Миры Пола Андерсона. Том 19

А теперь представьте, что мы решили повернуть назад сразу по достижении максимальной скорости. Сбрасывать ускорение мы все равно сможем только в пределах одного Значит, мы проторчим в космосе год и удалимся от Солнца почти на четверть светового года, пока достигнем относительного покоя и сможем тронуться в обратный путь. Чтобы пройти эти три световых месяца со скоро­стью 1000 километров в секунду, понадобится примерно 72 года. А на все путешествие до Рустама и обратно с годовой стоянкой на планете уйдет около 82 лет!

Ясно, что, когда критическая точка будет пройдена, вернуться домой можно будет быстрее, если придерживаться первоначально­го курса. Этот переломный момент наступит в нашем случае через восемь месяцев после начала свободного падения, или через четыр­надцать месяцев после старта. Нам осталось до него два месяца. Если мы повернем назад прямо сейчас, нам все равно придется добираться до Земли лет этак 76. Каждый день ожидания прибав­ляет к обратному пути месяцы. Неудивительно, что людям не тер­пится!

— Понимаю, — сказала она. — Желающие вернуться боятся, что упустят время и их родная Земля ускользнет в небытие, изменится до неузнаваемости. Но неужели они не понимают, что это уже произошло?

— Наверное, они боятся понять, — сказал Коффин.

— Вы продолжаете удивлять меня, капитан, — сказала Тереза со своей привычной полуусмешкой. — Вы, оказывается, не лишены обыкновенного человеческого сострадания!

Ты и сама не лишена его, отстранений подумал Коффин каким- то уголком сознания. Ты специально заставила меня прочесть лек­цию, наполненную сухими цифрами, чтобы помочь мне преодолеть неловкость. Но он ничего не имел против. Теперь он спокойно чувствовал себя с ней наедине и разговаривал как с другом.

— Меня поражает сам факт, — сказал он, — что вообще нашлись желающие повернуть назад, не говоря уже о том, как много их оказалось. Ведь мы сэкономим максимум семь лет, даже если по­вернем немедленно. Почему бы просто не долететь до Рустама и там уже решить, что делать?

— По-моему, это невозможно, — сказала Тереза. — Видите ли, ни один нормальный человек не жаждет быть пионером. Разведчи­ком — да; первопоселенцем в новой богатой стране с известными и ограниченными трудностями — да; но не безумным игроком, рис­кующим своими детьми и будущим всего своего рода. Проект ко­лонизации был вынужденным результатом неразрешимого конф­ликта на Земле. Если конфликт исчерпан...

— Но... Вы и Локабер... Вы сами сказали, что он не исчерпан. Что в лучшем случае Земля дает вам передышку.

— И все же людям хочется верить в обратное, так ведь?

— Хорошо, — сказал Коффин. — Но некоторые из колонистов, пребывающих ныне в анабиозе, безусловно согласились бы с вами и проголосовали за продолжение полета. Почему бы не доставить их на Рустам? Это было бы только справедливо. А желающие вер­нуться смогут отправиться вместе с флотилией.

— Как бы не так! — Она покачала головой, и короткие пряди волос рассыпались легкимвьжшнами, а свет заиграл в них отблеска­ми цвета красного дерева. — Я изучила ваши отчеты. Горсточка людей не выживет на Рустаме. Три тысячи — необходимый мини­мум. Решение должно быть единодушным, каким бы оно ни было.

— Я надеялся избежать подобного вывода, — проговорил он устало, — но, похоже, не вышло. 0‘кей. Почему они не хотят взгля­нуть на Рустам; а тогда уже голосовать? Трусы должны понимать, что за ними большинство. Они могут себе позволить честную игру.

— Нет. И я скажу вам почему, капитан. Я хорошо знаю Конра­да де Смета и одного или двух других возвращенцев. Они хорошие люди. Зря вы называете их трусами. Просто они убеждены, и совер­шенно искренне, что нам лучше вернуться. Чисто интуитивно они наверняка понимают, что, если мы прилетим на Рустам, их шансы резко упадут. Я видела ваши фотографии, капитан. Как бы ни был Рустам опасен и суров, он настолько прекрасен, что мне не терпит­ся увидеть его наяву. Там простор, свобода, чистый воздух. Мы вспомним все, что ненавидели на Земле; содрогнемся при мысли о погружении в анабиоз; более трезво, нежели теперь, когда мы сыты космосом по горло, взвесим перспективу долгого возвращения на Землю и обдумаем, насколько приемлемая ситуация может нас там ожидать. Не считая повышенной силы тяжести, а ее мы почувству­ем в полной мере, лишь занявшись тяжелым ручным трудом, мы не успеем столкнуться на Рустаме ни с какими трудностями, тогда как трудности космического перелета и земные неприятности будут еще свежи в памяти. Многие колонисты передумают и проголосуют за колонию. Возможно, большинство. Де Смет это знает и не хочет рисковать. Ведь Рустам и его самого может покорить!

