Установление и Империя

Губы Торана сжались. Его взгляд с ужасом застыл на кровавых останках того, что некогда было человеком, и в глазах его появилась боль.

— Уйдем отсюда, Бей. Давай выйдем наружу.

Снаружи было пасмурно. Ветер стремительно налетел на них, разметав волосы Бейты.

Маньифико плелся за ними чуть поодаль, едва слыша их разговор.

Торан сказал сдавленно:

— Ты убила Эблинга Миса потому, что именно его считала источником зла?

Что-то во взгляде Бейты поразило его. Он прошептал:

— Он был Мулом?

Он не верил — не мог поверить в то, что подразумевали его собственные слова.

Бейта резко расхохоталась.

— Бедный Эблинг — Мул? Нет, о Галактика! Будь он Мулом, я не смогла бы убить его. Он бы уловил чувство, сопровождающее этот порыв, и преобразовал бы его в любовь, преданность, обожание, ужас, во что угодно — согласно его собственному желанию. Нет, я убила Эблинга не потому, что он был Мулом. Я убила его потому, что он знал, где находится Второе Установление, и через две секунды выдал бы секрет Мулу.

— Выдал бы секрет Мулу, — тупо повторил Торан. — Выдал бы Мулу…

И тут он испустил отчаянный крик и, обернувшись, в ужасе уставился на клоуна, который индифферентно сидел в стороне, но, видимо, понял все услышанное.

— Не Маньифико?.. — вопросительно шепнул Торан.

— Послушай, — сказала Бейта. — Ты помнишь, что случилось на Неотранторе? О, ну подумай, Тори.

Но он только мотал головой и что-то бормотал.

Она устало продолжала:

— На Неотранторе умер человек. Человек умер, хотя его никто не коснулся. Не правда ли?

Маньифико играл на своем Визи-Соноре, и когда он закончил, кронпринц был мертв. Не странно ли?

Не удивительно ли, что существо, преисполненное бессильного ужаса перед всем на свете, обладает способностью убивать по своей воле?

— Музыка и световые эффекты, — сказал Торан, — имеют глубокое эмоциональное воздействие…

— Да, эмоциональное воздействие. И очень сильное. Эмоциональные эффекты — это вроде бы специальность Мула. Возможно, речь идет о совпадении. И притом существо, которое может убивать внушением, полно такого страха. Что ж, Мул, предположительно, ковырялся в его сознании, так что это объяснимо. Но, Торан, я уловила немногое из той Визи-Сонорной пьесы, что убила кронпринца.

Лишь немногое — но и этого хватило, чтобы вселить в меня то же чувство отчаяния, которое я испытала в Своде Времени и на Хэйвене. Торан, я не могу обмануться в этом особенном ощущении.

Лицо Торана помрачнело.

— Я… я тоже его почувствовал. Я позабыл. Я никогда не думал…

— Вот тогда это впервые дошло до меня. Это было лишь смутным ощущением, интуицией, если хочешь. Мне не на что было опереться. А потом Притчер рассказал нам о Муле и его мутации, и все вмиг стало ясно. Всеобщее отчаяние в Своде Времени было сотворено Мулом; а отчаяние на Неотранторе было делом рук Маньифико. Эмоция была та же. Следовательно, Мул и Маньифико являются одной и той же личностью. Разве не красиво, Тори? Разве это не выглядит прямо как геометрическая аксиома: две вещи, равные третьей, равны и между собой?

Бейта была близка к истерике, но огромным усилием воли овладела собой. Она продолжала:

— Открытие напугало меня до смерти. Если Маньифико и есть Мул, он может узнать мои чувства — и подправить их для своих собственных целей. Я не осмеливалась позволить ему ощутить их. Я избегала его. К счастью, он тоже избегал меня; он был слишком заинтересован Эблингом Мисом. Я задумала убить Миса до того, как он сможет заговорить. Я задумала это втайне — настолько, насколько могла — настолько, что не осмеливалась признаться в этом самой себе. Если бы я могла убить самого Мула… Но я не могла рисковать. Он бы заметил, и все было бы потеряно.

Все чувства, казалось, иссякли в ней.

Торан сказал жестко, убежденно:

— Это невозможно. Взгляни на это несчастное существо. Он — Мул? Он даже не соображает, о чем мы говорим.

Но когда он посмотрел в направлении, указанном собой же, Маньифико уже стоял прямо, решительно, с пристальным, мрачно блестящим взором. В его голосе исчезли всякие следы акцента.

— Я слышу ее, мой друг. Я просто сидел тут и размышлял над тем обстоятельством, что при всем моем уме и расчетливости я ухитрился допустить ошибку и потерять столь многое.

