Время покупать черные перстни

Но он понимал, что этот его портрет, вовсе не похожий на то, каков он теперь, а только на тридцатилетнего, прикрывает не хуже шапки-невидимки! Никому не интересно, каким он стал. Потому что из того, каким он был, интересного ни-че-го получиться не могло…

На него все давно плюнули, махнули рукой и оставили в покое. Даже самые доброжелательные. Но он понимал, что это не навек. Рано или поздно его новый облик прорвется сквозь пелену стереотипа, и тогда… Тогда все увидят…

А что увидят-то? Но об этом позже. А сейчас еще немножко о прошлом. О безвозвратно ушедшем, мерзком и желанном, недосягаемом собственном его прошлом…

2. До тридцати двух лет

В начальной школе у него была не то что дурная — дурацкая привычка: кто-то что-то натворил, учительница спрашивает у класса: «Кто это сделал?», а он сидит и ухмыляется во весь рот, а то и вовсе ржет вслух. Его и наказывали, как очевидного виновника, за проказу, о которой он, скорее всего, сейчас только и услышал. И даже не столько за содеянное, сколько за отношение к своему поступку: ишь, набедокурил и скалится! Это же ранний цинизм! Ну, натворил, так опусти голову, потупь глаза, выговаривай с трудом слова очередного раскаяния навек… А то ишь какой!

В очередях все всегда кончалось перед ним. Если в школьном буфете сегодня были вкусные пирожки с повидлом, а он вообще-то и есть не хотел, а встал исключительно ради этих пирожков, предвкушая сладость их и особенный вкус горячего повидла, то уж будьте уверены, кончатся они перед ним. Да не за пять человек, а за одного! Ну, самое большое — за двух! И однокашники, зная эту его особенность, ввинчивались без очереди впереди него. Ему все равно не достанется! Иногда его даже угощали. Не всегда, впрочем.

Когда он стал взрослым, очереди пошли более серьезные, и крахи его стали многообразнее. То стоял за обоями. А были по девяносто копеек за рулон, скромненькие, зеленые с белым, и по рубль двадцать, вульгарные, отвратно (и развратно) розовые, и пока он достоялся, по девяносто кончились! То он стоял за билетом на самолет. Ему надо было в Куйбышев и в Ульяновске на день остановиться, бумаги передать и две подписать. Так что вы думаете? Из нашего города ежедневно через Ульяновск на Куйбышев летают, а через Саратов два борта в неделю. Так через Ульяновск билетов на всю неделю не было, а через Саратов (куда ему никогда в жизни ни за чем не нужно было) есть… И так во всем. Если он брал большую сумку и собирался проехать по магазинам в субботу перед обедом, то почему-то получалось чаще всего так: к часу он добирался до магазина, закрывающегося на обед с тринадцати до четырнадцати, еще и еще с таким же расписанием. К двум он попадал в зону магазинов, закрывающихся с четырнадцати до пятнадцати, а в три уже везде было полно народу, и ему ничего почти не доставалось. Ну, вы уже догадались, что так же было со всеми сторонами быта. Быта, у нас и для нормально удачливых людей еле переносимого, а уж для него!..

Временами он мечтал о том, чтобы не иметь тела, связанных с ним потребностей и идущих от него всяческих неудобств.

3. Мечты…

А еще чаще он мечтал продать душу дьяволу. Ни в какую загробную жизнь он не верил, так что расплачиваться вечными муками за несколько лет блаженства не опасался. А испить блаженства он бы очень не отказался! Он подозревал, что «Фауст» и все прочие такого рода истории — истории того, как отдельные неудачники обдурили нечисть, обменяв нечто осязаемое, чего им не хватало, на неосязаемое, чего ни у них не убыло, ни у чертей не прибавилось, и обмен удался лишь в силу крайней суеверности и малограмотности нечистой силы. Но, увы, это были всего лишь сказочки!

Попался бы ему дьявол, охочий до душ! Он бы знал, чего требовать, чтобы потом не кусать ногти, локти и колени в досаде. Он не стал бы просить любви конкретной женщины или денег. Нет! Он не так прост. Он попросил бы везения и долголетия. Ну, не кавказского, а среднего. Семьдесят… Нет, даже шестьдесят семь лет — две трети века, — но уж чтобы везло во всем! Он не знал, не мог этого знать, но догадывался, что везение окрыляет и распрямляет скомканные, угнетенные, изуродованные непрухой души. И верил, что и он еще сможет распрямиться. Хотя в его возрасте, в общем-то, вряд ли можно измениться.

Костенеешь в своих качествах и миропонимании. Четвертый десяток как-никак разменен!

