Миры Альфреда Бестера. Том 4

— Черт побери! — хором воскликнула Генеральная Ассамблея. — И почему мы не подумали об этом? Черт побери!

— И Я ЗНАЮ, ЧТО ИМЕННО НЕИСПРАВНО!

Наступила мертвая тишина.

Распахнулись двери Генеральной Ассамблеи. Неверным шагом вошел профессор Мертвотишинский, высокий, худой, суровый.

— Эврика! — закричал он. — Я нашел, черт побери! Что-то не в порядке с мыслящими машинами. Три идет последвух, но не перед.

Генеральная Ассамблея взорвалась ликованием. Профессора Мертвотишинского стали качать. Раскупорили шампанское. Выпили за его здоровье. К его груди прикололи несколько медалей. Профессор сиял.

— Эй! — закричал Халсион. — Это была моя тайна. Я единственный, кто из-за таинственной мутации, передающейся по наследству в моем роду…

Застучал телетайп:

Вбежал почтальон.

— Специальное послание от доктора Жизнетишинского Спокойникову: Что-то неладно с мыслящими машинами. Три идет после двух, а не перед.

Телеграфист принял телеграмму:

В окно влетела бутылка, разбилась об пол и из нее выпал клочок бумаги, на котором было нацарапано:

Халсион схватил судью Файлда за пуговицу.

— Какого черта? — взревел он. — Я думал, что я единственный человек в мире, обладающий этой тайной!

— HimmelHerrGott! — нетерпеливо ответил судья Файлд. — Все вы такие. Все вы мечтаете, что являетесь единственным человеком, обладающим тайной, единственным, в ком ошиблись, единственным, с кем поступили несправедливо, с девушкой, без девушки, с кем бы там ни было или без. Черт побери! Как вы утомительны, мечтатели! И всегда-то вы проигрываете.

Судья Файлд оттолкнул его плечом в сторону. Генерал Балорсен пихнул его в задние ряды. Джудит Файлд проигнорировала его. Робот Балорсена украдкой вдавил его в угол толпы, где тут же возникли Греши, одновременно столпившиеся в углу на Нептуне, сделали нечто невыразимое для Халсиона и исчезли вместе с ним, кричащим, рвущимся, рыдающим в ужасе, который является деликатесом для Грешей, но пласти-кошмаром для Халсиона…

…от которого его пробудила мать и сказала:

— Это научит тебя не таскать сэндвичи с орехами среди ночи, Джеффи.

— Мама?

— Да. Пора вставать, дорогой. Ты опоздаешь в школу.

Она вышла из комнаты. Он огляделся. Он посмотрел на себя. Это правда. Правда! Сбылась его великая мечта. Ему снова десять лет, у него тело десятилетнего мальчишки, он в доме, в котором провел детство, в жизни, которой жил в свои школьные деньки. И у него остались знания, опыт, искушенность тридцати трехлетнего мужчины.

— Ой, красота! — закричал он. — Вот будет здорово!

Он станет школьным гением. Он будет ошеломлять товарищей, изумлять учителей, ставить в тупик экспертов. Он положит на лопатки ученых. Он поставит на место Риннегена, который частенько задирал его. Он возьмет напрокат пишущую машинку и напишет все удостоенные шумного успеха пьесы, рассказы и романы, которые помнит. Он не упустит удобный случай с Джуди Файлд за мемориалом в Нижнем Парке. Он сделает изобретения и совершит открытия, создаст основы новой индустрии, будет держать пари, играть на бирже. Он завладеет всем миром к тому времени, когда достигнет своего настоящего возраста.

Он с трудом оделся — забыл, где лежит одежда. Он с трудом съел завтрак — не время было объяснять матери, что у него вошло в привычку начинать день с кофе по-ирландски. Он лишился утренней сигареты. Он понятия не имел, где находятся его учебники. Мать с беспокойством следила за ним.

— Джеффи опять в дурном настроении, — услышал он ее бормотание. — Надеюсь, день он проведет нормально.

