Журнал «Если», 2004 № 07

— Патрик… — негромко сказал он.

Генри еще никогда не называл меня по имени; я даже не был уверен, что он его знает. Но Генри знал и повторил его еще раз:

— Патрик… Мы тоже летим на этом корабле. Нас много, и ты должен нам помочь. Именно поэтому тебе дали улететь с Древа. Мы хотели, чтобы ты спас корабль.

— Почему я должен его спасать?

— Потому что ты — Проводник. Поводырь слепых. Это твоя профессия и твой долг. Как бы ты ни пытался отрицать это, ты предан нам — всем вместе и каждому в отдельности. Ты Проводник, Патрик, и ты не можешь допустить, чтобы кто-то или что-то причинили нам вред.

Генри поднял полупрозрачное крыло и указал на распахнутый люк в дальнем конце моста.

— Ну а ты-то что здесь делаешь?

Но Генри не ответил. Зеленый туман начал таять.

— Генри!

— Патрик-Проводник… — чуть слышно прошелестело в последний раз, и все исчезло.

Несколько секунд я стоял неподвижно, напряженно прислушиваясь, потом снова посмотрел на Одри. Я все еще сжимал в руке подол ее туники, но страсть уже оставила меня. Первым моим побуждением было прикрыть ее голые ноги, но потом я подумал, что пока меня не будет рядом, Одри может сбросить с моста каким-нибудь особенно сильным толчком. Поэтому я оторвал от туники несколько длинных полос материи, свил из них веревку и, обернув ее вокруг талии Одри, крепко привязал девушку к ограждению.

— Одри, — сказал я, наклонившись к ней. — Мне нужно выйти во внешний корпус и попытаться снова включить газ.

— Папа!.. — простонала она, не открывая глаз.

— Мы найдем его позже, — пообещал я и, выпрямившись, двинулся по мосту.

Когда я уже приблизился к люку на другой стороне, выяснилось, что конец металлического трапа вырвало из креплений. Корабль продолжал вибрировать, и расстояние между трапом и площадкой то увеличивалось, то уменьшалось. Мне пришлось ждать, пока колебания немного ослабеют; только тогда я прыгнул, но все равно не рассчитал. С размаху приземлившись на железный балкончик, я не удержался на ногах и полетел в открытый люк. К счастью, перила на площадке, выходившей во внутренний корпус, были целы. Я уцепился за них и вскочил на ноги.

В нос мне ударил затхлый запах застоявшегося воздуха. Передо мной лежало огромное пространство наружного корпуса, лишь слегка подсвеченное бледно-розовым пульсирующим светом генераторов. Время от времени темноту прочерчивала фиолетовая молния, и снова снизу лился мерцающий красноватый свет. Длинные горизонтальные распорки поддерживали гигантские ажурные кольца, составлявшие каркас наружного корпуса. Сверившись с планом, который лишь чудом не вывалился у меня из-за пазухи, я поднял глаза и скоро обнаружил в переплетении стрингеров и бимсов извилистый желтый трубопровод и маленькую рабочую платформу с вентилем и регуляторами, смонтированную на противоположной стороне того же кольца, что и площадка, на которой я стоял.

Я перевел дух и начал подниматься по кольцу вверх.

Это оказалось далеко не простым делом. Я карабкался по внутренней стороне кольца, к тому же путь мне то и дело преграждали лопнувшие распорки. Первую из них мне удалось обогнуть, прижавшись спиной к тонкому материалу обшивки. Чтобы преодолеть вторую, я повис на руках и раскачивался до тех пор, пока мне не удалось закинуть ноги за препятствие и нащупать опору. Дело осложнялось тем, что «Стелла» продолжала раскачиваться из стороны в сторону, и я едва не сорвался, когда моя нога соскользнула со стальной перекладины. Несколько секунд я висел над бездной на одной руке, но потом корабль накренился в обратную сторону, и я снова нащупал ногой удобную поперечную планку конструкции. Наконец и это препятствие осталось позади, и вскоре я уже перелезал через перила узкого металлического трапа, который должен был привести меня к рабочей платформе, где находился газовый вентиль. Я уже видел ее, видел панель с рукоятками ручного управления подачей газа.

Но между мной и панелью сидел на площадке Джордж Джонсон.

