Ночь молодого месяца (сборник)

— Нет. У меня есть другая машина. Портативный реструктор.

Воцарилось молчание. Две осы без зазрения совести полезли в розетку с медом, и никто их не прогнал. Максим выпустил клуб дыма и долго смотрел, как он расплывается под жасминовым куполом, обращаясь в длинные легкие волокна, в прозрачные нити. Ольга вздрогнула от последних слов так, что чуть не опрокинула стакан, и принялась вытирать лужицу на столе.

— Значит, вам удалось добиться портативности? — заговорил наконец Максим.

— Как видите.

— И мы должны быть вашими кроликами?

— Почему же кроликами? В конце концов люди испытывали на себе даже действие вакцин. А реструктор не только не причинит вам вреда, но даже… Только с одним условием: пользоваться самим, но никому не передавать.

— Хорошо, — ответила Ольга. — А вы будете следить за нашими настроениями?

— Вы же привыкли, что Медицинский мозг следит.

— Но он обнаруживает себя только при сильных отклонениях от нормы, когда есть опасность для здоровья.

— А мы и тогда не вмешаемся. Просто заберем машинку. Но я не думаю, чтобы это понадобилось. Я немножко разбираюсь в людях.

— Много шуму вокруг этих реструкторов, — сказал Максим. — У нас в лаборатории тоже говорят о них почти каждый день. Некоторые считают, что они развратят людей. Конец придет всей человеческой культуре. Может, и правда.

— Может, — подтвердил Бхасур. — Вот вы нам и поможете установить истину. Видите, какую важную работу вам поручает Совет.

Ольга еще раз переглянулась с Максимом, вздохнула и спросила:

— Почему вы мед не едите? Кыш! (Это относилось к осам.) Берите прямо ложкой (это опять Бхасуру).

Уходя, он поставил на стол серый толстостенный ящик, похожий на маленький сейф. Если надо было создать предмет больших размеров, чем полость ящика, — из верхних углов выдвигались упругие серебристые усы с чашечками на концах. К ящику было приложение: объемистый том, напечатанный мелким шрифтом, под заглавием: «Каталог предметов централизованного распределения. Экспериментальная группа «Чудо».

Похвалив сыр, мед и домашнее печенье, по-старинному приложившись к руке Ольги, Бхасур ободряюще улыбнулся и улетел на своем сером гравиходе. На взлете его обстрелял из «пугача» Родион, гордый своей победой над целым войском крапивы.

Максим сидел перед ящиком реструктора, задумчиво перелистывая том каталога. Тоненькая Ольга прильнула сзади, спрятав подбородок в его кудрях и-обняв руками шею мужа.

— Ну, что нам надо? Чего не хватает? — спрашивала она, смеясь над растерянными гримасами Максима. А он читал, нередко присоединяясь к смеху жены:

— «Стержни графитовые для реактора такого-то типа»… «Ставни оконные узорчатые, из с. Холмогоры, XVIII век»… «Строительная машина…», «Сумка женская, крокодиловой кожи». Не нужны нам стержни?

— Нет, — хохотала Ольга. — Бедный крокодил, ободрали его на сумку!

— Ладно, поехали дальше… «Трехскоростная мясорубка, производительностью до 25 кг/ч». Что нам, волчью стаю кормить? «Топор…» Ты послушай только! «Топор из Оружейной палаты Московского Кремля. XV век, работа миланских мастеров, золото, слоновая кость», так, так… Подарить, что ли, Рассохину? Он любитель антикварных вещичек. Дальше…

— «Фауст» Кристофера Марло, Лондон, издание 1789 года», — прочла Ольга. — «Форма для печенья «Привет»… «Футбольный мяч»… «Филигранные серьги, серебро, бирюза»… «Ходовая часть гравихода Д-108, в комплекте с автоматом, реагирующим на препятствие»…

Листали опять, сначала, ездили пальцами по строчкам. Вдалеке воинственно орал Родион, изображая пулеметную стрельбу.

