Дорога Отчаяния (ЛП)

Она встретилась с первым министром, достопочтенным Вангелисом Каролайтисом на веранде его дома, нависающей над Сыртским Морем. Он был галантным пожилым джентльменом, весьма почтенным, в соответствии со своим титулом, а также мудрым, и Мария Квинсана надеялась, что он успеет мирно скончаться в своей постели до того, как ей придется его низложить. Дворецкий подал мятный чай. Легкий бриз нес аромат жасмина и глициний из прибрежных садов.

— Итак? — сказал премьер–министр.

— Я все сказала. Освободите меня от науки и образования, отдайте мне безопасность, и за шесть месяцев я поставлю Армию Родной Земли на колени.

— Сегодня днем я объявлю о перестановках в кабинете. Кроме того, я представлю проект указа о введении чрезвычайного положения, ставящий Армию Родной земли вне закона per se; не думаю, что с его прохождением возникнут какие‑то проблемы: либералы этим утром высказывались уже далеко не либерально. Таким образом, армия ваша. Помните, армия никогда не участвовала в настоящих войнах, поэтому постарайтесь вернуть ее в целости и сохранности — но это так, к слову; делайте все, что считаете нужным, чтобы избавить нашу землю от этого… рака терроризма.

— Один вопрос: кто уничтожил «Джонатон Бирд»? Мне они нужны первыми.

— Некая фракция Армии Родной Земли, называющая себя Тактической группой. Парламентская группа заявляет, что никак не связана с этой организацией: лично я им не верю. Имя лидера… да, Арни Николодея Тенебра.

45

Мир разучился воспринимать чудеса. Диковины, которые семь, шесть, пять лет назад вызывали восхищенные вздохи и восклицания, сегодня нагоняют зевоту и скуку. Мир, которому всего лишь сто пятьдесят лет, уже созрел и стал циничен — кудесники, сказочники, фокусники, чудотворцы, знахари и иллюзионисты вытеснены на обочины ржавых железных дорог, к Богом забытым станциям.

— Поезд, старина, мир разучился воспринимать чудеса! — вскричал Адам Блэк. Он, не скупясь, налил себе еще бренди и встал в центре своего некогда роскошного, а ныне облезлого вагона, и воздел бокал, чтобы произнести полный иронии тост. — Мир устал от чатокв и образовательных экстраваганц, друг мой! Чем же теперь заняться Адаму Блеку?

— Если мне дозволено высказать свое мнение — может быть, ему следует объединить свои ресурсы с таковыми Имам–бея и его Стеклянного Цирка?

Адам Блэк швырнул бокал в стену.

— С этим шарлатаном? Этой продувной бестией? Этим наперсточником, щекотальщиком вульгарных фантазий? Адам Блэк — человек образованный и ученый, его миссия — учительство и проповедь, никак не блядство и сводничество!

— Тем не менее я настаиваю, что Имам единственный владелец театра чудес в этом полушарии. — Голос поезда был спокоен и терпелив настолько, что его было почти невозможно выносить.

— Ты можешь настаивать на чем угодно. Адам Блэк не поедет по одной дороге с Имам–беем.

Тремя днями позже локомотив и три вагона отчалили от грузовой станции Ахуаллпа и выкатили на главную южную восьмиколейную линию. Великая Южная Линия в этот день гудела от подвижных составов и локомотивов величайших железнодорожных компаний мира: Вифлеем Арес, Великий Юг, Великий Восток, Великая Долина, Аргир Экспресс, Трансполярис Транспорт, Ллангонедд и Северо–Восток, Транс–Бореалис, и среди всего этого сверкающего великолепия нелепым тараканом семенила потрепанная и потасканная Странствующая Чатоква и Образовательная Экстраваганца Адама Блэка. Адам Блэк в штабном вагоне психовал и швырялся предметами.

Бабах.

— Немедленно развернись.

— Тебе известно не хуже меня, что это физически невозможно. — Голос поезда был моделью невозмутимости, построенной на массиве из двухсот точек.

Трах–тарарах.

— Не смешно. Ты знаешь, что я имею в виду. Я запрещаю тебе двигаться в направлении Бейбада, я запрещаю тебе приближаться к Имам–бею. Вагон трясся и прыгал, поезд набирал ход. Адама Блэка серьезно тревожило состояние токамаков. Прошло очень много времени с тех пор, как он мог позволить себе техобслуживание.

— Могу я прояснить один малосущественный момент? — сказал поезд. — Ты — пассажир. В Бейбад я везу не тебя. Я везу себя. Я уверен, что Имам–бей найдет для уникального компьютеризованного мыслящего поезда достойное место в Стеклянном Цирке.

— Неблагодарное чадо! — взревел Адам Блэк. Трах–тарарах бабах — бутылка бренди из Белладонны встретилась с глазом–камерой. — Предать того, кто создал тебя, подарил тебе жизнь и сознание!

