И когда мы въехали на грязную площадь в центре ничтожного селения, селяне и торговцы вместе с женами сразу обступили наш обоз. Они выбирали из нашей добычи то, что им было по вкусу, предлагали вино, хлеб и фрукты за шелка, золотые чаши и пышное руно горных коз.

Впрочем, я заметил, что Гаркан не стал выкладывать драгоценности, взятые из шкатулок и сундуков мертвых купцов или снятые с их мертвых тел.

- У них нет монет, Орион. Камни мы продадим в городе купцу, у которого есть золотые и серебряные монеты.

- А зачем тебе золотые или серебряные монеты?

- Для моих детей, Орион. Если они еще живы, значит, следы их придется искать на невольничьих рынках Арбелы, Трапезунда или какой-нибудь другой гавани. Я хочу отыскать их и выкупить на свободу.

Я усомнился в том, что всей его жизни хватит, чтобы отыскать двоих детей на просторах огромного царства. Мы уже приближались к озеру Ван, и воды его блестели полоской серебра под заходившим солнцем далеко на горизонте. Все внимание Гаркана было приковано к каравану, следовавшему по изгибам дороги под гребнем, на котором мы остановились.

Караван производил впечатление: я насчитал тридцать семь ослов, груженных товаром; шестнадцать повозок, запряженных быками, громыхали следом. Сопровождали его больше двадцати воинов, вооруженных копьями и мечами, щиты их были заброшены за спины, бронзовые шлемы горели на солнце.

- Крезово богатство, - буркнул Гаркан, зная, что снизу нас не смогут увидеть благодаря невысоким деревьям и кустам, скрывавшим нас.

- И охрана под стать ему, - проговорил я.

Он мрачно кивнул:

- Ночью. Когда они уснут.

Я согласился - ничего лучшего все равно не удалось бы придумать; потом посмотрел в жесткие темные глаза разбойника и сказал:

- Это наш последний совместный набег, Гаркан. Завтра я отправляюсь к Арарату.

- Если только мы останемся завтра живы, паломник, - глядя мне прямо в глаза, ответил он.

Караванщики не были дураками. На ночь они расставили свои повозки квадратом и поместили на них стражу. Все прочие спали внутри квадрата, возле четырех больших костров. Лошади и ослы были согнаны в наскоро сооруженный загон возле ручья, извивавшегося вдоль дороги.

У Гаркана имелся военный опыт, о чем можно было судить по тому, как он планировал атаку и отдавал отрывистые, уверенные приказы. Нас было пятнадцать, их - почти пятьдесят. При таком численном превосходстве нам оставалось только рассчитывать на внезапность.

Среди людей Гаркана имелись два лучника-каппадокийца, которым предстояло сразить двух ближайших к нам стражей, пустив стрелы на свет костров.

- Они стреляют, и мы нападаем, - приказал предводитель разбойников.

Я кивнул. Пробираясь во тьме через рощицу к месту, где остались наши лошади, я подумал, что мне снова придется убивать ни в чем не виноватых людей, незнакомцев, которые погибнут лишь потому, что мы хотим отобрать их добро.

Я подумал о Кету и его наставлениях. Как это просто - ничего не желать. Я расхохотался, но потом вспомнил, что он рассказывал мне о старых богах, которым индусы поклонялись до Будды. К тому же, если все люди возрождаются после смерти, какая разница, убью я их сейчас или нет?

Но как он говорил мне? Не так ли звучали слова Кришны в той мудрой поэме: "Ты плачешь о тех, кто не ведает слез... Мудрый горюет о тех, кто жив. Но он не горюет о тех, кто умер, потому что пройдет жизнь и минует смерть".

Я уговаривал себя, ведя своего коня по темной тропе к вершине гребня, что просто помогаю этим людям обрести новые жизни.

Подобно хорошему полководцу, Гаркан внимательно обследовал местность при дневном свете. Неслышными призраками мы скользили вдоль вершины гребня, а потом осторожно повернули коней к тропе, которая, как он заметил раньше, спускалась к дороге. Ночь выдалась холодной и сырой, собирался дождь. Впереди ярко пылали костры. Мы остановились неподалеку и сели на коней. Пошел холодный мелкий дождик.

Оба каппадокийца оставались пешими. Они подобрались поближе, потом еще ближе. Стражи на повозках в свете костров представляли собой идеальную мишень. Один из них стоял, другой горбился, закутавшись в плащ. Каждый из каппадокийцев опустился на одно колено, они наложили стрелы на луки, затем оттянули тетивы до самой груди и отпустили.

И в тот же самый момент мы метнулись вперед, лучники же сели в седла и последовали за нами.

Оба стражника свалились, и мы с дикими воплями погнали лошадей в проходы между фургонами. Возле костров поднимались люди, тянулись к оружию, стряхивали сон с изумленных глаз. Как всегда бывало в бою, мир вокруг меня замедлился, словно в тягучем сне.