Опрокинутый мир (сборник)

Пользуясь каждой возможностью, Элизабет бродила по Городу и с любопытством вглядывалась во все вокруг. До прибытия сюда она пугала себя, что окажется в Городе на положении узницы, но нет, за пределами четко очерченного круга обязанностей она была вольна ходить где вздумается, делать что захочет. Она разговаривала с людьми, наблюдала, сопоставляла и обдумывала свои наблюдения.

Как-то раз она попала в небольшую комнату, отведенную, очевидно, рядовым жителям Города для бесед в часы досуга. На столике лежала пачка аккуратно скрепленных машинописных листков. Она пробежала их глазами без особого интереса — на первой странице значилось: Директива Дистейна.

Впоследствии, гуляя по Городу, она обратила внимание, что копии Директивы разложены в самых разных местах, и со временем ради любопытства прочитала одну из них. Вникнув в содержание Директивы, Элизабет спрятала один экземпляр под матрасом, намереваясь вывезти его из Города при первой возможности.

Она начинала кое-что понимать… Вновь и вновь возвращаясь к Дистейну, она так часто перечитывала текст, что запомнила его почти наизусть.

Час за часом ее представления о Городе выстраивались во все более стройную систему — и тем не менее в этой системе зиял какой-то пробел. Отправной точкой, на которой зиждилось бытие Города и его обитателей, служило представление о том, что они существуют в неком опрокинутом мире. Опрокинуты все физические характеристики — и не только самой планеты, но и всех тел во всей обозримой Вселенной. Горожане приняли приближение, предложенное Дистейном, — тела изогнуты от экватора на север и на юг по гиперболе, — и это приближение как нельзя лучше согласовывалось с формой странного пятна, нарисованного Гельвардом над головой Элизабет и обозначавшего, по его мнению, солнце.

Но пробел — чем заполнить пробел? Как устранить противоречие, которое Элизабет со всей ясностью осознала в тот день, когда забрела в дальнюю, прежде разрушенную часть Города, которая ныне возводилась заново? Она подняла взгляд к солнцу, защитив глаза рукой. Солнце оставалось точно таким же, каким было всегда: на небосводе висел все тот же сияющий ослепительно белым светом шар.

7

У Элизабет созрело решение покинуть Город — лучше всего украсть из конюшни лошадь, верхом добраться до селения, а оттуда до базового лагеря — и сразу попросить отпуск. Отпуск был ей так или иначе положен в самом недалеком будущем, и приблизить это будущее на неделю-другую, вероятно, не составит труда. А имея в своем распоряжении целый месяц, она успеет съездить в Англию и разыщет там кого-нибудь, для кого ее рассказ об испытанном и пережитом представит профессиональный интерес.

Коль скоро у нее составился четкий план, привлекать к себе излишнее внимание было бы неразумно. День накануне отъезда она провела как обычно, работая на кухне, а вечером, тоже как обычно, направилась в зал знакомств. И первым, кого она увидела там, едва переступив порог, оказался Гельвард.

Он стоял к ней спиной, разговаривая с одной из переселенок. Она подошла, стала рядом и тихо произнесла:

— Хэлло, Гельвард…

Он резко повернулся и уставился на нее в недоумении.

— Это вы?.. Что вы здесь делаете?

— Тс-с! Не стоит, чтобы другие слышали, что я говорю по-английски. Я ведь одна из ваших переселенных женщин. — Она двинулась в дальний угол зала. Матрона за стойкой удостоила ее поощрительным кивком, когда Гельвард бросился следом. — Послушайте, — сказала Элизабет, не давая ему опомниться, — я очень сожалею о том, что произошло последний раз у реки. Теперь я кое в чем разобралась…

— А вы не сердитесь на меня, что я испугал вас?

— Вы кому-нибудь говорили обо мне?

— О том, что вы с Земли? Нет.

— Очень хорошо. И не надо говорить.

— Так вы действительно с Планеты Земля? — спросил он, помолчав.

— Да, только мне не нравится, что вы истолковываете это именно так. Я с Земли, и вы тоже. Тут какое-то огромное недоразумение.