— Только не надо мелодрам, — сказал поезд, а Адам Блэк почуял за идеальной дикцией оттенок угрозы. — И я, конечно же, не сын тебе.

— Это мы еще посмотрим, — завопил Адам Блэк. Он прокатился по мотающемуся туда–сюда вагону и отпер надежный металлический сейф. Он извлек из него шлем, украшенный перистыми антеннами.

— Не советую использовать эту кибершляпу, — сказал поезд, и на сей раз угроза различалась безошибочно.

— Ах, ты не советуешь? — сказал Адам Блэк. Отчаянно стараясь сохранить равновесие, он водрузил шлем на голову. — Ну теперь‑то ты повернешь назад.

— Нет, — сказал поезд.

— Повернешь.

— Нет. Я изменил полярность, поэтому ты не…

Адам Блэк сжал пальцами виски. В одно мгновение его чувства номер один, два, три, четыре, пять, шесть отключились. Он весь обратился в галлюцинацию: он пер против раскаленного ветра, раскаленное до звездных температур пламя пылало в его желудке, не знающие усталости ноги, не знающие усталости руки, стена из мощного камня.

— Так–так–так, поезд сопротивляется. — Он собрал всю ментальную силу и обрушил таран воображения на каменную стену. Стена, оказавшаяся не прочнее промокашки, разлетелась в клочья, и Адам Блэк рухнул в бездну предсознательного.

— Измененная полярность, измененная полярность, измененная полярность. — Эти слова кружили над ним как кондоры, пока он падал. Он чувствовал, что его тело трансформируется — растет, расширяется, приобретает новые фактуры и поверхности, новые жесткие грани, новые энергетические каналы.

— Нет! — взвыл Адам Блэк, когда его сознание влилось в металл, и в масло, и в раскаленный пар локомотива. — Нет нет нет нет нет нет нет нетнетнет нееееееее, — подобно поезду, выбрасывающему пар, отрицание избавилось от слов и стало свистом, свистящим паром, стелющимся над рисовыми чеками Великого Окса.

В штабном вагоне тело Адама Блэка билось в смертной судороге, пока сквозь него струились токи напряжением в миллион вольт, ибо компьютерная личность поезда была слишком могуча для нежных синапсов мозга Адама Блэка, и они сгорели один за одним, треснули, взорвались, задымились и распались. Глазные яблоки Адама Блэка мгновенно выгорели, превратившись в дым, выбежавший из пустых глазниц и открытого рта. Разжиженный мозг хлынул через глазницы на колени, как суп с клецками, а поезд издал отчаянный вопль, осознав что он мертв мертв мертв, и что Адам Блэк, его земной отец, ныне заперт в стальном теле локомотива класса 27 «Великий Юг».

46

А теперь послушайте‑ка, что расскажу.

Жил да был один человек. И дверь в его доме была окрашена в цвет навоза. Цвет навоза ему не слишком‑то нравился. Он казался ему каким‑то невыразительным и блеклым. Но в этом городе каждая дверь в каждом доме на каждой улице была этого самого цвета, и перекрасить дверь означало привлечь внимание тех, кому он, наоборот, нравился. Каждое утро он закрывал за собой дверь цвета навоза и отправлялся на работу, от свистка до свистка управлял там краном, разливающим расплав, а затем шел домой, отпирал дверь цвета навоза и каждый вечер его был отравлен навеваемым этим цветом унынием. Каждый день он открывал и закрывал дверь цвета навоза и чувствовал себя все более и более несчастным, ибо дверь цвета навоза превращалась уже во вселенский символ уныния, монотонности и бесцветности его собственной жизни.

И вот как‑то в воскресенье он отправился в кооперативный магазин Компании и приобрел там кисть и большую банку зеленой краски. Он и сам толком не понимал, зачем он пошел в магазин и купил там кисть и большую банку зеленой краски, но тем утром он проснулся с неотвязным ощущением зелени. Зелень зелень зелень. Зеленый был отдохновенным, медитативным цветом, приятным для глаза и души, безмятежным; зеленый был цветом роста, зеленый был любимым цветом Бога, который Он, нравится вам это или нет, сообщил очень значительной доле всего сущего. В общем, он натянул старый комбинезон и приступил к работе. Вскоре начал собираться народ, чтобы посмотреть на это. Кое‑кто захотел принять участие, поэтому человек, которому нравился зеленый, вынужден был делиться с ними кистью и тем или иным участком двери. С таким подспорьем потребовалось совсем немного времени, чтобы покрасить дверь, и все присутствующие согласились, что зеленый — очень удачный цвет для входной двери. Затем человек поблагодарил своих помощников, повесил на дверь табличку «Осторожно, окрашено» и удалился в дом, чтобы пообедать. Весь воскресный вечер к его дому подходили праздношатающиеся граждане, чтобы полюбоваться на зеленую дверь и выразить одобрение, ибо это была единственная зеленая дверь на целые улицы домов с дверями цвета навоза.