Акселерандо (ЛП)

Пьер оборачивается через плечо и глядит на нее. «Да ладно?»

Ан кладет руку ему на запястье. «Это он. Ну и что с того? Придет время испытания — тогда ты и уделишь ему внимание…»

Козел отпущения беспокойно сидит в углу. Он похож на фигуру, сплетенную из сушеного тростника и завернутую в косынку. Там где должна быть рука — беспорядочное переплетение оборванных травинок, в котором устроился стакан доппельбока. Время от времени соломенный человек [171] поднимает стакан, будто делая глоток, и пиво исчезает в сингулярности внутри.

«Пошло бы оно» — коротко говорит Пьер. И Амбер тоже, если она назначает меня публичным защитником.

«С каких это пор невидимки стали подавать иски?» — спрашивает отражение Донны-журналиста, выступившее из темноты на бронзе бара. Судя по отблескам рядом с ее отражением, она пришла из подсобки.

«С тех пор, как…» Пьер моргает. «Черт!» Айнеко появилась с Донной? Или, может, она уже была тут все время, свернувшаяся на столе перед соломенным человеком, каким-то образом принимаемая за буханку хлеба? «Ты нарушаешь непрерывность» — жалуется Пьер. «Вселенная сломалась».

«Ну так и поправь ее» — говорит ему Борис. «Все справляются, а ты нет». Он щелкает пальцами. «Официант!»

«Извините». Донна опускает взгляд. «Я не нарочно».

Ан приветлива, как и всегда. «Как ваши дела?» — вежливо спрашивает она. «Не хотите ли попробовать этот восхитительный ядовитый коктейль?»

«У меня все прекрасно!» Донна — немка. На публике она показывается в аватаре блондинки, широкой в кости и весьма крепко сложенной. Вокруг облаком вьются точки перспектив видеосъемки, непрестанно собирающие репортаж, а ее сообщество мысли деловито нарезает и сшивает отснятый материал, чтобы затем интегрировать его в непрерывный журнал путешествия. Донна — внештатник медиаконсорциума ЦРУ — она и загрузилась на корабль в одном пакете с иском. «Данке, Ан».

«Вы сейчас записываете?» — спрашивает Борис.

«Пф-ф! А когда нет? Я просто сканер. До прибытия еще пять часов, а потом можно и передохнуть…»

Пьер косится на Су Ан — костяшки ее пальцев напряглись и побелели.

«Я собираюсь не упустить ничего, если такое вообще возможно!» — продолжает Донна, не обращая внимание на озабоченность Ан. «Меня сейчас восемь штук — все за репортажем!».

«Всего восемь?» — спрашивает Ан, приподняв бровь.

«Восемь, и расслабляться не приходится! Но это же прекрасно… Неужели тебе не нравится времяпрепровождение, каким бы оно ни было?»

«Ну как же». Пьер снова отворачивается в угол, стараясь не встречаться взглядом с репортершей, которая пытается стать душой вечеринки. Да уж, думает он, будь здесь местечко, чтобы разгуляться, и она врубила бы динамики на полную. «Амбер говорила тебе о кодексе защиты конфиденциальности здесь?»

«Здесь есть защита конфиденциальности?» — спрашивает Донна, и целых три ее отражения оборачиваются к нему. Очевидно, Пьер затронул тему, вызывающую у нее смешанные чувства.

«Защита конфиденциальности» — повторяет Пьер. «Никаких съемок в частной зоне, никаких съемок, если был публичный отказ в разрешении записывать, никаких песочниц и ничего не подстраивать».

Похоже, что Донну это задело. «Я никогда бы так не сделала! Захват копии личности в виртуальном пространстве с целью записи реакции — по законам Кольца это похищение, разве не так?»

«Вашу мать» — презрительно говорит Борис и подталкивает в ее направлении кружку свежего медузьего коктейля.

«Хорошие люди всегда могут договориться» — прерывает Ан, оглядывая бар в поисках поддержки. «Мы же сладим со всем, да?»

«Кроме иска» — бурчит Пьер, снова отворачиваясь в угол.

«Не вижу повода тревожиться» — говорит Донна. «Это дело только Амбер и ее противников по ту сторону линии!»

«О, и вправду, чего тревожиться» — беззаботно говорит Борис. «Скажи, сколько стоят твои опционы?»

«Мои?» Донна качает головой. «Я не инвестирована».

