Клуб любителей фантастики, 2014

— Вот чёрт, — ругнулся Янин, азартно схватил кости и сделал свой ход.

Девять.

У корненога, естественно, выпало десять.

Два последующих броска принесли Янину семь и снова одиннадцать. Корненог спокойно взял верх восемью и двенадцатью очками. Очередной круг игры прошёл с тем же результатом: Восемь у Янина, девять у корненога.

— Как тебе это удаётся?

Корненог повернул к человеку весь пучок зрительных волокон и взмахнул листьями.

— Ты же сам сказал: необходимо, чтобы выпадало больше, чем у соперника, — проговорил он глухим голосом, идущим откуда-то из глубин его толстого стебля.

— Вот я и выбрасываю больше…

— Я не про то. Как тебе удаётся выбросить ровно столько, сколько нужно?

— Я хочу, чтобы было больше, так и получается. Очень просто.

— Ага, просто. — буркнул Янин. — Я тоже хочу, только у меня ни черта не получается.

— Наверное, ты недостаточно сильно хочешь этого.

— Ну да, — вздохнул Янин.

Корненог собрал кости и потряс их в своём широком, как лопата, листе:

— Сыграем ещё?

— Что-то не хочется. — Янин поднялся из-за стола и шагнул к двери. — Пойду лучше, посмотрю, что в огороде.

— Там то, что ты посадил. Как обычно.

— Я хотел сказать: вдруг выросло что-нибудь новенькое. Например лаквея. — Янин толкнул тяжеленную, безбожно скрипящую дверь и вышел наружу, слыша за спиной стук костей. Закрыв дверь за собой, он остановился на пороге своего жилища и огляделся.

Вокруг сплошной стеной стояли вечно шепчущие и шевелящиеся заросли, от разнообразия форм и расцветок которых рябило в глазах. Хижина Янина стояла на довольно обширной поляне, и, помимо её самой, на поляне были ещё два заслуживающих внимания объекта: остатки его жилого модуля и огород. Жилой модуль прослужил ему всего ничего, как и большинство построек, сооружённых на Деметре из инородных ей материалов. С первых же часов их появления местная флора начинала упорно «грызть» собранные или привезённые конструкции, превращая их в итоге в труху в независимости от того, что это — металл или пластик. У местных форм растительности было какое-то патологическое неприятие всего чуждого, и она с настойчивостью маньяка истачивала всё подряд, начиная от взлётных площадок и кончая всевозможными механизмами, пропуская только разную мелочь, которую можно было унести в руках. По этой самой причине на планете до сих пор не было ни единого крупного поселения, а сообщение с прилетающими кораблями осуществлялось исключительно орбитальными челноками, неприхотливыми к характеру? поверхности, на которую они садились. Тем не менее жилыми модулями снабжали каждого добровольца; раньше, надеясь, что какому-нибудь да повезёт, сейчас же — для того, чтобы тот успел построить себе жильё из здешних деревьев. На такие расходы шли сознательно, так как в случае, если кому-нибудь да и удастся научиться выращивать лаквею искусственно, все затраты окупились бы с лихвой. Лаквея славилась своим соком, из которого производили вещество, многократно повышающее защитные и регенеративные способности человеческого организма. Всего нескольких граммов было достаточно, чтобы «естественным» путём побороть рак, или, скажем, отрастить ампутированный палец. Иначе говоря, это была та самая долгожданная панацея от всех бед и болезней. Только собирать лаквею приходилось в джунглях Деметры, и встречалась она крайне редко. Естественно, при таком положении дел её пытались «одомашнить». Именно поэтому у каждого, кто брался за это, был собственный огород.

Огород у Янина был площадью с гектар. и по пестроте произрастающей на нём растительности мало чем уступал окружающим его зарослям. Часть его. относящаяся к первым посадкам, была чётко распланирована, снабжена табличками и пронумерована, остальная, большая, являла собой уже откровенно хаотичные насаждения. Весь участок был ограждён поржавевшей проволокой, на которой с комфортом расположился вьюн-клещ — результат одной из бесчисленных янинских проб.

Стараясь держаться подальше от вьюна, Янин оглядел своё хозяйство, втайне надеясь, что увидит вожделенные кусты с красноватыми резными листьями. Увы, посаженные им накануне семена взошли, но взошли почему-то пузатыми «помидорами», а не лаквеей. Впрочем, как обычно.