Но он не верил в то, о чем иногда позволял себе помечтать. Потому что признать нечисть — означает признать чудеса. А он, споря с коллегами насчет телекинеза, как-то сказал (это в пылу спора было случайно обронено, но потом он понял, что сказал точно и верно!), что признать движение спичечного коробка под действием взгляда — для этого требуется куда более серьезная ломка наших воззрений, чем для признания загробной жизни…

Ничего этого там нету. Нигде и ничего! А жаль…

Так иногда допекали мелочи, что становилось даже отчасти хорошо, что никого там нет. Потому что явись сейчас дьявол — отдал бы все что угодно за ничтожную цену. За час покоя, за собственную обыкновенность… Дешево! Но только чтобы сразу!

4. По четвертому закону…

Все мы проходили три закона диалектики: перехода количественных изменений в качественные, развития по спирали и отрицания отрицания. Великий Тейяр де Шарден — антрополог, философ, генерал ордена иезуитов, — раскапывая синантропов в Северном Китае и раздумывая о «недостающем звене», то есть о существе, переходном от обезьяны к человеку, сформулировал четвертый закон диалектики. Закон принципиальной ненаблюдаемости качественных скачков.

Вот и мой персонаж скачок тоже толком не заметил. Ну, видел странный сон. Ну, весь тот день ходил как в тумане, не в силах ни припомнить толком тот сон, ни забыть, отряхнуться… Но потом забылось, что именно видел, а помнилось, что этот сон в его жизни был важнейшим (а может, не просто важнейшим изо всех снов: подумаешь, эка важность!)… Может, он во всей его жизни был важнейшим событием!

А видел он, кажется, унылого, хворого дьявола, который ему объяснил, что души — вещь хорошая, ходовая, но, в силу ряда обстоятельств, трудно доставаемая. Дефицит… И вроде бы нужны они потому, что в аду у них неодушевленная техника не работает. Все приходится делать вручную, никакой серийности и стандартности, и себестоимость такая, что глаза на лоб лезут. А поэтому — адская продукция неконкурентоспособна, валюты поэтому ни копья, вообще все плохо…

Представляете? Намерещилось! Чушь какая! Ну что у ада может быть за продукция? С кем конкуренция? Что за бред!

Но, судя по последствиям, может, это был и вовсе не сон, что-то вроде яви…

Но, поскольку в результате случился диалектический скачок, из невезучего наш герой стал везучим, точно он (по Шардену) и не помнил этого, а так… Все в сером тумане…

5. Врастание во Всемогущество…

Случилось с ним вот что. Точно он то утро вспомнить потом не мог, то и дело наплывали новые детали, отменяющие старое, то, что еще час назад казалось бессомненно бывшим на самом деле… Но, кажется, было примерно так.

Он проснулся, ощущая в теле не привычную тяжесть, а молодую, взлетающую, несолидную легкость. Сел, откинул одеяло, спустил ноги… И попал левою ногой в левый тапочек, а правою — в правый. И тут весь сон с него слетел! Потому что изо дня в день повторялась одна и та же отвратительная картина. Еще недопроснутый, он опускал ноги с кровати, и от прикосновений ног тапки как оживали и в ужасе бросались от его ног. Одна — на середину комнаты, другая — под кровать… С этого омрачающего потрясения, прочно и надолго, начиналось каждое его утро зимой, весной и осенью (летом отдыхал он от этого и ходил по дому босиком), изо дня в день и из года в год. И весь день выстраивался сообразно этому началу. Каждая мелочь, которую средний человек проскальзывает, не осознавая, потому что само получается, у него шла через сознание, с задоринами, с осложнениями, озлобляя и огорчая. И вдруг… Он схватил майку. Ну да. Обычно ты ее берешь, а она оказывается задом наперед в твоих руках. Ты, еще до нее раздраженный (Что? Ускользнувшими тапками? — возмутитесь вы. — Такой, мол, ерундой? — Да нет, вовсе нет. Не ими самими по себе, а тем, что снова начинается обычная тягомотина!), поворачиваешь ее — и тут замечаешь, что она еще и на левую сторону, подлая! Ты ее выворачиваешь, и приходится ее снова поворачивать в руках, она же снова задом наперед стала! А тут она правильно. Он ее натянул, прошел в ванную и открыл кран с красной пипочкой. Вода текла не холодная и не обжигающая, а нормально горячая. Он крутнул второй кран, сразу угадал и догадался, что… И сейчас же попробовал то, о чем догадался. Да. Закрутил краны, вслепую крутнул по разу, и получилась ну точно та температура, которую загадал…