Истинная история Дюны

Шейх переживал, наверное, одну из самых тяжелых недель в своей жизни. Он сделал ставку, и теперь ему оставалось только наблюдать, как решается его судьба. Перед началом сражения стратег связался с Кромвелем и сказал:

– Дай на Хайдарабад реальную картинку.

Маршал не возражал, север Центрального Рифта отгородили экранирующим полем, чтобы никто в припадке патриотизма не надумал просветить императора о настоящем положении вещей, и «Соллекс» направленным лучом погнал в горную столицу отчет в реальном масштабе времени.

Город припал к телевизорам. Ни один чемпионат мира, никакой финал нигде и никогда не смотрели с таким неотрывным вниманием. Последняя впавшая в маразм старуха понимала: если Конфедерация проиграет сражение, мстительный император, в назидание прочим, вырежет Хайдарабад до последнего младенца. К вечеру первого дня атмосфера накалилась до предела. Армия Муад’Диба затопила равнину, как море, и грозила вот-вот захлестнуть хрупкий пунктир укреплений конфедератов. Перед громадным экраном у дома Стилгара стояла в угрюмом безмолвии целая толпа, и лишь изредка кто-то вполголоса, словно на похоронах, произносил какое-нибудь замечание. Напротив, на крыше, старший сын Стилгара – будущий король Фарух Первый – дремал у пулемета. Никто еще не предложил принести Муад’Дибу голову Стилгара на палке и пасть императору в ноги, моля о прощении, но напряжение росло с каждым часом.

Наступившая ночь прибавила Стилгару немало седых волос, но утром по городу прокатился единый не то вздох, не то стон. Императорская армия начала таять на глазах. Ее скрывали облака дыма и пыли, а потом из этих облаков никто уже не выходил. К полудню Хайдарабад охватило настоящее ликование – с песнями, плясками, стрельбой в воздух и восторженными воплями: «Стилгар, Стилгар!» Ко всему прочему, каждый невольно думал о том, что сейчас он сам, его отец, сын, брат мог бы запросто быть там, где земля и камень кипели, как масло на сковородке, и не оставалось места ничему живому.

Стилгар первый раз за все время перевел дух и тут только почувствовал, как у него над бровью бьется мускул. Эмир понял, что победил. Он спас Хайдарабад, спас своих людей, и на его руках нет братской крови. Он чист. Теперь надо ждать, что скажут Кромвель и Алия.

Через три дня объявился и Кромвель. Послав Фейда-Рауту на перехват возможного прорыва остатков федеральных войск на восток, через Отмельские ущелья, маршал вскоре пожаловал сам, так что под стенами Хайдарабада в одночасье вырос целый военный лагерь.

Стилгару вдруг вновь стало страшно. Кто теперь помешает Серебряному вспомнить, что здесь, за стенами – вражеское гнездо и главнокомандующий вражеской армии, второй человек в Империи? Кромвель больше не нуждается в услугах сановного предателя, тот выполнил свое предназначение. Поэтому, отправляясь с первым визитом к новоявленным союзникам, эмир принял все меры предосторожности – Фарух, наследник, остался дома, готовый в случае неблагоприятного развития событий бежать в горы в сопровождении верных людей, а с собой к Кромвелю Стилгар захватил младшего – Нияза.

Впрочем, быстро выяснилось, что почтенный шейх и тут волновался напрасно. Пробравшись на джипе через муравейник походной суеты лагеря к маршальской палатке, Стилгар был встречен Кромвелем так, словно они расстались полчаса назад, в самый разгар хотя и деловой, но чрезвычайно интересной беседы. Первым делом, вместе с напитками и закусками, Дж. Дж. вывалил на стол перед стратегом кучу бумаг, и Стилгар убедился, что по той, первоначальной сделке, условия которой он когда-то сам назвал в подземельях Джайпура, ему заплачено сполна и даже с лихвой. Перед ним лежали проекты указов, впрочем, уже подписанных Алией и, следовательно, имеющие статус закона. Эти бумаги делали Стилгара полновластным правителем Хайдарабада с правом наследственной передачи власти, даровали всем его солдатам пенсию, компенсацию и много еще чего, а кроме того, хайдарабадские кланы получали в бессрочное владение огромный кусок земли на севере Центрального Рифта, что, учитывая многосложное, веками установленное размежевание пустыни, звучало несколько загадочно. Вдобавок, Стилгар, в награду за свое двурушничество, получал пакет акций всевозможных компаний, инвестировавших деньги в промышленность Дюны, дьявольски сложные права арендодателя на девяносто девять лет, пост премьер-министра в новом правительстве, должность начальника неких туманных сил самообороны, и так далее. Ни о чем подобном Абу Резуни не думал и не гадал, и беглые пояснения Кромвеля – тот как раз находил положение вполне закономерным и естественным – слушал с плохо скрытой оторопью.

