Неусыпное око

Но.

Предположим, что мировой разум сказал правду. Что некогда, двадцать семь лет назад, папа действительно перепрограммировал формулу оливкового масла. Изменил ее, включив какие-то добавки с легчайшим привкусом, который заметила Фестина.

Что-то, что излечило улумов от чумы.

Поэтому, когда синтезаторы по всему миру производили оливковое масло, они производили средство излечения.

И оливковое масло было выбрано специально из-за того, что мы почти не употребляли его в пищу. Если его изменить, никто из местных не заметил бы разницы.

Мой отец не наткнулся на панацею. Каким-то образом он ввел новое лекарство в обиход.

«Черт! Это круто, пап!»

Похоже на правду… хотя…

Я вошла в свою комнату с полной сумятицей в голове, почти не заметив, что на моей постели уже кто-то расположился.

— Привет! — Линн взяла бутылку с прикроватной тумбочки. — Не хочешь вина? Мы дома тянули жребий, — объяснила она, разливая вино. — Кто составит бедняжке Фэй компанию, пока она в карантине? Я выиграла.

— Ты всегда выигрываешь, когда меня нет дома, чтобы за тобой присмотреть.

— Не всегда. Только когда хочу.

Теперь, когда мы стали с ног до головы респектабельными, может, пора забыть, что Линн была большая мастерица шарить по карманам? Больше для драйва, чем для самой кражи, она могла стянуть чей-то бумажник, а потом отдать его владельцу обратно: «Ах, кажется, это вы потеряли?» Она научилась этому, чтобы произвести на меня впечатление, в то время когда я с готовностью смеялась только над грубостью. Ловкость рук была по-прежнему коньком Линн, и она с легкостью добиралась до пикового туза в любой колоде… или вытягивала короткую спичку, когда ей того хотелось.

— Ну и как ты тут?

— Не заразилась, спасибо. Что также значит, что тебе повезло. Как ты могла быть такой безмозглой, чтобы тайно пробраться в больницу, возможно, к жертве эпидемии?

— А откуда ты знаешь, что я пробралась тайно?

Я только смерила ее взглядом.

— Ладно, я тайно сюда пробралась. — Она протянула мне бокал с чем-то, пахнувшим как хорошее лед-вино. Мое любимое. — Мы решили, что компания тебе не помешает.

— Вы просто хотели меня проверить.

— Конечно. Мы волнуемся.

Я подняла бокал, чтобы чокнуться. Он также подняла свой, потом мы отпили по глотку. Чудесная штука… что, я знаю, не самый подобающий способ для описания вина, но я оставлю Уинстону все эти разговоры вроде «импульсивное, с нотками черной смородины». Он был тем, кто сделал вино, которое мы пили; в старые недобрые времена он готовил гадкий джин, не лучше самогонки.

— Ну, так как ты тут? — спросила Линн.

— Чума вернулась, за мной по пятам повсюду следует карманная вселенная, а мой отец оказался совсем не тем, кем я его считала. А ты удачно провела день?

— Вики искупала кошку в унитазе.

— Твоя взяла. — Я отпила еще глоток вина.

— Как тебе твое возвращение в Саллисвит-Ривер? — немного погодя спросила Линн. — Отвратительное? Тошнотворное?

— Запросто приехала, так же и уеду, — ответила я.

— Ах, Фэй, прямо твое жизнеописание, — улыбнулась Линн. — Тебе нужно будет придумать что-нибудь получше для Энджи. Она прямо-таки помешалась на этой «тоске по юности». Почему бы тебе не попрактиковать со мной отговорки?

— Ну, если тебе нужны отговорки…

Я перевернулась на постели, устраиваясь поудобнее. А раз там были колени Линн, то на них я и положила голову. От всей этой туристской лабуды меня почти наизнанку выворачивало. Меня снедал страх, что меня узнают, но никто не узнал. И я избегала всех наших любимых мест, кроме тех, которых больше нет.

Она погладила меня по волосам.

— Когда я была здесь последний раз, все магазины ломились от портретов твоего отца. Что ты об этом подумала?

— Я считаю, что ты хочешь спровоцировать у меня какой-то фрейдистский приступ.

— У тебя столько приступов, моя радость, как я могу за всеми уследить?

