Фантастика 1977

И вдруг все вернулось на свои места. Снова вырисовались стены и экран очертился знакомыми рамками, и в нем, как вначале, рождались и умирали мириады неведомых частиц.

– Ну вот, чего кричать?! - весело сказал Бритт.

Отстегнувшись от кресла, он встал, потянулся и, легонько оттолкнувшись, важно полетел к дальней переборке, к большому овальному иллюминатору.

– Завтра отправлюсь на Венеру, а ты посиди пока, поанализируй, что мы тут получили…

И вдруг он глухо вскрикнул. Было в его голосе что-то, заставившее Андреева насторожиться. Сильно оттолкнувшись, он перелетел к иллюминатору, больно ударился о прозрачный купол, но боли даже и не почувствовал: то, что увидел, заставило похолодеть. Странным оранжевым отсветом поблескивало кольцо ускорителя, но ни научного центра, ни Трубы, ни самой Земли не было. Вокруг, сколько охватывал взгляд, простиралось бесконечное черное небо, усыпанное незнакомыми созвездиями.

Задыхаясь от сдавившего душу ужаса. Андреев кинулся к другой переборке, где тоже был иллюминатор, но и за ним была все та же чужая межзвездная пустота.

– Ничего, ничего, - успокаивал его Бритт. - Мы с тобой сделали такое открытие!

Андреев не отвечал. Слепая надежда Бритта - это было все, оставшееся им на двоих. Самые великие открытия - ничто, если они не отданы людям. Но как отдашь, как вернешься из этого чужого мира, если не знаешь, как сюда попал?!

– Все назад! - повторил он упавшим голосом.

– Задание понято, - бесстрастно ответили динамики.

– Назад - это значит так же быстро!

– Задание понято.

– Время против нас. Упустим время, как попадем в ту же точку своего пространства?!

– Задание понято.

– У тебя все исправно?

– Все исправно.

Уверенный привычный голос динамиков успокаивал. Но и беспокоил. Ведь не бывало еще, чтобы сверхмозг не отвечал на вопросы сразу…

– А я понял, где мы, - весело сказал Бритт. - Мы - в микромире, по другую сторону твоей запретной двери.

– Погоди с утешениями, они нам еще пригодятся, - сказал Андреев.

– Нам нечего бояться смещения во времени. Мы вернемся в тот же миг, и нашего исчезновения даже не заметят. Разве только приборы. Но что - приборы? Всплеск непонятный? А мы знаем, что это за всплеск…

– Это если вернемся.

Андреев подумал, что если электронный мозг работает с прежней скоростью, то им придется ждать вечность. Та же самая дорога не одинакова для разных путников. И вдруг он остро затосковал по своей Марте. Вспомнилось почему-то не то, что было, а то, что могло быть и не стало, отодвинулось, отложилось ради других дел, ценность которых теперь казалась такой ничтожной. И вспомнилась сказка Серой планеты, и он позавидовал полудиким ее обитателям. И впервые подумал, что, может быть, не такие они полудикие. Мы считаем себя великими потому, что создали целый мир машин. Их мир - они сами, и самоусовершенствование для них - главная цель? Может, и феномен их памяти, передающейся по наследству, вовсе не природный, а приобретенный?…

Мысль прыгала, как броуновская частица, по сложному пути взаимосвязей. Андреев не останавливал себя, тревожным фоном подсознания понимая, что это теперь единственное его дело и удовольствие. Электронному мозгу помочь было нельзя; только он знал (если знал) все повороты к выходу из этого лабиринта, приведшего их в чужое пространство. Оставалось только ждать. Ждать и надеяться. И размышлять, копаться в ворохах воспоминаний…

ГЕОРГИЙ ВАЧНАДЗЕ ЗВЕЗДНЫЙ ПАРУС

Перед заходом солнца граница света и тьмы все время поднимается вверх, как будто на дне моря разбили гигантскую склянку с чернилами. Она зыбка, эта граница, но всякая морская живность чувствует ее, следит за ней и тотчас устремляется вверх, словно пытаясь удержать последние солнечные лучи.