— Мой бог, вы снова за свое. — Он был выше Элизабет на девять дюймов и смотрел на нее сверху вниз. — Здесь вы выглядите совсем по-другому. Но зачем вы записались в переселенки?

— Не могла придумать другого способа проникнуть в Город.

— Я бы взял вас с собой. — Он огляделся по сторонам. — Вы подружились здесь с кем-нибудь из мужчин… вы понимаете?..

— Понимаю, но нет, этого не было.

— И не надо. — Он все время озирался через плечо. — Вам дали комнату? Нам было бы там гораздо удобнее…

Очутившись в комнатушке, она заперла дверь: стены были тонюсенькие, но создавалась хотя бы видимость уединения. Интересно, ему-то какой резон осторожничать? Отчего он не захотел разговаривать в зале? Она присела на стул, Гельвард опустился на край кровати.

— Я прочла Дистейна, — сказала Элизабет. — Увлекательный документ. И я где-то слышала это имя. Кто он такой?

— Основатель Города.

— Это-то я поняла. Но он был известен чем-то еще.

Гельвард ответил ей недоуменным взглядом, потом спросил:

— А то, что вы прочли? Вы поняли то, что прочли?

— Более или менее. Он был очень одинок. И он заблуждался.

— Заблуждался? В чем?

— Во всем, что касается Города и окружающих нас опасностей. Он считал, что вас каким-то образом забросило на другую планету.

— Но это так и есть!

Элизабет покачала головой.

— Вы никогда не покидали Землю, Гельвард. И сейчас, сию минуту, когда мы говорим с вами, мы оба на Земле.

Он весь задергался, заломив в отчаянии руки.

— Вы ошибаетесь! Не знаю, как это может быть, но вы ошибаетесь! Что бы вы ни говорили, Дистейн написал правду. Мы на другой планете.

Элизабет попыталась подойти к делу с иной стороны.

— Тогда, у реки… вы нарисовали над моей головой солнце. Солнце гиперболической формы. Вы видите его именно таким? А меня вы изобразили слишком худой и высокой. Опять-таки потому, что вы меня такой и увидели?

— Не я вижу солнце таким, а оно такое и есть. И таков же весь этот мир. А вас… вас я нарисовал такой, какой вы были тогда. Мы же встретились далеко на север от Города. А теперь… Нет, этого не объяснишь — слишком сложно.

— А вы попробуйте.

— Не стану и пробовать.

— Ну, не хотите — не надо. А знаете, каким вижу солнце я? Самым обычным, круглым, сферическим — выберите термин по вкусу. Разве вам невдомек, что наш мир таков, каким мы его воспринимаем? Ваши органы чувств обманывают вас. Не знаю почему, но обманывают… и с Дистейном было то же самое.

— Лиз, это не обман чувств. Я не просто видел, не просто воспринимал — я жил в этом мире. Как бы вы ни разуверяли меня, для меня он реален. И я не один. Большинство жителей города знают то же, что знаю я. Наши знания восходят к Дистейну, потому что он был здесь с самого начала. И если мы не погибли за столько лет, то лишь благодаря этим знаниям. Эти знания — опора всему, они сохраняют нам жизнь, без них мы не понимали бы, что Город должен перемещаться…

Элизабет попыталась что-то сказать, но он продолжал:

— Лиз, после того как мы расстались тогда, мне надо было подумать. Я поехал на север, еще дальше на север. И обнаружил такое… такую преграду, такой вызов нашей способности уцелеть в этом мире, с каким мы не сталкивались никогда прежде. Встреча с вами была — не умею выразить — подарком, какого я не ожидал. Но она косвенно повлекла за собой открытие еще большего значения.

— Что же это за открытие?

— Не могу вам сказать.

— Почему?

— Я не вправе говорить о нем ни с кем, кроме членов Совета. Они наложили пока запрет на распространение информации. Если новость станет всеобщим достоянием, не миновать беды.

— Какой беды?

— Вы слышали о терминаторах?

— Слышала, хоть и не знаю толком, кто это такие.

— Ну, как бы объяснить… Это те, кто хочет заставить Город остановиться. Если новость дойдет до них, поднимется страшная кутерьма. Город только-только оправился после тяжких потрясений, и навигаторы отнюдь не жаждут нового кризиса.