— После нескольких дней торможения, — задумчиво пробормо­тал Коффин, — реактивной массы хватит лишь на обратный путь до Солнца.

— Де Смет знает и об этом, — сказала Тереза. — Капитан, вы можете принять волевое решение и не отступать от него. Не зря же вы командующий флотилией. Однако не забывайте, как мало на свете людей, кому такое под силу. Большинство из нас надеется, что некто или нечто придет и скажет, что нам делать. Даже под жестким давлением принять решение о полете на Рустам было нелегко. А теперь, когда появился шанс отменить решение и вер­нуться домой, в привычный безопасный уют — несмотря на реаль­ный риск, что, когда мы доберемся до Земли, она перестанет быть безопасной и уютной, — нас заставляют решать все сызнова. Это же мучение, капитан! Де Смет и его сторонники в своем роде сильные люди: они. вынудят нас принять необратимое решение, и сделают это быстро — просто потому, что оно будет окончатель­ным. Как только мы действительно повернем назад, будущее пере­станет зависеть от нас. И можно будет не терзаться больше мыслями.

Коффин взглянул на нее с некоторым удивлением:

— Но вы, по-моему, довольно спокойны.

— Я приняла решение там, на Земле. И не вижу причин менять его.

— А что решили женщины? — спросил он, прячась за укрытие безликого множественного числа.

— Большинство за возвращение, конечно. — Нежность тона смяг­чила суровый приговор. — Они полетели только потому, что так решили их мужья. Женщины чересчур практичны, их не волнует философия, освоение пространства и тому подобные вещи. Для них главное — это семья.

— И для вас тоже? — бросил он вызов.

Она задумчиво пожала плечами:

— У меня нет семьи, капитан. И в то же время что-то — чувство юмора? — не позволило мне сублимировать ее в Дело какого-либо рода. — И, переходя в контратаку: — Почему вас так волнует наше мнение?

— Почему? — Он вдруг почувствовал, что начинает заикаться. — По-по-потому, что я в ответе за...

— Да, конечно. Но вы ведь пробивали идею Рустамской коло­нии годами. А потом приняли на себя неблагодарную задачу ко­мандования колониальной флотилией, вместо того чтобы заняться своим настоящим делом, то есть отправиться к какой-нибудь но­вой, еще не исследованной звезде. По-видимому, Рустам многое для вас значит. Не волнуйтесь, я не стану подвергать вас психоана­лизу. Я и сама считаю основание колонии делом чрезвычайной важности. Если человечество прошляпит свой шанс, следующего оно может и не дождаться. Но это чисто теоретические рассужде­ния. А почему колония так важна для меня лично? Видимо, она отвечает каким-то моим глубинным потребностям, не иначе. Да­вайте смотреть правде в глаза, капитан. Ни вы, ни я не в состоянии относиться к этому хладнокровно. Нам очень хочется, чтобы коло­ния состоялась. — Она умолкла и рассмеялась, залившись румян­цем. — Ох, Боже мой, я настоящая болтушка! Извините меня. Давайте-ка вернемся к делу.

— Мне кажется, — медленно, через силу выдавил Коффин, г-

благодаря вашим рассуждениям я начинаю понимать, в чем тут суть.      ;

Она внимательно слушала, откинув голову.

Он обхватил опору ногой, чтобы удержать на месте свое сухо­парое тело, и стукнул кулаком по ладони:

— Видит Бог, все дело и впрямь в наших чувствах. — Слова проясняли мысли, помогая им обрести форму. — Логика здесь аб­солютно ни при чем. Некоторые из колонистов так сильно жажда­ли попасть на Рустам, что поставили на кон свои жизни и жизни своих жен и детей. Другие же полетели нехотя, вопреки собствен­ному инстинкту самосохранения, и теперь, увидав путь к отступле­нию, причем вполне оправданный путь, они сметут любого, кто встанет у них на дороге. Да. Скверная ситуация. Но как бы там ни было, скоро придется принять решение. Мы не имеем права скры­вать от людей факты. Каждый спящий должен быть разбужен и приведен в чувство теми, кто бодрствует. Год за годом право голоса должно переходить от одной группы колонистов и космолетчиков к другой. Иначе, какое бы решение мы ни приняли, они все равно придут в ярость, узнав, что ими распорядились без их ведома. И ярость — это еще слабо сказано. Вперед или назад, любой из­бранный нами путь пройдет по человеческим сердцам. А межзвезд­ное пространство способно сломить самого спокойного человека... Сколько времени пройдет, пока процент недовольных, неуравно­вешенных и полубезумных не превысит допустимого уровня? Гос­подь всемогущий, наставь нас на путь истинный, или мы погибнем!