Перед ними стоял ящик, снимавший квантовые копии с предметов, перечисленных в каталоге, — копии, абсолютно ничем не отличавшиеся от оригинала. Нажатием кнопки они могли создавать мебель и лисьи шубы, детали машин, обувь, стаканчики с мороженым и лазеры, инфракрасные бинокли, военную форму государства Коста-Рика (XX век); сотворить венецианское зеркало или порцию кафельных плит для бассейна, рыболовный ультразвуковой «манок» или набор слайдов «Памятники Грузии», переносный катер на воздушной подушке, бриллиант «Орлов», скворечник, 200 типов электронно-вычислительных устройств, отрез серебряной парчи, зефир в шоколаде, кофейную мельницу, библиотеку из 100000 томов…

— Ага! — вдруг торжествующе крикнул Максим, и его палец задержался на одной из строк. — Как это мы раньше пропустили! Смотри, воробышек: «Микротом квантовый для генных операций, личный экземпляр Мейсснера, 2097 год». Вот это я беру. Старина Мейсснер сам собрал его, и с тех пор ни у одного генного инженера не было лучшего инструмента. Ну а теперь я король! В лаборатории все полопаются от зависти…

— Не полопаются, — успокоила Ольга. — Тот же Рассохин посмотрит на тебя умильно, и ты ему подаришь такой же. И остальным тоже.

— Там увидим, — сказал Максим. Нажав кнопку, он через секунду вытащил из ящика микротом, чмокнул Ольгу и убежал в лабораторию — пробовать новый инструмент. Ольга же сидела еще долго, почти до заката, заварила себе новую порцию чая. Будучи человеком благоразумным и запасливым, она сотворила с десяток хрустальных розеток для варенья (Родион бьет их немилосердно, а есть из пластмассовых не так приятно), затем подарила себе запас фотобумаги и несколько отличных объективов — Ольга работала фотографом в журнале мод. Наконец, решив, что неплохо будет проветрить голову перед сном, она вынула из реструктора сборник детективных повестей XX века.

Было совсем темно, когда вернулся Максим, сияя блаженством и потирая руки на ходу. Рассохин не только засматривал в глаза, но и сулил отдать за микротом половину своих смен на главном регенераторе. Другие не отставали: наутро Максим должен был сотворить еще шесть копий микротома Мейсснера, зато главный регенератор принадлежал ему безраздельно…

Совместными усилиями они загнали Родиона спать и легли сами, посмеиваясь и обсуждая план трехдневной прогулки на байдарках по маршруту, предложенному одним из коллег Ольги. А в саду, на дощатом столе, стыл под жасмином ящик, способный завалить всю землю императорскими коронами, шоколадом и транзисторными схемами любого предназначения.

…Гравиход опустился, подмяв одуванчики. Максим с Ольгой отставили недопитые стаканы и смотрели, как приближается Бхасур. Он шел по колено в траве меж двумя рядами яблонь, с которых ветер уже начинал стряхивать спелые плоды. Шел и смотрел, как в нежной полутьме сумерек пили чай самые счастливые люди на Земле, закусывая сыром, яблоками и медом. Только чайничек для заварки был другой, затейливый, из черненого серебра. Да на кустах жасмина давно осыпались цветы.

— Садитесь, — сказал Максим. — Можете сразу спрашивать, а потом пить чай. Можете…

— Но чай я выпью обязательно, — улыбнулся Бхасур, садясь и сразу же придвигая к себе зеленый сыр.

— Хорошо, тогда я спрошу, — сказала Ольга. — Как поживает Медицинский мозг?

— По-старому.

— Вы хотите сказать, что…

— Да. Никаких изменений в сигналах. Все та же пара людей, самая счастливая на Земле. Вот только ваш Родион поначалу дал какую-то непонятную кривую, огромный взлет. Потом линия круто пошла вниз… и недавно опять поднялась. До прежнего уровня.

Максим с Ольгой переглянулись, как заговорщики, — смущенно и лукаво.

— Вы уж простите нас, Бхасур… Но у мальчика недавно был день рождения, и мы…

— Подарили ему вашу машинку.

— Он сначала был на седьмом небе, понаделал себе рыцарских лат, золотых монет… начитался, знаете ли…

— А потом ему надоело, и он забросил реструктор, так что мы можем вам вернуть…

— А Родька теперь строит из песка и сучьев запруды на ручье, как бобер! — решительно закончила Ольга. И не удержавшись прыснула в ладонь.

Память (Наследники)

Недавно я впервые в жизни обратился к психиатру.

Чувство, охватившее меня при входе в его кабинет, нисколько не напоминало ту щемящую тревогу, которой обычно полны приемные врачей. Наоборот, мне захотелось поскорее окунуться в зеленый свет больших папоротников, что так уютно сомкнулись над глубокими креслами. И сам врач, восседающий в своем светлом тропическом уголке — великий Валентин Вишневский, — казался удивительно «своим парнем». Молодой, с мягкими нервными глазами на худом носатом лице, с нежной и длинной мальчишеской шеей, выступающей из открытого ворота белой рубахи, — неужели ему ведомы шахты человеческой души? Назвать бы его не доктором, а просто Валиком, да пригласить в мою гасиенду пить чай на веранде и слушать ночной концерт леса…