Я куснула ее за руку. Она не дернулась — Линн никогда не отступала, когда я нападала на нее, в шутку или всерьез, она просто терпела — поэтому вместо нападения я поцеловала ее ладошку.

— Что ты помнишь про папу? — спросила я.

Она пожала плечами. От этого ее колени немного покачнулись у меня под головой. Затем сказала:

— Я помню, что его борода уменьшалась вместо того, чтобы расти.

— В этом мамина вина.

— И все же именно это я помню. Мне было пятнадцать. Внешность имела жизненно важное значение. — Она схватила мою руку и быстро ее поцеловала, как будто тогда ей что-то другое пришло в голову. — Дай мне подумать… Я помню, насколько он был ниже тебя ростом.

— Все были ниже меня ростом.

— Твоя, правда. — Сама Линн была мне только по грудь — худая, маленькая, смуглая женщина, которая никогда не привлекла бы вашего внимания, если в помещении находится кто-то еще. Моя диаметральная противоположность… от чего в определенном возрасте возникали слащавые разговорчики о том, насколько мы предпочли бы тела друг друга.

Я далеко не сразу поняла, что она действительно это подразумевала.

— А что ты последнее помнишь о папе? — Вопрос только что пришел мне в голову.

— Последнее? — Линн прикрыла глаза. Она все еще гладила меня по волосам. — Мы с Шарр Кросби были на шахте…

Я села, резко выпрямившись.

— Что ты делала на шахте?

— Мы вместе шатались по магазинам, и тут кто-то прислал Шарр сообщение. В нем говорилось, что с мамашей Кросби произошел несчастный случай, что она повредила ногу. Так что мы сели на попутку до шахты. Шарр хотела убедиться в том, что с ее матерью все в порядке, а я поехала для моральной поддержки. — Она меня снова уложила к себе на колени. — Не хмурь бровь, моя радость, тебе когда-то тоже нравилась Шарр. До того, как ты решила во всем ее винить.

Я, было, запротестовала, потом осеклась. Чёртов связующий кристалл не мог позволить мне лгать самой себе. Я ненавидела Шарр; у меня не было причин ненавидеть Шарр; я винила ее в том, чего она не совершала.

— Продолжай, — сказала я Линн, снова угнездясь рядом с ней.

— Мы добрались до лазарета шахты, и там уже был твой отец, осматривал лодыжку мамаши Кросби. Говорил, что это только растяжение, не перелом. Он зафиксировал лодыжку в пеногипсе, чтобы обездвижить ее на несколько дней, а потом поговорил с мамашей о том, чтобы она не нагружала ногу, чтобы она следила, чтобы пальцы на ногах не немели, ну и все такое.

— Это было в лазарете? — спросила я.

— Где же еще?

Лазарет был однокомнатной полусферой, теснящейся среди остальных зданий «Рустико», расположенных полностью на поверхности.

— Так как отцу удалось оказаться в шахте, когда произошел завал?

— Ты не знаешь? — Рука Линн на минуту перестала гладить мои волосы. — Мой брат отнес копию рапорта в твою обитель.

— И отдал его моей матери. С которой случилась жуткая истерика, и она пыталась расцарапать мне рожу в клочья. — Я закрыла глаза, припоминая. — Она вопила, что это все я была виновата, ведя греховную жизнь. Божья кара или что-то подобное… не то чтобы она так ревностно верила в Бога… но она глубоко верила, что я грязнее грязи.

— Ты тоже в это верила, — мягко пробормотала Линн. — Мы все с нетерпением ждем того дня, когда ты изменишь это мнение.

Надо было отвести нашу беседу от этой дорожки.

— Я никогда не слышала подробностей о смерти отца.

— Ты старательно избегала этих сведений. Потому что знала, что будет веселее переживать фрейдистские приступы тридцать лет спустя.

— Двадцать семь лет спустя. Я могу назвать тебе точное количество дней, но это будет выпендреж.

Линн сделала вид, что схватила меня за нос.

— Да, с тобой не соскучишься. Если я расскажу тебе, что случилось в тот день, обещаешь ли ты излечиться от всех своих психологических травм за одну секунду?

— Да, мама Линн. — Я взяла ее руку и прижала к своей груди.

— Тогда вот все, что я знаю… а я была тогда там, причем все время. Не под землей, конечно, но я болталась в лазарете, когда из-под земли начали выносить пострадавших, я слышала все подробности…