Я и Я (сборник)

Она ведь уже тогда почти поняла, когда я на ее фото с Мариной среагировал. Ведь пришла ей в голову эта мысль, по глазам видел. Ну, разумеется, трудно было в это поверить. Просто невозможно. Что вот так – спотыкаешься, выпадаешь из автобуса, а Он тебя ловит. Не может ведь быть такого, казалось бы. Но сейчас-то как быстро все до конца додумала, за несколько секунд…

А то, что свою Миссию не до конца выполнила – разве можно ей в минус ставить? Тоже ведь, если вдуматься, – девочка против Зверобоя. Вообще, кому в голову могло прийти?

Я просто не понимаю…

…Слов у меня никаких нет – детский сад на веревке! Охотница на Зверя выискалась. Вы посмотрите на нее – в тире она тренировалась!.. Чем эти гринписовцы думают, сказок начитались, что ли? Про Красную Шапочку и Серого Волка. Да на один укус не хватит! Не напасешься Красных Шапочек, если ими волков-то кормить. Что у них – мужиков нет, если девочку – и против Зверобоя? Девочку – против ЗВЕРЯ!

Вот как так можно? Пусть даже цель благая, хотя это тот еще вопрос. Но средство?

Лучшее средство от перхоти – это гильотина?!

Какие мы, мужики, говнюки! Любую отмазку придумаем, лишь бы свою грязную мужскую работу перевалить на хрупкие женские плечики. Убить Зверобоя – самая женская работенка будет!

Какой у нее шанс был? Никакого! Шаг вперед и чуть в сторону – и пуля летит мимо. Легкий щелчок – и двумя пальцами я протыкаю ей горло до шейного позвонка.

Я просто не понимаю…

Я просто отказываюсь что-то понимать!!!

Потом два потока сливаются в одну общую мысль: «Все-таки Аллочке повезло, хорошо еще, что Зверобой – это я». И сразу – уже только моя мысль: «Да что же в этом хорошего? Это ужасно, что Зверобой – это я!»

Вы себе не можете представить, что это такое. Знать это! Быть этим! Когда ты еще не успел проснуться утром – а уже знаешь. Знаешь, что ты – Зверобой. И как тебя, еще полусонного, ломает, плющит и выворачивает наизнанку от этой мысли.

В дверь бара влетают два приставленных ко мне охранника (проснулись наконец-то, лоботрясы, а то совсем расслабились на такой работе!). Да, два охранника. А вы что подумали – мне можно просто так вот ходить одному? Официально я еще не свободный человек, и за мной должен быть надзор. И кроме того, я ведь, как в том кино, – достояние Республики, прямо как нефтяная вышка. Тотализатор на одном только Диком Бое дает доходы в сотни миллионов долларов.

Уже в дверях, поворачивая голову, через плечо я смотрю на Аллу. Алла смотрит на меня. Или Зверобой смотрит на Аллу, а Алла смотрит на Зверобоя. Ну прямо финальный эпизод из плохого боевика! Хотя три минуты назад здесь боевик и был.

И только сейчас, выходя из бара, прикрытый с двух сторон охранниками, я начинаю чувствовать леденяще-обжигающую боль в правом плече и с ужасом осознавать, что случилось. Представили себе – одновременно леденящую и обжигающую боль в правом плече? За сутки до боя. До Дикого Боя, мать его…

Да, я – Андрей. И я – Зверобой. Хотя, вообще-то, не одномоментно. Не одновременно. Сложно объяснить. Да и имеет ли смысл? Как ни объясняй – кто же это сможет понять…

Как я мог? Вас этот вопрос интересует? Да все очень просто. Или очень сложно. С какой стороны посмотреть.

Тогда, два года назад, тоже была сухая теплая осень. Я, как обычно, встретил Марину у выхода из Телецентра в Останкино. Час ночи – наше время. Не торопясь пройтись, поговорить. А когда же еще – у меня работа, у нее записи даже по выходным. А поговорить нам всегда было о чем. За три года знакомства как-то не успели наговориться.

Мы подходим к «зебре», зачем-то ждем зеленого сигнала светофора, это ночью-то, хотя на улице нет ни одной машины. Загорается зеленый свет, и у Марины одновременно громко звонит мобильник. Нормальное явление, все эти телевизионщики – безбашенные создания, им что день, что ночь – все едино.