Вряд ли это заметно на глаз, но трал, который мы иногда забрасываем, рассказывает об этой бесчисленной армии обитателей глубин, всплывающих навстречу лунному свету.

Это рыбы и креветки, медузы и мельчайшие рачки. И наш “Одиссей” оставляет им море, биолог Нина принимает последний улов, самый тяжелый, самый удачный, и уже до раннего утра мы не вмешиваемся в морские дела. У меня, водителя глубоководного аппарата, совсем другие заботы, но как интересно слушать рассказы о жизни океана, где действуют своеобычные законы, управляющие колыбелью жизни тысячелетиями! Ничто Дока как будто не изменилось там, в километровых толщах.

И все же само разнообразие морского населения свидетельствует об обратном: ведь только смена поколений, многих поколений, порождает мутации, изменчивость видов. А на это уходят иногда миллионы лет. Впрочем, мне не следовало бы пересказывать то, что говорит Нина. При всем желании я этого сделать не смогу: у нее определенно талант. Если вы когда-нибудь, читатель, побываете на “Одиссее”, то убедитесь, что я не преувеличиваю.

Наверное, еще целое лето мы будем работать в Черном море, заходить в Батуми, Сухуми и другие порты. У нас здесь очень важное дело, “Одиссей” должен найти… но что именно найти - никто из нас толком не знает. В этом ничего странного нет: все падающие звезды похожи друг на друга.

У метеоров очень большие скорости, и они испаряются в воздухе, а за ними тянется след - колонна ионизированного газа. Она тоже светится, “ложится в дрейф” и разрушается. Вот и все, что происходит. Попробуйте распознать форму или хотя бы размер сгоревшей звезды!

И все же, говорят, в июне произошло все немного иначе.

Как будто бы не было столба раскаленных газов, а метеор летел медленно, опускаясь в море. И что удивительно, радиояркость его менялась. Мерцания были случайными и к тому же невидимыми. Стояло ясное тихое утро, и увидеть его было просто невозможно. Даже фотопленка сохранила лишь несколько слабых пятен: впрочем, снимки явно не удались, ведь никто не уверен в появлении небесного гостя именно в то время, когда это случается, и в том участке неба, куда нацелена оптика.

Его “поймали” аэродромные радиолокаторы. Электрические импульсы и помогли зарегистрировать прерывистый путь его в утренней лазури.

Вот это-то и кажется немного странным. Ионизированного следа не было, об этом тоже сказали радиоприборы, но какой же величины тогда должна быть поверхность, чтобы за сотни километров его мог обнаружить локатор? Расчетам, конечно, верить трудно: многое зависит от свойств отражающей поверхности. Но данные настораживали. А главное состоит вот в чем: если раскаленного хвоста не было, значит, он не сгорел, остался цел. Так и канул в воду.

Я верю, что мы найдем его рано или поздно. Наверное, я немного мечтатель (и Нина тоже так считает).

Во время многочисленных погружений я привык к зеленоватому миру, к колеблющемуся светлому покрывалу с пятном солнечного диска и пляшущими серебристыми бликами - так выглядит поверхность моря снизу. Крупные волны ударяют сверху по этому покрывалу, загоняют в воду пузыри воздуха - и те рассыпаются мелкими градинами, которые, вместо того чтобы падать вниз, устремляются вверх (прав Архимед!). Скопления медуз в Черном море напоминают порой тучи или облака - тоже нечеткие, с размытыми контурами, как бы растворенными в безбрежном пространстве вод. В спокойной воде медузы плавают уверенно и довольно быстро. Их зонтики сжимаются, выбрасывая воду, уже профильтрованную, очищенную от мути и планктона.

На глубине 170 метров всякая живность исчезает: начинается мертвая зона. Ни одна рыба не решится заглянуть сюда, в отравленное сероводородом вместилище многих миллионов кубометров бесплодной, хотя и чистой воды. Повсюду плавают тонкие нитевидные хлопья “морского снега” - я уже знаю, что это остатки планктона. По словам Нины, тайна образования “снега” раскрыта недавно - а ведь так, кажется, просто… Лет двадцать назад, в середине шестидесятых годов, ученые пропустили пузырьки воздуха сквозь чистейшую морскую воду.