Торан попятился, словно опасаясь, что клоун может коснуться его или загрязнить его своим дыханием.

Маньифико кивнул и ответил на непроизнесенный вопрос:

— Я — Мул.

Он более не казался нелепым: его стеблевидные конечности, его клювообразный нос утратили былую комичность. Его страх исчез; он держался твердо.

Овладев ситуацией с простотой, порожденной привычкой, он сказал терпеливо:

— Усаживайтесь. Пожалуйста, если хотите, можете прилечь для удобства. Игра окончена, и я хотел бы рассказать вам кое о чем. Это моя слабость — я люблю, чтобы люди меня понимали.

Его глаза, которыми он смотрел на Бейту, были прежними — мягкими, печальными, карими глазами Маньифико, клоуна.

— В моем детстве, — начал он, сразу же сбившись на быструю, торопливую речь, — в сущности, не было ничего, что я хотел бы запомнить. Возможно, вы могли бы меня понять. Моя худоба обусловлена особенностями обмена веществ; нос мне был дан от рождения. Обычное детство было мне недоступным. Моя мать умерла прежде, чем успела увидеть меня. Я не знаю своего отца. Я вырос случайно, с раненым и измученным сознанием, полным жалости к себе и ненависти ко всем прочим.

Меня знали как странного ребенка. Все избегали меня — большинство из неприязни, некоторые из страха. Происходили странные инциденты… Ладно, это неважно! У капитана Притчера, изучавшего мое детство, было достаточно оснований для вывода о том, что я — мутант. Сам я сумел осознать это, лишь перешагнув двадцатилетний возраст.

Торан и Бейта отрешенно слушали. Его голос волнами обрушивался на них. Они сидели прямо на земле, а клоун — или Мул — расхаживал перед ними мелкими шажками, почти не замечая их и обращаясь к своим скрещенным рукам.

— Полное представление о моих необычайных возможностях формировалось во мне так медленно, такими ленивыми шагами! Я долго не мог в них поверить. Сознания отдельных людей представляются мне циферблатами, стрелки которых указывают на преобладающее чувство. Это звучит невразумительно, но какое объяснение я еще могу дать? Не скоро я постиг, что я могу дотянуться до этих сознаний и поворачивать стрелки к нужной мне точке, что я могу фиксировать их там навечно. И еще большее время ушло на понимание того, что другие этого не могут. Но вот пришло сознание силы, а с ним — желание изменить свою прежнюю жизнь изгоя. Может быть, вы это поймете. Может быть, вы хотя бы попытаетесь это понять. Это нелегко — быть уродом: иметь разум, интеллект — и быть уродом. Смех и жестокость! Быть иным! Быть чужаком! Вы никогда через это не проходили!

Маньифико взглянул на небо, покачался на пятках ног и с каменным выражением на лице продолжал вспоминать:

— Но в конце концов я овладел своими силами и пришел к выводу, что мы с Галактикой можем поменяться местами. Ведь это они сделали первый ход, и я терпел его двадцать два года. Но теперь мой черед! И вам всем надо будет смириться с этим! И шансы для Галактики будут достаточно равными. Я один! Их — триллионы!

Он помедлил, бросив быстрый взгляд на Бейту.

— Но у меня была одна слабость. Сам по себе я был ничем. Я мог набирать силу только с помощью других. Успех приходил ко мне через посредников. Всегда! Дело обстояло именно так, как рассказал Притчер. С помощью пирата я получил на астероиде свою первую базу для операций. С помощью промышленника я получил первую опорную планету. С помощью других людей — вплоть до военного диктатора Калгана — я овладел самим Калганом и получил флот. После этого наступила очередь Установления — и тут в ход событий вмешались вы.

— Установление, — продолжал он более мягким тоном, — являлось самой трудной из встречавшихся мне задач. Чтобы одолеть Установление, я должен был завоевать, расколоть или сделать бесполезной весьма значительную долю его правящего класса. Я мог бы приступить к этому наудачу — но был возможен короткий путь, и я искал его. В конце концов, если сильный человек может поднять пятьсот фунтов, это не означает, что он жаждет повторять это постоянно. Мой эмоциональный контроль — проблема не из простых. Я предпочитаю не использовать его без необходимости. Поэтому для первой атаки на Установление я хотел приобрести союзников. Под видом собственного клоуна я искал агентов Установления, которые обязательно должны были находиться на Калгане, чтобы изучить вашего покорного слугу. Теперь я знаю, что тем, кого я искал, был Хэн Притчер. Но волею судьбы вместо него я нашел вас. Я действительно телепат, но не абсолютный, а вы, госпожа моя, вы в самом деле были с Установления. Это сбило меня с пути.