День начался с того, что Риннеген устроил на него засаду у Входа Для Мальчиков. Халсион помнил его большим, крепким мальчишкой со злобным выражением лица. Он был изумлен, обнаружив, что Риннеген тощий и беспокойный, явно озабоченный тем, чтобы выглядеть агрессивным.

— Послушай, у тебя нет никаких причин враждовать со мной, — объяснил ему Халсион. — Ты просто запутавшийся ребенок, пытающийся что-то доказать.

Риннеген ударил его кулаком.

— Послушай, мальчик, — вежливо сказал Халсион, — на самом деле ты хочешь дружить со всем миром. Только ты ненадежный товарищ и поэтому вынужден драться.

Риннеген был глух к психоанализу. Он ударил Халсиона сильнее. Больно.

— Оставь меня в покое! — сказал Халсион. — Иди самовыражаться на ком-нибудь другом.

Риннеген двумя быстрыми движениями выбил у Халсиона учебники из подмышки и опрокинул его на пол. Не оставалось ничего другого, кроме драки. Двадцать лет просмотров фильмов будущего с Джо Луисом ничего не дали Халсиону. Он был полностью побежден. Он также опоздал в школу. Теперь настало время удивить учителей.

— Таковы факты, — объяснил он в классе мисс Ральф. — Я столкнулся с невротиком. Я могу объяснить его мотивы, но не отвечаю за его побуждения.

Мисс Ральф шлепнула его и пошла к директору с запиской, повествующей о неслыханной наглости.

— Единственная неслыханная вещь в вашей школе, — сказал Халсион мистеру Снайдеру, — это психоанализ. Как вы можете считать себя компетентным учителем, если вы не…

— Мерзкий мальчишка! — сердито оборвал его мистер Снайдер, высокий, худой, суровый. — Ты что, читаешь мерзкие книги?

— Что же мерзкого во Фрейде?

— И пользуешься богохульным языком? Ты нуждаешься в уроке, грязный звереныш.

Его отослали домой с запиской, немедленно вызывающей родителей, чтобы забрать Джеффри Халсиона из школы, как дегенерата, отчаянно нуждающегося в профессиональном исправительном учреждении.

Вместо того, чтобы пойти домой, он отправился к журнальному киоску почитать газеты с событиями, относительно которых он мог бы заключать пари. Заголовки были полны призовыми скачками. Но кто, черт побери, завоюет приз? И в какой последовательности? Этого он не помнил. А биржа? Он ничего не знал о ней. В детстве он никогда не интересовался такими вещами и ничего не запечатлелось в памяти.

Он попытался попасть в библиотеку для дальнейшей проверки. Библиотекарь, высокий, худой и суровый, не позволил ему войти, потому что детское время начиналось после полудня. Он бродил по улицам. Куда бы он ни шел, его преследовали высокие и суровые взрослые. Он начал понимать, что у десятилетних мальчишек весьма ограниченные возможности удивлять взрослых.

В час ленча он встретил Джуди Файлд и проводил ее после школы домой. Он был шокирован ее шишковатыми коленками и черным штопором локонов. Не нравился ему и ее запах. Он бы, скорее, предпочитал провести время с ее матерью, явившейся в образе Джуди, какую он помнил. Он забылся с миссис Файлд и сделал парочку вещей, здорово смутивших ее. Она выгнала его из дому и, когда звонила его матери, голос ее дрожал от негодования.

Халсион пошел к Гудзону и слонялся возле доков, пока его не прогнали. Он отправился в канцелярский магазин договориться о прокате пишмашинки и был выставлен. Он поискал тихое местечко, чтобы соснуть, подумать, составить план, возможно, начать вспоминать имевший успех рассказ, но не было тихих местечек, куда бы допускались мальчишки.

В 4.30 он проскользнул домой, бросил учебники в свою комнату, прокрался в гостиную, стянул сигарету и собирался улизнуть, когда обнаружил, что отец и мать наблюдают за ним. Мать выглядела потрясенной. Отец был худой и суровый.

— О, — сказал Халсион, — я полагаю, звонил Снайдер. Я совершенно забыл об этом.

— Мистер Снайдер, — сказал отец.