Журнал «Если», 1992 № 03

— Даже на стороне арианских еретиков?

— По-моему, особого значения это не имеет. В городе могут сколь угодно серьезно относиться к своей ортодоксальности, крестьянам же на это наплевать. Все равно они еще наполовину язычники. А уж землю свою любят больше, чем всех богов вместе взятых.

— Примерно так я и думал, — удовлетворенно произнес Пэдуэй. — Фритарик! Надо срочно отправить по телеграфу несколько сообщений. Во-первых, эдикт, подписанный мною от имени Урии, освобождающий колонов Ломбардии, Калабрии, Апулии, Кампании и Лации. Во-вторых, приказ генералу Велизарию: на случай повторного нападения франков оставить в Провансе заслон, а с основными силами немедленно выступить на юг. Чуть не забыл!.. Вызови ко мне Гударета. И старшего печатника.

Когда пришел Гударет, Пэдуэй объяснил ему свои планы. Офицер присвистнул.

— О, вот уж отчаянная мера, уважаемый Мартинус. Не уверен, что королевский совет ее одобрит. Если всем этим низкородным крестьянам дать свободу, то как потом снова прикрепить их к земле?

— Никак, — отрезал Пэдуэй. — Что касается королевского совета, то он практически в полном составе отбыл с Урией.

— Все равно, Мартинус, за несколько недель толковых солдат из крестьян не сделать. Поверь слову старого опытного воина, собственноручно уложившего сотни врагов. Нет, клянусь, тысячи!

— Знаю, знаю, — устало произнес Пэдуэй.

— Итальянцы — никудышные вояки. Нет боевого духа. Полагаться можно только на готов.

— Я не рассчитываю победить Кровавого Иоанна с помощью зеленых новобранцев. Но мы настроим против него народные массы. Продвигаться по вражеской территории не так-то просто. Ты займешься вооружением и подготовкой резерва.

Ранним весенним утром Пэдуэй с наспех сколоченной армией выступил из Рима. Зрелище было довольно плачевное: на конях сидели престарелые готы, давно отошедшие от дел, и юноши с еще неокрепшими голосами.

На улице Патрициев, недалеко от лагеря преторианцев, Мартину пришла в голову идея. Он дал команду продолжать марш, а сам направил лошадь наверх к Эсквилину.

Из дома Анция вышла Доротея.

— Мартинус! — вскричала она. — Ты опять куда-то уезжаешь?

— Увы, да.

— Мы не видели тебя целую вечность! Всякий раз ты появляешься лишь на минутку, чтобы проститься, перед тем как вскочить на лошадь и куда-то ускакать.

Пэдуэй беспомощно развел руками.

— Ничего, вот покончу с этой проклятой политикой… Твой высокочтимый отец дома?

— Нет, в библиотеке. Он очень огорчится, что не повидался с тобой.

— Передай ему привет и наилучшие пожелания.

— Опять война? Я слышала, Кровавый Иоанн разбил наши силы и вторгся в Италию.

— Похоже на то.

— Ты будешь участвовать в сражении?

— Возможно.

— Мартинус!.. Подожди минутку. — Доротея скрылась в доме и вышла с маленьким кожаным мешочком на веревочке. — Вот, лучшее средство для победы над врагом.

— А что это?

— Кусочек черепа святого Поликарпа.

Брови Пэдуэя поползли вверх.

— Ты веришь в его действенность?

— Безусловно! Он обошелся моей матери в такую сумму, что просто обязан быть настоящим.

И Доротея собственными руками надела мешочек ему на шею.

Пэдуэю не приходило в голову, что образованная девушка может серьезно относиться к суевериям. В то же время он был тронут.

— Спасибо, дорогая, благодарю тебя от всей души. Но есть нечто более ценное для меня…

— Что же?

— Вот это.

Он поцеловал ее в губы и вскочил на лошадь. Доротея застыла с удивленным, однако вовсе не обиженным видом. Пэдуэй решительно направил коня вверх по улице, обернулся, чтобы помахать рукой и… едва не вылетел из седла, когда лошадь резко остановилась перед появившейся из-за угла повозкой.

— Иисус Христос и дева Мария! — истошно закричал возница.

— Смотри, куда едешь, а не ворон считай! Святой Петр, святой Павел, святой Иоанн…

Когда список апостолов был исчерпан, Пэдуэй пришел в себя и оглянулся. Улица была пуста. Мартину хотелось верить, что Доротея не видела этого неприятного инцидента, омрачившего столь красивое прощание.