Марина вытаскивает из сумочки мобильник. Сумочку не глядя сует мне – подержи, чтобы не мешалась. Я беру сумочку, как всегда неуклюже, и из нее все содержимое высыпается на асфальт. Уж сколько раз получал от Марины за это по полной программе! Марина, не оборачиваясь в мою сторону, делает шаг на проезжую часть, одновременно что-то отвечая в телефон.

Я присаживаюсь на корточки и начинаю запихивать в сумочку обратно все содержимое, чуть ли не носом уткнувшись в асфальт, чтобы чего-нибудь не пропустить. А то уже был случай, когда вот так же ночью в темноте пропустил самое главное, что может быть у человека, состоящего на государевой службе (не надо только говорить, что у нас телевидение независимое), – пропуск. Пропуск в Останкино с Марининой фотографией, причем удивительно удачной. Ее, по-моему, тогда это больше всего и расстроило.

А дальше… Рев мотора, почти как у реактивного истребителя, порыв ветра и звук глухого удара. И когда я поднял голову, то увидел, что от самой красивой женщины России осталось лишь… Нет, пожалею вас, опущу подробности. Хотя у меня это зрелище навсегда отпечаталось в глазах, мог бы очень красочную картинку нарисовать. Уж подобрал бы нужные слова. Вывернуло бы вас наизнанку, гарантированно.

Я медленно поднимаюсь и в каком-то странном отупении, еле передвигая ноги, бреду к лежащему на дороге телу.

Опять рев мотора, визг тормозов, запах горелой резины. Рядом останавливается тот самый джип. Из него вылезает очень прилично одетый молодой парень с хорошей спортивной фигурой. Слегка пьяный, но на ногах стоит вполне уверенно. Он смотрит сначала на меня, потом на то, что осталось от Марины. Затем с каким-то непередаваемо тоскливым выражением в голосе говорит: «Вот, мля, швали всякой развелось, по улице человекунельзя нормально проехать, нах!..»

И тогда впервые словно что-то взрывается внутри меня – волна ярости, злости, ненависти. Я бью его сначала левой рукой, затем правой. Бью как-то почти инстинктивно, неправильно, вроде того, что в боксе называется «удар открытой перчаткой», но результат оказывается впечатляющим.

А потом, стоя на коленях, бьюсь и бьюсь головой о бампер его джипа, словно хочу смыть кровь Марины своей кровью…

Такая вот история. Разумеется, это мелкое происшествие в выпуски телевизионных новостей не попало, в центральные газеты тоже. Если только где-нибудь в Интернете случайно можно было прочесть. Помните, может быть? То ли сын министра национальной безопасности кого-то сбил, то ли кто-то сам под колеса его машины взял и прыгнул.

Как мне потом следователь сказал на очередном допросе: «Министр национальной безопасности у нас один, а всяких …дей – завались, даже в другие страны вовсю экспортируем…» Мысль он, правда, не закончил, как-то не подумал, что я в наручниках с места могу через стол перепрыгнуть и плечом ему челюсть сломать. Все-таки мастер спорта по прыжкам в длину когда-то был.

Сломанная челюсть при вынесении приговора тоже была принята во внимание судом. Как отягчающий факт. Вот так, по совокупности, – десять лет в колонии строго режима.

И тут как раз наша Народная Дума закон приняла. Новый высокогуманный закон. О легализации Диких Боев (они до того были вне закона) как средства альтернативного отбытия наказания за особо тяжкие преступления. А дальше – как всегда. В смысле, хотели как лучше, а получилось как всегда. Не работает на практике новый хороший закон. Пока сам Верховный Управляющий как-то не упомянул об этом на очередной встрече с избирателями. Четвертый срок, понимаете ли, не шутка. Иностранные наблюдатели и все такое. Словом, вот хороший закон приняли, а механизмы реализации до конца опять не проработали. Прямо как с монетизацией льгот история получается.

Кого отбираем-то для участия в этой Программе? Молодых – негуманно: вот ему сейчас двадцать лет, через десять лет на свободу выйдет – еще молодой, жизнь впереди. Пожилых – тоже негуманно: просто зверей кормить на виду у честной публики. Значит, получается, около тридцати пяти – сорока лет – самый тот возраст. Желательно из бывших спортсменов, чтобы хоть какой-то шанс был. Мы ж цивилизованная страна, а не Гондурас там какой.