«Ну, допустим». Борис даже не утруждает себя улыбнуться. «Даже если так, по возвращении домой твоя метрика доверия раздуется как на дрожжах. Если, конечно, люди еще будут пользоваться распределенными рынками доверия для оценки стабильности партнеров…»

Не инвестирована. Пьер, слегка удивленный, мысленно взвешивает это. Он предполагал, что все на борту корабля, кроме, пожалуй, Глашвитца, полностью инвестированы в компанию экспедиции.

«Я не инвестирована» — настаивает Донна. «Я независимый участник». На ее лице скользит почти смущенная улыбка — тень очаровательной сдержанности, совершенно не вяжущаяся с ее прямолинейными манерами. «Как и кошка».

«Как и…» Пьер резко оборачивается. Да, Айнеко там — тихо сидит на столе рядом с соломенным человеком — и кто знает, какие мысли приходят сейчас в эту пушистую голову? Надо обсудить это все с Амбер, тревожно думает он. Мне необходимо как следует обсудить это с Амбер… «Другой вопрос — не пострадает ли твоя репутация от пребывания здесь на борту?» — спрашивает он вслух.

«Все будет о-кей» — объявляет Донна. Приходит официант. «Мне бутылочку шнайдервайссе» — говорит она. И затем, как ни в чем не бывало: «Вы верите в сингулярность?»

«В смысле, сингулярист ли я?» — ухмыляется Пьер.

«О, нет, нет, ни в коем случае…» — отмахивается Донна. Она тоже ухмыляется и кивает Су Ан: «Я имела в виду совсем не это! Смотрите, все, о чем спросить я хотела — в представление о сингулярности верите ли вы, и если да, то в чем оно заключается?»

«Пойдет ли это в публичное интервью?» — спрашивает Ан.

«Не могу же я в симуляцию утащить вас и имитирующей реальности представить, верно?»

Официант ставит перед Донной глиняную пивную кружку, и она облокачивается на спинку.

«О. Ну да…» Ан бросает Пьеру предупреждающий взгляд, и отправляет ему напоминание по очень личному каналу. Не шути с ней тут все серьезно, разворачивается перед его глазами. Борис наблюдает за Ан с выражением безнадежной тоски. Пьер же пытается не обращать внимания на все это и задуматься над вопросом журналистки. «Сингулярность чем-то похожа на староамериканскую чепуху о христианском взятии живым на небо, разве не так? Что мы все взлетим на небеса и оставим наши тела позади». Он фыркает, протягивает руку и невозбранно нарушает реальность, доставая прямо из воздуха кружку ледяной сангрии. «Вознесение зануд. Я выпью за это».

«Но когда оно произошло?» — спрашивает Донна. «Моя аудитория, видите ли, в вашем мнении нуждаться будет».

«Четыре года назад, когда мы запустили этот корабль» — с убеждением говорит Пьер.

«В десятых, когда отец Амбер освободил выгруженных омаров» — говорит Ан.

«Еще не произошло» — говорит Борис. «Сингулярность означает момент достижения бесконечно большого темпа изменений. Таким образом, ее определяет непредсказуемость следующего за ней будущего, верно? Так что еще не случилась».

«Наоборот. Она произошла шестого июня 1969, в одиннадцать утра по времени восточного побережья» — парирует Пьер. «В этот момент была осуществлена передача первых пакетов от порта данных одного процессора сопряжения сообщений к другому такому же — и появилось первое интернет-подключение. Это — сингулярность. С тех пор мы все живем во вселенной, которую невозможно было предсказать на основе предшествующих событий».

«Да ну вас с этой фигней» — парирует Борис. «Сингулярность — просто куча религиозной галиматьи… Мистическое христианское вознесение, адаптированное под зануд-атеистов».

«Отчего же?» Су Ан, задетая, смотрит на него. «Вот мы, шестьдесят с лишним сознаний. Мы переселились сюда — будучи в полном сознании! — прямо из наших голов с помощью потрясающей комбинации нанотехнологии и картирующего электронного парамагнитного резонанса, и теперь живем здесь, в виде программного кода, в операционной системе, которая позволяет виртуализовать все эти физические модели, и не дать нам сойти с ума от сенсорной депривации. На „железе“ размером с ноготок, в межзвездном корабле размером с бабушкин плеер, в трех световых годах от дома, на орбите вокруг коричневого карлика. Мы прилетели сюда, чтобы воткнуться в межзвездный сетевой маршрутизатор, созданный невообразимо древним инопланетным интеллектом. И ты говоришь мне, что слова о фундаментальных изменениях в образе жизни человека — это фигня?»