— Растёте? — поинтересовался у «помидоров» Янин.

— Растём, — грубовато ответил ближайший из них. — А что ещё остаётся, если ты нас тут посадил?

— Я вас не сажал, — отпарировал Янин. — На кой ляд вы мне сдались? Мне нужна лаквея, а не «помидоры».

— Если тебе нужна лаквея, так сажал бы лаквею.

— Чёрт тебя дери! — взорвался Янин. — Я и сажал семена лаквеи. А выросли вы. Умник…

— Если б ты сажал лаквею, то получил бы лаквею, а то… — «помидор» осёкся на полуслове и взвизгнул. — Эй, куда лезешь!

Через заграждение пролез тупоносый росток бодальщика, ища, видимо, почву побогаче и бесцеремонно расталкивая остальных обитателей участка, за что и получил своё название. В огороде сразу загомонили, выпихивая наглого гостя.

Махнув на всё рукой, Янин вернулся к хижине и уселся на солнцепёке, слушая вполуха доносящееся с огорода переругивание.

Неудача с последней посадкой была уже не то тысячной, не то двухтысячной на его счету, и миллионной, если брать в счёт все, которые когда-либо производились на Деметре. Поначалу всё казалось легко и просто: возьми семя, посади его в почву, нолей (а можешь и не поливать, влаги и так хватает) и жди ростка. На практике всё оказалось куда сложнее. Зёрна с таким трудом найденных кустов лаквеи упорно не хотели прорастать растениям и, подобными родительскому. Из них появлялось всё, что угодно, но только не лаквея. С семенами других растений, кстати, происходила та же чертовщина. Это противоречило здравому смыслу и тому, что люди уже знали о жизни и наследственности, но на Деметре, видимо, властвовали другие законы. Похоже, каждое зерно, каждое семя и спора носило в себе информацию о всех растениях, которые росли на этой сумасшедшей планете, после чего какой-то неизвестный фактор влиял на то, что, в конечном итоге, должно из него вырасти. Либо трансформации происходили уже в почве, каким-то образом меняя генотип с того, что был получен от родительского растения, на какой-то другой. В любом случае из семян лаквеи человеку почти ни разу не удалось получить именно лаквею.

Опыты, начатые учёными, продолжили хлынувшие на Деметру толпы искателей удачи. Этот шаг был прямым следствием отчаяния разгадать данный всепланетарный ребус, в надежде на то, что у кого-нибудь что-нибудь да получится. В случае успеха гарантировались солидные премиальные. Вот почему он, Владимир Янин, сидит сейчас в десятках световых лет от родного дома, рядом со своей халупой, дуется в кости с корненогом и устраивает ежедневные перебранки с «помидорами», рыбохвостами, волосатыми «дынями» и прочими плодами его неудавшихся экспериментов. Это стало обыденностью его жизни здесь. Он давно уже перестал удивляться тому, что многие местные растения имеют своеобразный, совершенно непостижимый для людей разум, двигаются и умеют говорить, одолев когда-то, давным-давно, человеческий язык и передавая эту способность своему потомству на генном уровне. И тому, что в его доме живёт одно из них, которое однажды просто проросло через его пол, как горошина из сказки, и сказало:

— Привет.

Как и нескончаемая, бесплодная погоня за удачей, зиждущаяся теперь на одном упрямстве.

Погревшись на солнышке, Янин вернулся в хижину.

Корненог продолжал стучать костями, бросая их то одним листом, то другим. Увидев входящего Янина, он оставил это занятие и поинтересовался:

— Как огород?

— Та же история. Янин уселся за стол и хмуро уставился в противоположный угол. — Сажаю одно — получаю другое…

— Сажай то, что тебе нужно.

— Что б вас всех плесень сожрала, беззлобно ругнулся Янин. А я что делаю? Мне нужна лаквея, понимаешь, лаквея.

— Так сажай лаквею.

— Я и сажаю лаквею, — устало ответил Янин. — Сумасшедшая планета! Просто немыслимая планета. Ну где это видано, чтобы из семени подсолнуха вырастали то берёза, то арбуз, то фикус. Каждый организм должен размножаться по роду своему. Любой порождает себе подобное.