ГЛАВА 17

Пэдуэй привел армию в Беневенто в конце мая. Численность ее понемногу росла по мере того, как остатки войск Урии стекались на север. К примеру, только этим утром фуражиры обнаружили трех готов, уютно устроившихся на местной ферме и, несмотря на протесты хозяина, собиравшихся сидеть там в тепле и комфорте до конца войны. Они тоже влились в ряды сражающихся, хотя и не совсем добровольно.

Посылая гонцов через Апеннины к телеграфным станциям, которые еще не попали в руки врага, Пэдуэй следил за передвижениями Кровавого Иоанна и привел войска к Беневенто, а едва Иоанн захватил Салерно на другой стороне полуострова, оставил заслон у Неаполя, отступив с основными силами на Рим по Латинской дороге.

Пэдуэй рассчитывал настичь византийцев в районе Капуи и атаковать их с тыла на марше, в то время как Велизарий — если, разумеется, ничего не случилось — должен был двигаться со стороны Рима и нанести противнику удар во фронт.

Где-то между Пэдуэем и Адриатикой проклинающий все на свете Гударет сопровождал обоз с пиками и торопливо отпечатанными листовками, возвещающими освобождение колонов. Пики были извлечены из погребов, а частью наспех сделаны из металлических оград. Готские арсеналы в Павии, Вероне и других северных городах располагались слишком далеко от места решающих событий.

Весть об освобождении колонов распространялась как лесной пожар. Крестьяне поднялись по всей южной Италии. Но они только жгли и грабили поместья землевладельцев и вовсе не рвались сразиться с захватчиком.

Все же несколько тысяч добровольцев присоединились к войскам. Глядя на галдящую разношерстную толпу плетущихся позади колонны крестьян, вооруженных старыми проржавленными мечами, а то и просто вилами, Пэдуэй невольно сомневался, будет ли это пополнение подмогой для армии или скорее обузой.

Беневенто стоял на небольшой возвышенности у слияния рек Саббато и Калоре. На спуске в город Пэдуэй заметил группу готов, привалившихся спинами к стене дома; один из них показался ему знакомым. Мартин подъехал ближе и вскричал:

— Дагалайф!

Офицер поднял затуманенный взгляд.

— Hails, — безжизненно произнес он. Голова его была перебинтована, на месте левого уха чернело пятно засохшей крови. — Мы услышали, что вы на подходе, и решили дождаться.

— Где Невитта?

— Отец убит.

— Что?.. — Пэдуэй застыл, ошеломленный, потом произнес: — О черт, один из немногих моих друзей…

— Я знаю. Он погиб, как настоящий гот.

Пэдуэй тяжело вздохнул и отправился размещать войска. Дагалайф остался сидеть на месте, тупо глядя перед собой.

В Беневенто они прождали сутки. От Велизария никаких новостей не поступало; оставалось лишь вести отвлекающие боевые действия, чтобы до прибытия подкреплений задержать Кровавого Иоанна в южной Италии.

Намереваясь догнать византийцев, Пэдуэй с довольно крупными силами конных лучников отправился вслед за ними на север, оставив пехоту в Беневенто.

— Ах, хозяин, не правда ли, чудесные цветы? — произнес ехавший рядом Фритарик. — Они напоминают мне прелесть садов в моем прекрасном карфагенском имении…

Пэдуэй повернул голову и, несмотря на усталость, улыбнулся.

— Да ты, оказывается, поэт, Фритарик?

— Я — поэт?! None! Просто хотел бы скрасить последние часы бренной жизни сладостными воспоминаниями…

— Что это значит — «последние часы»?

— Последние — значит последние, и ты меня не переубедишь. У Кровавого Иоанна втрое больше людей. Зря мы мечтали о безымянной могиле — они вообще никого не будут хоронить. Ночью мне было пророческое видение…

Возле Калатии, где Троянская дорога, пересекавшая Италию слева направо, сходилась с Латинской, ведущей от Салерно к Риму, разведчики сообщили, что арьергард византийской армии только что покинул город. По приказу Пэдуэя эскадрон копейщиков и подразделение конных лучников пустились в погоню. Мартин поднялся на холм и стал наблюдать за ними в подзорную трубу. Вскоре они исчезли из виду в дорожной пыли; из-за оливковых рощ, скрывавших армию Иоанна, доносился лишь слабый шум передвижения огромной массы людей.