Покончив со всеми этими «пустяками и формальностями», маршал в быстром темпе перешел к делу. Постукивая карандашом по списку лидеров и авторитетных людей из различных родов и кланов, Дж. Дж. стал расспрашивать, кто есть кто и кого для какой должности Стилгар мог бы рекомендовать. Стратег, собираясь с мыслями, начал осторожно отвечать, и тут поймал восторженный взгляд Нияза. Мальчишка смотрел на родителя в полном восхищении – еще бы, его родной отец вместе с самым страшным воином мира, вышедшим из преисподней, решает судьбы главных людей планеты!

Вскоре появилась Алия, и разговор принял другое направление – компания с живостью принялась обсуждать подробности назначенной на завтра церемонии официального прибытия Алии в Хайдарабад, подписания договора и последующих торжеств. Они говорят о построении гвардии, о банкете, даже о цвете платья госпожи президента, а в это время Фейд Харконнен в Отмельском ущелье, втиснувшись лицом в резину дальномера, хищным взором пожирает императорский дворец и почти слышит тот звук, с которым всадит кинжал в глотку ныне еще живому и царствующему Полу Атридесу.

На следующий день ворота Хайдарабада распахнулись, и на вычищенный камень главной улицы, в белом, до пят, одеянии, вступила Алия. Вступила одна, без всякого сопровождения – вся ее армия стояла в ста шагах за спиной новой властительницы Дюны. Навстречу ей, тоже один, вышел Стилгар и величественно поклонился, затем одну руку приложил к груди, а вторую простер куда-то неопределенно к центру города. Тут-то и грянуло. Заревела, загомонила толпа, разделенная надвое цепочками стражи, в воздух поднялись тысячи рук, задудели дудки, загремели бубны… всего и не различишь. Вслед за Алией в Хайдарабад вошла гвардия, за ней – депутация старейшин, а дальше толпа вдруг начала затихать и очень скоро замолчала совсем – странным, затаенным молчанием, и даже слегка подалась назад и в стороны.

По пустому проходу, заложив руки за спину, неторопливо шел Кромвель. Он равнодушно посматривал перед собой и вокруг, было ясно, что мысли его витают где-то далеко, и все происходящее занимает маршала в чрезвычайно малой степени. Но люди, глазевшие на него отовсюду, видели совсем иное. Перед ними был сам дьявол, воскресший Тамерлан, показавший нации, рожденной и жившей для войны, что она ничего о войне не знает. Этот высокий седой старик был некой страшной силой, сокрушившей непобедимого Муад’Диба и опрокинувшей весь известный этим людям мир. Теперь этот демон проходил от них в пяти шагах, они смотрели, не могли насмотреться, и в их головах уже клубились фантастические подробности будущих легенд.

После кошмарной хорремшахской бойни, перешедшей потом в столь же кошмарную резню, в Арракин с Муад’Дибом вернулось не более двадцати тысяч человек – покалеченных, оглушенных и полностью деморализованных. Раскаленные ветра Хорремшаха без остатка развеяли боевой дух. Все понимали, что Муад’Диб из благословения превратился в проклятие. До нас не дошло упоминаний или слухов об антиимператорском заговоре в среде высшего офицерства, но всякое управление было утеряно, войска больше никому и ничему не подчинялись. Страх и смятение рождали невероятные идеи – сдаться на милость Алии, обратиться к посредничеству Гильдии, и так далее. Сам Муад’Диб пребывал в таком состоянии, что ближайшее окружение даже не решалось показать его командирам.