— Я ждал тебя, малыш, — сказал он.

Язык у Джонсона заплетался, и, присмотревшись, я все понял. В руке он держал бутылку, к которой то и дело прикладывался.

— Знаешь, малыш, — продолжал Джонсон, — приходится признать, что Лэттри и компания были правы, правы с самого начала. Я действительно не способен писать без них. — Он махнул бутылкой. — А они были здесь с самого начала — с тех самых пор, как мы вылетели из Хейвена. Весь этот корабль — гребаный Троянский конь!

Я не знал, что значит «Троянский конь». «Стелла» продолжала раскачиваться и стонать, стяжки и тросы гудели, словно струны гигантского расстроенного фортепьяно, а Джонсон не умолкал:

— Они заставили меня вспомнить… вспомнить о вещах, о которых я давно забыл. О том, как я был журналистом во время войны. О том. как я воевал в батальоне сопротивления Лэттри.

— Вы воевали против Лэттри?

— Я был захвачен вместе с ним. — Джонсон печально потряс головой и приложился к бутылке. — Мы натянули сеть у выхода из ущелья и поймали двоих летателей. Они запутались в сети, и один из них принялся пускать густую зеленую пену. Лэттри бросился на них с коротким клинком. Он весь перемазался в этой зеленой дряни, но сумел прикончить одного. Второй ловко уворачивался, и Лэттри крикнул, чтобы я ему помог. Я поспешил к нему, и пена попала и на меня тоже…

Сначала у меня просто защипало кожу. Потом я почувствовал, как мои руки начинают неметь, словно от холода. Этот холод поднимался все выше, пока не заполнил мою голову… Лэттри повезло еще меньше, ведь он испачкался в пене с головы до ног. Через какое-то время мы уже не могли стоять на ногах и сели на землю. И тогда пришли они и забрали нас. Когда они понесли нас в гнездо, Лэттри все еще держал в руке нож, но он уже не мог им воспользоваться. В гнезде нас накормили какой-то красной штукой, похожей на желе. Знаешь небось, что это такое, малыш?

Я знал. Генри держал в кухне несколько банок такого желе. Иногда, закончив работу, он съедал немного, а потом долго сидел неподвижно, глядя в одну точку. Он ничего не говорил, но я все равно чувствовал исходившие от него довольство и покой, и однажды, когда Генри улетел со своим агентом, я пошел на кухню и открыл одну из банок. Внутри оказалось какое-то золотисто-красное вещество, плотное, как варенье, и очень красивое на вид, и я не удержался — взял немного на язык. Это было последним, что я запомнил. Когда я очнулся, то лежал в своей кровати, а Генри, склонившись надо мной, вытирал мне лоб влажной холодной салфеткой. Как мне потом сказали, я провалялся без сознания больше двух дней.

— Я пробовал его, — сказал я.

— Тогда ты знаешь, что оно способно сделать с человеком. Не могу сказать, сколько этой дряни они нам скормили, но когда мы наконец очухались, то были уже другими. Мы начали смотреть на вещи их глазами, видеть весь мир с их точки зрения. Как ты.

Я почувствовал, что краснею.

— Я не…

Но Джонсон не слушал.

— Мы ничего не могли с собой поделать. Это было словно влюбиться в кого-то без памяти. Для них мы были готовы на все. Готовы были даже пробежать сотню миль, чтобы купить им пару новых туфель.

— Джонсон бросил на меня острый взгляд. — Ты пришел, чтобы включить газ? — Да.

— Ничего не выйдет, малыш. — Он несколько раз моргнул, и я с изумлением увидел в его глазах слезы. — Я ведь правда думал, будто это я пишу. Этот новый роман… Он должен был показать всем, что я еще не… — Джонсон залпом допил все, что оставалось в бутылке, и швырнул ее за ограждение. — Могу дать тебе только один совет, малыш: сядь поудобнее и расслабься. Конец уже скоро.

Я потянулся к пульту, но Джонсон выхватил из-под туники пистолет и направил на меня.

— Я не могу позволить тебе сделать это, малыш.

— Неужели вы хотите умереть? Погибнуть вместе с кораблем?

— Я хочу только одного — чтобы эти ублюдки убрались из моей головы навсегда!